Преподаватель который помогает студентам и школьникам в учёбе.

Конституционное право на свободу и личную неприкосновенность (Генезис права на свободу и личную неприкосновенность)

Содержание:

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы. Конституционное право на свободу и личную неприкосновенность должно быть не только декларировано Конституцией Российской Федерации, но и реализовываться полноценным и продуманным механизмом правового регулирования на практике, что не всегда успешно получается.

Следует подчеркнуть, что права человека и свободы гражданина являются актуальной задачей конституционного права и центральным вопросом всей системы права. Развитый институт конституционных прав и свобод гражданина является индикатором сильного правового государства.

Главенствующее место прав на свободу и личную неприкосновенность определяют следующие моменты: указанное право принадлежит каждому от рождения и не зависит от принадлежности к гражданству государства, данные права являются главной платформой для многих конституционных прав и свобод, являются главными элементами правового статуса личности, выступают в качестве действенной гарантии не только конституционных прав, но и прав, закрепленных отраслевым законодательством.

В нашей стране, продолжительное время существовал культ государства, где игнорировались вопросы отдельного человека с его правами и свободами, государству была интересна «массовость» во благо империи, нежели права и свободы индивидуумов. Следует отметить, что и на сегодняшний момент, проблема защиты прав и свобод человека никуда не ушла, а продолжает лишь модифицироваться, под определенную правовую систему. Так, например, в обзоре практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека ежегодно отмечаются нарушения таких прав, Конституционный суд Российской Федерации неоднократно подчеркивает нарушение прав и свобод граждан в Российской Федерации, как в различных нормативных актах, так и в правоприменительной практике.

В ежегодных докладах Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации регулярно отмечаются нарушения в России такого важнейшего права каждого человека - как право на свободу и личную неприкосновенность.

Таким образом, на современном этапе развития права, в том числе, Конституционного права, продолжают оставаться проблемы, связанные с обеспечением защиты права на свободу и личную неприкосновенность, о данном факте свидетельствует рост многочисленных нарушений прав и свобод человека, пробелы в практике законодательных органов, а также росте преступности по данному направлению. Затрагивая данную проблематику, следует также отметить тему недостаточной проработанности механизмов реализации указанных прав.

Следует подчеркнуть, что в научной литературе весьма скудно представлены общетеоретические исследования по данной тематике, в основном, представлены работы, касающиеся проблем защиты прав и свобод личности в общем формате, также мало работ, которые бы тщательным образом, анализировали ту или иную практику по данному вопросу, в узконаправленном векторе.

Всё вышеизложенное, предопределило актуальность выбранной темы.

Объектом исследования являются общественные отношения, в сфере установления и реализации конституционного права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации.

Предмет исследования составляют нормативные правовые акты, доктринальные теории отечественных ученых, юридическая практика в сфере установления и реализации конституционного права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации.

Целью исследования является анализ конституционных аспектов в сфере правового регулирования конституционного права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации.

Исходя из поставленной цели, в работе решаются следующие задачи:

1. Рассмотреть историю развития права на свободу и личную неприкосновенность.

2. Охарактеризовать понятие и дать общую характеристику конституционного права на свободу и личную неприкосновенность.

3. Проанализировать место, роль права на свободу и личную неприкосновенность в Европейской Конвенции, исследовать правоприменительную практику.

4. Обосновать какие существуют гарантии права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации.

5. Проанализировать проблемы обеспечения защиты права на свободу и личную неприкосновенность.

6. Предложить рекомендации по развитию и совершенствованию данной сферы.

Степень научной разработанности темы. Конституционное право на свободу и личную неприкосновенность исследовались различными исследователями в разные временные промежутки, например, в дореволюционной России огромный вклад внесли такие ученые как: Б.А. Кситяковский, Н.М. Коркунов, в современной России, в основном, представлены труды обобщающего характера, где анализируется систем прав и свобод в общем механизме, здесь можно упомянуть таких известных исследователей-правоведов как: М.В. Багалая, А.С. Васильева, А.В. Венгерова, О.Е.Кутафина, М.Н. Марченко, Н.И.Матузова, В.С. Нерсесянца и др.

Немаловажный интерес в рамках настоящей темы, представляют работы, посвященные содержанию и сущности конституционного права на свободу и личную неприкосновенность, здесь можно упомянуть такие работы, как: П.П. Морозова, В.Я. Неказакова, О.Г. Селиховой и др .

Методы исследования. Методологической основой исследования послужил общенаучный диалектический метод, а также социологический, статический, формально – логический, системно – структурный, историко – правовой и др.

Теоретическую основу исследования составляют труды ученых, таких как В.Н. Андреева, М.А. Анисимовой, Л.К Айвара, А.Н. Гребенкина, М.А. Давыдовой, А.И. Казимирова, Б.А. Кистяковского, Н.Н. Кулешовой, П.А. Лупинской, Н.С. Малеина и др.

Нормативно-правовую базу исследования составило законодательство Российской Федерации - Конституция РФ, Уголовный кодекс РФ, Уголовно-процессуальный кодекс РФ, федеральные законы, Указы президента. Эмпирическая база исследования. Использованы данные, опубликованные в специальной литературе и периодической печати по проблемам, имеющим отношение к теме дипломной работы, судебная практика.

Эмпирическую базу исследования составил анализ судебной практики по вопросам правового положения субъектов конституционного права на свободу и личную неприкосновенность (по материалам Конституционного Суда Российской Федерации, судов общей юрисдикции, а также решений Европейского суда по правам человека).

Структура работы включает в себя введение, три главы, объединяющие семь параграфов, заключение и список использованных источников.

Глава 1. ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ ПРАВА ЛИЧНОСТИ НА СВОБОДУ И ЛИЧНУЮ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ

1.1. Генезис права на свободу и личную неприкосновенность

С принятием той или иной политической системы общества складывались и определенные отношения между личностью – гражданином и государством, так, например, сущностью феодального строя была строгая система господства и подчинения, где никто не мог считать себя свободным.

Следует подчеркнуть, что проблемы свободы личности, ее взаимосвязи с государством обосновывались во многих сочинениях мыслителей от древних до современных времен. Так, например, в древнегреческой общественной мысли (у Аристотеля и Эпикура) речь идет о свободе от политического деспотизма. В эпоху Ренессанса и последующий период под свободой понимали беспрепятственное всестороннее развитие человеческой личности^{^[1]}. Марксисты характеризовали свободу как деятельность, опирающуюся на «познание необходимости». Согласно марксистской концепции свобода личности, коллектива, класса, общества в целом заключается не в воображаемой независимости от объективных законов, а в способности выбирать, принимать решения «со знанием дела»^{^[2]}. Сторонники теории естественного права отождествляют свободу личности со свободой гражданской ^{^[3]}. Немаловажный шаг к гражданской свободе, сделанный во второй половине XVII в., нашел отражение в трудах Т. Гоббса. Автор «Левиафана» трактовал свободу следующим образом: «Под свободой, подразумевается отсутствие внешних препятствий, которые нередко могут лишить человека части его власти делать то, что он хотел бы, но не могут мешать использовать оставленную человеку власть сообразно тому, что диктуется ему его суждением и разумом».

Данный мыслитель указывает на тождественность понятий: свобода и естественное право, Т. Гоббс утверждал: «есть свобода всякого человека использовать собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей собственной природы, т.е. собственной жизни»^[4].

Неоценимый вклад в создание естественно-правовой теории внес английский мыслитель XVII в. Дж. Локк, включивший в систему естественных прав личности право на жизнь, свободу и имущество. «Свобода людей, находящихся под властью правительства, по утверждению Локка, заключается в том, чтобы иметь постоянное правило для жизни, общее для каждого в этом обществе и установленное законодательной властью, созданной в нем: это свобода следовать своему собственному желанию во всех случаях, когда это не запрещает закон, и не быть зависимым от непостоянной самовластной воли другого человека» ^{^[5]}.

Весьма интересны взгляды на свободу французского просветителя Ж.-Ж. Руссо, который, он считал, что свобода – это следствие природы человека, отказ от которой, подобен отказу «от своего человеческого достоинства, от прав человеческой природы»^[6]. Однако, поскольку со временем, люди приходят к идее о необходимости создания государства, естественная свобода ограничивается и заменяется свободой гражданской. Границы естественной свободы определяются лишь физической силой конкретного человека, пределы гражданской свободы закрепляются общей волей людей, заключающих общественный договор. Подчинение же законам, исходящим от самих людей, а не навязанным свыше, есть свидетельство их моральной свободы.

Определенные модернизации в трактовке понятия свободы были намечены после Великой Французской революции XIII в. буржуазными революционерами было намечено «первое поколение» основных прав и свобод человека.

Следует подчеркнуть, что буржуазными революционерами было сформулировано естественное право человека – право на свободу делать все, что не наносит вреда другому.

Общественные и политические права того времени определяли рамки невмешательства лица в политические дела, зато раскрывали основные права и свободы человека: право на жизнь, свободу слова и печати, право на безопасность и равенство перед законом^[7].

С конца 40-х гг. XIX в. происходила разработка философских, социально-политических и юридических аспектов проблемы свободы человека и гражданина в государстве.

Следует отметить, что в российской правовой доктрине XIX - XX вв. образовалось два главных подхода к свободам и правам человека:

- концепция главенствующей роли государства в общественной жизни;

- естественно-правовая доктрина, основанная на приоритете общечеловеческих ценностей.

Б.Н. Чичерин, который был один из представителей первого направления утверждал: «Свобода не может считаться неприкосновенным правом, ибо закон всегда ее касается, ограничивая ее во имя чужой свободы и общественной пользы; судьей этих ограничений может быть только сам закон как высшее начало, а не подчиненное ему лицо. Если мы взглянем на права человека, то увидим, что нет ни одного, которого бы закон не мог ограничить или даже уничтожить»^{^[8]}. Б.А. Кистяковский, С.И. Гессен, который являлись сторонниками естественного права, рассматривали право не как переменчивое общественное установление, а как явление и закон личной жизни, считали права человека естественными, изначально присущими людям, а не предоставленными им государство^{^[9]}.

Следует отметить, что в середине ХХ в., когда конституционное право превратилось в исключительно юридическую отрасль, ситуация с понимаем свободы и ее реализацией стали меняться.

Таким образом, можно проследить, как по мере развития социума, социально-политических и социально-культурных надстроек общества, а также модернизации правовой мысли, менялось и представление о свободе и правах, связанных с ней.

В 1948 году в Гааге был собран Европейский Конгресс, где собрались представители 16 стран, далее образовался Европейский союз, который в свою очередь, принял Декларацию прав человека, также были заложены основы к принятию Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод – базисного документа, который обеспечивает соблюдение странами – участниками Совета Европы прав и свобод человека на своих территориях (была принята в Риме 1950 г.). Таким образом, произошло слияние Европейских держав по созданию механизма защиты и соблюдению прав человека и гражданина, его свобод.

Особую важность в развитии института по защите прав и свобод человека является Маастрихтский договор, который был принят в 1992 году, данный документ вводит уникальное понятие - институт гражданства Союза. Как следует из содержания ст. 2 Договора о Европейском Союзе, оно введено как средство защиты прав и интересов граждан государств – членов. Другой, не менее важный документ, для развития института прав на свободу является Лиссабонский договор – так называемый альтернативный проект Конституции Европейского Союза был подписан и ратифицирован 13 декабря 2007 г. всеми членами Европейского Союза. Официально вступала в действие и Хартия основных прав Европейского Союза. Хартия была подготовлена специальным Конвентом и имеет положения, повторяющие постановления Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

«Провал» проекта Конституции подорвал и значение Хартии, однако, еще до ратификации и официального принятия она имела большое влияние на правозащитную деятельность Совета Европы и в суде по правам человека.

С ратификацией Лиссабонского соглашения, Хартия наделена такой же юридической силы, как и сам Договор об образовании Европейского Союза, и в данное время является одним из основополагающих документов, который закрепляет некоторые основные политические, экономические и социальные права граждан Европейского Союза.

Следует подчеркнуть, что механизм обеспечения конституционных прав в странах Европы складывался достаточно долго и разрабатывался всесторонне.

На сегодняшний день, все Конституции современных государств содержат разделы, в которых закреплены права и свободы личности, не осталось, практически, ни одной страны, где бы умалялись данные права. Они включают, как правило, личные права и свободы.

Что касается Российской Федерации, то, до принятия Конституции 1993 года, права и свободы граждан ограничивались основными документами советского образца (прежде Конституцией 1978 г.).

В современной Конституции Российской Федерации согласно статье 2 государство обязано соблюдать и защищать основные права и свободы человека и гражданина, т.е. обеспечивать безопасность граждан, охранять их интересы. Гражданин – это, в первую очередь, личность, имеющая субъективные права и юридические обязанности. Личность – человек, обладающий активной жизненной позицией, самораскрывающийся в системе социальных отношений. Право на свободу и личную неприкосновенность гарантирует безопасность человека и означает возможность каждого совершать любые правомерные действия, не нарушающие интересы других граждан.

Современная Конституция Российской Федерации гласит, что: «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией» (ст.17).

«Каждый имеет право на свободу» (ч. 1 ст. 22 Конституции РФ). Свободное развитие личности, ее индивидуальность вовсе не означает ее неподчинение закону, праву. Наоборот, высокоразвитая личность, стремясь реализовать свою свободу, внутренне осознает и понимает, для чего она это делает и что она хочет получить в результате ее правомерных действий^[10].

Следует подчеркнуть, что право на свободу и личную неприкосновенность закрепляется также и в современных международно-правовых актах (ч. 1 ст. 15 Конвенции о защите прав человека и основных свобод^[11]; ст. 3 Всеобщей декларации прав человека^[12]). В соответствии с Декларацией прав и свобод человека и гражданина свобода представляется как возможность делать всё, что не наносит вреда другому, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Пределы эти могут быть определены только законом.

Неприкосновенность личности заключается в том, что никто не вправе насильственно ограничивать свободу человека. Личная свобода – это право распоряжаться в рамках закона своими действиями и поступками, пользоваться свободой передвижения. Ограничение свободы возможно только уполномоченными на то органами и только в соответствии с законодательством.

Итак, с принятием той или иной политической системы общества складывались определенные отношения между личностью – гражданином и государством, так, например, сущностью феодального строя была строгая система господства и подчинения, где никто не мог считать себя свободным.

Проблемы свободы личности, ее взаимосвязи с государством обосновывались во многих сочинениях мыслителей от древних до современных времен, можно проследить, как по мере развития социума, социально-политических и социально-культурных надстроек общества, а также модернизации правовой мысли, менялось и представление о свободе и правах, связанных с ней. Следует также отметить, что для России характерной чертой развития института прав и свобод человека является то, что он формировался, исходя из значимости человека для государства.

1.2 Понятие и общая характеристика конституционного права на свободу и личную неприкосновенность

В настоящее время проблемы личностной безопасности актуальны как никогда, при появлении различных информационных пространств, различных инструментариев политико-социального генеза, а также недостатков и пробелов в механизмах правового регулирования различных институтов общества формируются определенные тенденции к развитию института прав и свобод человека. На сегодняшний день, даже проблема пандемии COVID-19 закладывает определенные коррективы в личностную безопасность человека и гражданина на законодательном уровне, что не может не отражаться на появлении проблем в сфере конституционных прав на свободу и личную неприкосновенность. Конституцией Российской Федерации^[13] признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права. Право на свободу и личную неприкосновенность (ст. 3), право избежать произвольного ареста, задержания или изгнания (ст. 9) закреплены во Всеобщей Декларации прав человека.

Подобные права закреплены и в Международном Пакте о гражданских и политических правах в статье 5, провозгласившей: «Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть подвергнут произвольному аресту или содержанию под стражей. Никто не должен быть лишен свободы иначе, как на таких основаниях и в соответствии с такой процедурой, которые установлены законом».

В Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод указываются нормы, регулирующие законное содержание под стражей лиц, осужденных компетентным судом.

Таким образом, можно констатировать, что механизм правового регулирования прав человека на свободу и личную неприкосновенность достаточно отработан, нормы правового регулирования закрепляются в различных нормативных правовых актов, как международного формата, так и отечественного законодательства.

Среди базовых прав и свобод, включающих в себя право на жизнь, охрану здоровья, достоинство личности, Конституция РФ устанавливает право на личную неприкосновенность (ст. 22). Оно (право на личную неприкосновенность) закреплено и достаточно обширно употребляется как в международных правовых актах, так и в национальном законодательстве Российской Федерации.

Так, статья 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод гласит о том, что каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Венская конвенция о консульских сношениях устанавливает личную неприкосновенность консульских должностных лиц (ст. 41).

Следует отметить, что право на личную неприкосновенность в Конституции Российской Федерации следует рассматривать во взаимодействии с правом на свободу, право на личную неприкосновенность весьма значимо, без понимания его сущности и игнорировании, нет смысла и в трактовке свободы личности.

Подобные выводы характеризует и текст «Конвенции о защите прав человека и основных свобод», где сущность права на свободу и личную неприкосновенность раскрывается через запрет на лишение свободы, за исключением таких предусмотренных законом случаев, как содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом; арест за неисполнение вынесенного решения суда или с целью обеспечения любого обязательства, предписанного законом; законное задержание или заключение под стражу с целью представления лица перед судом. Аналогичная мысль исходит и из «Международного пакта о гражданских и политических правах», в частности, из ст. 9: «Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть подвергнут произвольному аресту или содержанию под стражей. Никто не должен быть лишен свободы иначе, как на таких основаниях и в соответствии с такой процедурой, которые установлены законом».

Многие исследователи-правоведы указывают, что понятие личной неприкосновенности обладает более широкой характеристикой, кроме того, понятие «неприкосновенность личности» используется тождественно понятию «личная неприкосновенность» Здесь следует отметить и Закон о статусе судей Российской Федерации, который гласит: «Судья неприкосновенен. Неприкосновенность судьи включает в себя неприкосновенность личности» (ст. 16).^[14] Однако, следует отметить, что здесь возникает проблема, неопределенности вышеуказанных понятий. На законодательном уровне эти два понятия недостаточно раскрыты, а их соотношение не определено вовсе. Данный факт создает определенную неразбериху.

По данному вопросу исследователь К. Б. Толкачев подчеркивает, что «неприкосновенность личности подразумевает обеспечение всех проявлений свободы личности при условии ее правомерного поведения.

Нарушение же лицом правовых запретов, влекущее за собой привлечение его к юридической ответственности, выступает в качестве главного субъективного условия ограничения личной неприкосновенности».

Таким образом, можно констатировать, что личная неприкосновенность рассматривается, во-первых, как право лица, преимущественно физического; а, во-вторых, праву на личную неприкосновенность придается межотраслевой характер и различное содержание в зависимости от вида регулируемых правоотношений. Например, говорят о личной неприкосновенности несовершеннолетних с позиции семейного права, о конституционном праве на личную неприкосновенность. Более того, личная неприкосновенность изучается также представителями уголовного и уголовно-процессуального права^[15].

Следует подчеркнуть, что личную неприкосновенность также разделяют на два подвида: 1) физическую и 2) психическую. Под первым понимают недопустимость против воли человека осуществления какого-либо физического контакта. Также к его особым чертам относят правомочие самостоятельно определять место пребывания, жительства, способы и время передвижения. Второе характеризуется отсутствием принудительного воздействия на поведение личности, свободой совершения поступков в соответствии со своими интересами^[16]. В юридической литературе несколько по-иному решается вопрос о той сфере общественных отношений, в которой реализуется право на личную свободу.

Например, по утверждению Н. С. Малеина, право на личную свободу существует в сфере личной жизни или индивидуальной жизнедеятельности, где личная свобода предоставляется^[17].

Н.И. Матузов указывает, что право на неприкосновенность личности включает в себя, во-первых, право требовать от соответствующих государственных органов и должностных лиц соблюдения закона в их деятельности (никто не может быть подвергнут аресту или лишен свободы вне установленного порядка). Во-вторых, гражданин вправе требовать от всех прочих граждан воздержания от посягательств на свою свободу^[18]. Необходимо подчеркнуть, что первое из указанных правомочий вполне охватывается понятием личной свободы, второе же фактически означает действия по самозащите гражданских прав.

Итак, главным критерием выделения права на личную свободу является его неимущественный характер. Право на личную неприкосновенность, как было подчеркнуто выше, закрепляется в международных правовых актах, а также в Конституции РФ 1993 года наравне с правом на свободу. Данный факт также подтверждает то обстоятельство, что свобода и личная неприкосновенность трактуются в этих актах как схожие понятия. Соответственно нарушением права на свободу и личную неприкосновенность является, прежде всего, ограничение свободы действий и перемещения в результате прямого физического или психического принуждения (насилия). Типичными ограничениями свободы («лишений, свободы») и личной неприкосновенности являются полицейский арест или задержание, предварительное заключение под стражу (до суда) и содержание под стражей на основании приговора суда, принудительная эвакуация, принудительное помещение в лечебное (например, психиатрическое) учреждение.

Завершая обзор по первой главе, следует выделить следующие основные моменты. С принятием той или иной политической системы общества складывались определенные отношения между личностью – гражданином и государством, так, например, сущностью феодального строя была строгая система господства и подчинения, где никто не мог считать себя свободным.

Следует отметить, что проблемы личностной безопасности актуальны как никогда, при появлении различных информационных пространств, различных инструментариев политико-социального генеза, а также недостатков и пробелов в механизмах правового регулирования различных институтов общества формируются определенные тенденции к развитию института прав и свобод человека. На сегодняшний день, даже проблема пандемии COVID-19 закладывает определенные коррективы в личностную безопасность человека и гражданина на законодательном уровне, что не может не отражаться на появлении проблем в сфере конституционных прав на свободу и личную неприкосновенность.

Можно констатировать, что механизм правового регулирования прав человека на свободу и личную неприкосновенность достаточно отработан, нормы правового регулирования закрепляются в различных нормативных правовых актов, как международного формата, так и отечественного законодательства. Следует отметить, что право на личную неприкосновенность в Конституции Российской Федерации следует рассматривать во взаимодействии с правом на свободу.

Многие исследователи-правоведы указывают, что как в законодательстве, так и в научно-публицистической литературе, понятие «неприкосновенность личности» используется тождественно понятию «личная неприкосновенность» Однако, следует отметить, что здесь возникает проблема, неопределенности вышеуказанных понятий. На законодательном уровне эти два понятия недостаточно раскрыты, а их соотношение не определено вовсе.

ГЛАВА 2. ПРАВО НА СВОБОДУ И ЛИЧНУЮ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ – СЕРДЦЕВИНА ЕВРОПЕЙСКОЙ КОНВЕНЦИИ

2.1 Место и роль права на свободу и личную неприкосновенность в Европейской Конвенции

Формально право на свободу и личную неприкосновенность, закрепленное в статье 5 Конвенции^[19], не относится к числу абсолютных прав, не подлежащих ограничениям (хотя статья 2 в том виде, в котором она существует до сих пор, предусматривает такие ограничения, фактически отмененные Протоколами № 6 и № 13, а статья 4 до сих пор применяется в том виде, в котором она вошла в текст 1950 г.). Вместе с тем мало кто из современных людей будет оспаривать, что свобода - одно из священных прав человека уже со времен Великой французской революции. Имеется в виду прежде всего физическая свобода, которую Конвенция ассимилирует с личной неприкосновенностью. Увы, это понятие в нашем Отечестве не очень популярно. Но, как признавала Т.Г. Мерзлякова, уполномоченный по правам человека в Свердловской области и правозащитник, что называется, от бога, хотя «Страсбургу трудно нас понять, необходимо делать все возможное, чтобы избавиться от стереотипа, что Россия страна, где нет свободы...»^[20].

Право на свободу и личную неприкосновенность, закрепленное статьей 5 Конвенции, относится к числу гарантируемых прав, осуществление которых не может зависеть от усмотрения государства (в отличие от прав, предусмотренных статьями 8 - 11 и статьей 1 Протокола № 1).

По своему статусу право, гарантированное статьей 5, приближается к статусу так называемых абсолютных прав (право на жизнь, право не подвергаться бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию, запрет рабства и принудительного труда, наказание исключительно на основании закона), не подлежащих ограничениям со стороны государств-участников.

Вместе с тем согласно статье 57 («Оговорки») возможны оговорки в отношении того, что тот или иной закон, действующий на момент ратификации Конвенции, не соответствует конкретному положению Конвенции и по этой причине государство временно, до приведения закона в соответствие с указанным положением Конвенции, будет применять норму внутреннего законодательства. Именно такую оговорку относительно заключения под стражу по решению следственного органа, а не суда, а также относительно ряда других положений УПК РСФСР сделала Российская Федерация при ратификации Конвенции в 1998 г. С принятием нового УПК РФ необходимость в этих оговорках отпала.

Статья 5 занимает одно из центральных мест в Конвенции как по своему значению в системе гарантий прав, так и по числу поступающих жалоб и выносимых постановлений Суда: в 2009 г. из общего числа 1 625 постановлений 342 касались именно нарушения статьи 5 (для сравнения: 482 - права на справедливое судебное разбирательство по статье 6). Такая же пропорция существует и по сей день.

Статья 5 устанавливает исходные стандарты реализации права на свободу и личную неприкосновенность, которые отражены в самой структуре текста статьи:

§ 1 - любое задержание или заключение под стражу (арест) должно быть обоснованным необходимостью и законным, т.е. иметь соответствующее предписание в национальном законодательстве;

§ 2 - незамедлительное сообщение задержанному (арестованному) лицу на понятном ему языке причины задержания (ареста) и предъявленного ему обвинения;

§ 3 - требование незамедлительного доставления к судье как процессуальная гарантия законности; право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда под гарантии явки в суд;

§ 4 - право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности лишения свободы и на освобождение, если лишение свободы признано судом незаконным;

§ 5 - право на компенсацию каждому, кто стал жертвой нарушения положений статьи 5.

Общую «философию» статьи 5 при подготовке текста Конвенции (так, как об этом свидетельствуют подготовительные работы (Travaux)) можно резюмировать следующими исходными положениями:

лишение свободы объективно препятствует осуществлению других гарантированных Конвенцией прав (статьи 8, 9, 10, 11, 12 и др.);
лицо, которого государство лишило свободы, попадает в крайне уязвимое положение, например, ему грозят пытки или унижающее его достоинство обращение (к сожалению, практика Европейского суда по рассмотрению жалоб красноречиво подтверждает эту ситуацию);
всякое лишение свободы должно быть мерой исключительной, объективно обоснованной и не должно длиться дольше, чем это абсолютно необходимо.

2.2 Правовые позиции суда по толкованию и применению положений статьи 5, регулирующей право на свободу и личную неприкосновенность

Как уже отмечалось в настоящей работе, понятие свободы и личной неприкосновенности имеет в виду личную свободу в ее классическом смысле как физическую свободу лица.

В этом же смысле употребляются термины «задержание», «заключение под стражу», «арест»^[21]. Следует уточнить, что речь не идет о простых ограничениях свободы передвижения в смысле статьи 2 Протокола №4. Не идет также речь об ограничении свободы в ходе несения военной службы: «Довольно широкие ограничения свободы передвижения военнослужащих вызваны особыми требованиями военной службы; другие ограничения, сопровождающие ее, не подпадают под действие статьи 5». Напротив, практика Суда считает особо тяжким нарушением права на свободу и личную неприкосновенность исчезновение лица, задержанного полицией или другими представителями государства^[22]. В таких случаях на государство возлагается как обязанность предотвращения рисков исчезновения людей, так и обязанность незамедлительного и эффективного расследования таких фактов.

Понятие «законность лишения свободы» указывает на обязанность соблюдать нормы национального права по лишению свободы, при этом нормы законодательства и подзаконных актов должны быть достаточно четкими, чтобы гражданин либо его адвокат могли предвидеть с разумной для данных обстоятельств степенью определенности те последствия, которые может повлечь за собой конкретное действие^[23]. Поскольку в смысле статьи 5 § 1 несоблюдение внутреннего права влечет и нарушение Конвенции, Суд часто обязан указать, было ли надлежащим образом соблюдено внутреннее право, не рискуя при этом нарушить принцип субсидиарности. Вместе с тем Суд неоднократно напоминал, что именно компетентный национальный суд должен изначально проверить «соблюдение процессуальных норм внутреннего права и разумный характер подозрений, послуживших основанием для задержания, а также законность преследуемой задержанием цели»^[24].

На необходимость соблюдения элементарных процессуальных норм при содержании под стражей Суд неоднократно указывал в постановлениях по России, когда судьи «забывали» продлить заключение под стражей. Так, в деле Нахмановича Суд отметил: «...в период с 20 мая по 6 октября 1999 г. ни один орган государственной власти Российской Федерации не возложил на себя ответственность за содержание заявителя под стражей...»^[25].

Суд неоднократно подчеркивал, что любое лишение свободы должно осуществляться не только в соответствии с основными процессуальными нормами национального права, но также отвечать целям статьи 5, т.е. защитить человека от произвола власти, в смысле «права на личную неприкосновенность». Именно поэтому статья 5 § 1 ограничивает обстоятельства, при которых человек может быть лишен свободы на законных основаниях, подчеркивая при этом, что «эти основания нельзя толковать расширительно, поскольку они являются исключениями из фундаментальных гарантий личной свободы человека». Перечень этих оснований четко сформулирован в пунктах «a» - «f» параграфа 1 статьи 5, и этот перечень является для целей данной статьи исчерпывающим.

Понятие «задержание» (detention) означает любую предусмотренную законом меру лишения свободы и является родовым понятием для других используемых в статье терминов: «арест», «заключение под стражу», «содержание под стражей». Данное понятие имеет и свое практическое значение с точки зрения требования соблюдения процессуальных гарантий в отношении лица, подвергшегося задержанию: эта гарантия применяется с того момента, когда подозреваемый теряет возможность по своему желанию покинуть место задержания. Важный момент: не может осуществлять контроль за законностью задержания должностное лицо, ведущее расследование или готовящее обвинение^[26].

2.3 Законность лишения свободы

а) Законность лишения свободы лица после его осуждения компетентным судом как способ исполнения наказания не вызывает сомнений. Следует, однако, учитывать позицию Суда относительно причинной связи между «осуждением» и лишением свободы. Суд считает возможным лишение свободы после осуждения судом первой инстанции в течение процесса обжалования^[27], в этом случае заключение под стражу является признанием виновности осужденного, хотя и подлежащим обжалованию, и напрямую увязывается с мерами безопасности.

в) Заключение под стражу за неисполнение обязательств, предписанных законом, разрешается только с целью подчинения закону и обеспечения исполнения обязательства, например обязанности уплатить налоги, но как только лицо исполнило свое обязательство, данное основание заключения под стражу перестает существовать^[28].

с) Временное заключение под стражу в рамках уголовного преследования, особенно на стадии проведения следственных действий, но также и в ожидании рассмотрения дела судом - самая распространенная правовая ситуация в практике применения статьи 5. Ключевым элементом, служащим основанием для законного задержания и заключения под стражу, является «обоснованное подозрение в совершении правонарушения», именно критерий «обоснованности» подозрения является элементом защиты от произвольного лишения свободы. Что касается самого понятия обоснованности подозрения, Суд поясняет: «Существование обоснованного подозрения заранее предполагает наличие фактов или сведений, способных убедить объективного следователя в том, что лицо могло совершить это правонарушение.

То, что может считаться обоснованным, зависит, однако, от совокупности обстоятельств»^[29].

Вторым элементом, обосновывающим законность задержания, является случай, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение данным лицом правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения. «По мнению Суда, тяжесть обвинения может привести судебные органы к предварительному заключению подозреваемого под стражу в целях предотвращения попыток совершения новых правонарушений.

Также необходимо, среди прочих условий, чтобы обстоятельства дела, и особенно прежняя деятельность и личность заинтересованного лица, делали опасность обоснованной, а меру адекватной»^[30]. Однако Суд предостерегает: «Что касается опасения рецидива, ссылки на прежнюю деятельность недостаточно для оправдания отказа в освобождении»^[31].

Прецедентное право Конвенции содержит несколько базовых приемлемых оснований в отказе в освобождении, скажем, под залог или подписку о невыезде:

риск, что лицо, которому предъявлено обвинение, не появится в суде^[32];
риск, что лицо, которому предъявлено обвинение, в случае освобождения предпримет действия, чтобы помешать отправлению правосудия^[33];
опасность давления на свидетелей^[34];
риск продолжения совершения дальнейших правонарушений^[35];
риск нарушения общественного порядка^[36].

Но все эти обстоятельства не должны оцениваться как статичные, неизменяющиеся: то, что имело значение в начале следственных действий, может утратить значимость после предъявления обвинения и передачи дела в суд.

Данную позицию Суд тщательно отработал, не в последнюю очередь благодаря российским жалобам: «Европейский суд приемлет тот аргумент, что опасения в воспрепятствовании следствию вкупе с подозрениями, что заявитель совершил преступления, в которых он был обвинен, могли первоначально быть достаточным основанием для санкционирования заключения заявителя под стражу, однако по мере того, как производство по делу продвигалось вперед и собирание доказательств завершилось, такие основания для предварительного заключения утратили свою значимость»^[37].

Кстати, под воздействием российских прецедентов Суд стал особенно внимательно относиться к периоду предварительного заключения «за судом», хотя и раньше его позиция была достаточно четкой: «Предварительное заключение не должно предвосхищать наказание в виде лишения свободы и не может быть «формой ожидания» обвинительного приговора»^[38].

Сам по себе тот факт, что дело было направлено для рассмотрения в суд, не является «правовым» основанием, по смыслу пункта 1 статьи 5 Конвенции, для содержания заявителя под стражей»^[39].

d) Заключение под стражу несовершеннолетнего допускается исключительно на основании законного постановления для «воспитательного надзора» или для обеспечения доставки в суд.

Необходимо учитывать среду, в которую помещен несовершеннолетний: «Помещение несовершеннолетнего в следственный изолятор, с возможным режимом изоляции и при отсутствии квалифицированного персонала, не может рассматриваться как осуществленное в воспитательных целях»^[40].

е) Заключение под стражу в целях социальной защиты: имеется в виду возможность изоляции душевнобольных, наркоманов, бродяг.

Согласно прецедентам по делам из Исландии, Польши, России к этой категории относится и краткосрочное помещение в вытрезвитель.

Особое значение имеет правомерность лишения свободы этой социально уязвимой категории лиц, где важно соблюдение процессуальных гарантий^[41].

В практике Суда, в том числе по жалобам против России, возникает необходимость толкования «ограничения свободы» в связи с помещением в психиатрическое учреждение «душевнобольных».

Суд признает, что понятие «душевнобольной» не позволяет дать ему точное определение, поскольку психиатрия является развивающейся областью с позиций, как медицины, так и общественных взглядов.

При этом нельзя согласиться с задержанием кого-либо просто в связи с тем, что его или ее взгляды или поведение отличаются от установленных норм^[42].

Суд уточнил в данном деле три минимальных условия, которые должны быть соблюдены для обеспечения «законного заключения под стражу душевнобольных» по смыслу положений подпункта «e» статьи 5 § 1:

кроме как в чрезвычайных случаях, должно быть убедительно доказано, что затрагиваемое лицо является душевнобольным, т.е. компетентным органом на основе объективной врачебной экспертизы должно быть установлено подлинное психическое расстройство;
психическое расстройство должно быть такого вида или степени, которые обусловливают принудительную госпитализацию;
обоснованность продолжающегося содержания в больнице зависит от стойкости психического расстройства.

Вместе с тем в деле Ракевич Суд напомнил, что при решении вопроса об ограничении свободы лица на основании того, что оно является «душевнобольным», следует согласиться с тем, что государства имеют некоторую степень усмотрения, поскольку именно национальные власти в первую очередь производят оценку имеющихся в их распоряжении доказательств^[43].

Но при этом власти должны согласовывать свои действия с требованиями, установленными внутренним правом в ходе разбирательства по вопросу ограничения свободы лиц, нуждающихся в принудительном лечении в психиатрическом учреждении.

Так, по делу Ракевич было найдено нарушение статьи 5 § 1 по причине нарушения установленного Законом «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» пятидневного срока рассмотрения судом необходимости госпитализации лица, как, впрочем, и статьи 5 § 4. В деле «Штукатуров против России», где ситуация была еще более сложной (заявитель не только был помещен в психиатрическое учреждение по требованию матери на основании справок шестимесячной давности и в отсутствие самого заинтересованного лица на судебном заседании, но также был лишен дееспособности), Суд пришел к заключению, что «при отсутствии каких-либо подтверждающих документов или доводов со стороны государства-ответчика, касающихся психического состояния заявителя во время его госпитализации, Суду приходится заключить, что государством-ответчиком не было «убедительно доказано», что психическое состояние заявителя требовало его госпитализации»^[44].

С введением в действие Уголовно-процессуального кодекса, возродилась надежда на то, что судьи, которым перешла компетенция решения вопроса об избрании меры пресечения в отношении подозреваемых или обвиняемых, будут более «ситуативно» применять те различные виды мер пресечения.

Следует отметить, что проект УПК РФ получил апробацию и в Совете Европы при обсуждении его международными экспертами, в котором, принимала участие Полина Абрамовна Лупинская – известный разработчик данного вопроса. Однако, существенного перелома, увы, не случилось: если в первые три года применения нового УПК наблюдалось существенное уменьшение числа лиц, к которым применялась данная мера пресечения, то последующие годы показали резкий рост заключения под стражу до суда. Так, по данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2008 г. суды удовлетворяли девять из десяти ходатайств об аресте (точнее - 208 000 из 230 000), при этом 146 000 человек арестованы по подозрению в совершении тяжких и особо тяжких преступлений, но более чем 60 000 инкриминировали преступления небольшой и средней тяжести; более того, 98% ходатайств прокуроров о продлении срока содержания под стражей суды удовлетворяли. При этом только 538 человек освобождены в 2008 г. под залог, 88 человек отправлены под домашний арест - капля в море сотен тысяч уголовных дел^[45].

О последствиях подобной практики «поголовного» охвата арестом обвиняемых - переполненности ИВС и СИЗО, растянутости сроков предварительного заключения до нескольких лет, недостойных человека условиях содержания, массовой заболеваемости и высокой смертности «сидельцев» - буквально вопиют жалобы в Европейский суд по правам человека. Нередко Суд выносит свои постановления о нарушении Россией своих обязательств по Европейской конвенции сразу по «гремучей смеси» статей: статьи 5 (право на свободу), статьи 3 (недопустимость пыток и бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания), статьи 6 (право на справедливое правосудие).

Прецедентное право Суда в этом плане очень богато - от первого прецедента по делу «Калашников против России» до последующих постановлений.

Так, например, Lamazhyk v. Russia, 30.07.2009: обвиняемый провел в Туве под стражей «за судом» более четырех лет, включая периоды, когда суды «забывали» процессуально оформить продление сроков содержания под стражей. При этом Суд по условиям содержания в последнее время стал фиксировать и нарушение статьи 13 - отсутствие эффективных национальных средств правовой защиты, устанавливая тем самым наличие системной проблемы.

Следует подчеркнуть, что о причинах такого массового «посадочного» уклона написано много статей и даже книг^[46]. Лично нам кажется объективным поиск истоков этого явления в трагическом периоде нашей истории, называемом массовыми репрессиями. Действительно, и поныне главной мотивацией судебных решений служат жестко толкуемые основания к применению меры пресечения в виде заключения под стражу в порядке статей 97, 99, 100, 108 УПК РФ. Как правило, действует почти что «павловская» сигнальная система: тяжесть предъявленного (еще не доказанного) обвинения, опасность скрыться или воспрепятствовать производству по уголовному делу. Европейский суд в своей практике не исключает необходимости изоляции подследственных, особенно на начальном этапе проведения следственных действий, исходя из совокупности обстоятельств и существования разумно обоснованных подозрений, подтвержденных достоверными сведениями. В этом случае заключение под стражу признается законным и отвечающим требованиям статьи 5 § 1 Конвенции. Но Суд также много раз отмечал: «Разумный характер продолжительности содержания под стражей до предания суду должен оцениваться в зависимости от положения, в котором оказывается обвиняемое лицо. До осуждения это лицо должно считаться невиновным; целью рассматриваемой нормы (статьи 5 § 3) является главным образом предварительное освобождение с момента, когда содержание под стражей перестает быть разумным».

И вот как раз на этом этапе происходит «осечка», о которой говорила в одном из своих выступлений Полина Абрамовна: «...судья даже и не затрудняет себя мыслью, что на перевале от следствия к суду он, судья, к которому поступило дело, должен рассмотреть вопрос о содержании под стражей в судебном порядке. А они штампуют эти решения, просто пролонгируя время содержания под стражей. Они не только не готовы психологически, они в значительной своей части и не задумываются над тем, что это можно делать иначе»^[47].

В Постановлении по делу Романова, страдавшего врожденной психопатией и содержавшегося в психиатрическом отделении и в отделении общего режима следственного изолятора ИЗ-48/2, Суд установил, что «ссылка Гагаринского районного суда г. Москвы на тяжесть предъявленного обвинения как на единственное основание длительного содержания заявителя под стражей в течение года и почти шести месяцев не может обосновать столь длительный срок содержания заявителя под стражей до суда»^[48].

Здесь я предвижу возражение (да оно многократно и высказывалось на встречах с российскими судьями): хорошо вам абстрактно рассуждать о «психологической запрограммированности судей» на посадку, но ведь мы зажаты жесткими требованиями уголовного и уголовно-процессуального законодательства, когда любой шаг в сторону чреват обвинениями судьи в излишней мягкости к преступившим закон...

Но ведь можно учитывать и практический опыт российских адвокатов, которые исходя из своей богатой практики, из правовых позиций Европейского суда и Конституционного Суда РФ утверждают: «Вопрос о содержании под стражей не должен решаться произвольно или исходя из каких-либо формальных условий.

Суд обязан основываться на самостоятельной оценке существенных для таких решений обстоятельств, приводимых как стороной обвинения, так и стороной защиты»^[49]. В Постановлении Европейского суда по делу Рохлиной указано: «Европейский суд установил, что определения судов Российской Федерации не были основаны на результатах исследования всех относящихся к делу обстоятельств. В них не нашли отражения доводы адвоката заявителя относительно того, что заявитель ранее не обвинялась в совершении преступлений, что у нее есть постоянная регистрация в г. Москве, что она связана семейными узами, что образ ее жизни был установившимся, что она обладала высоким социальным статусом и что «бытовой» характер преступления, обвинение в котором ей было предъявлено, явно снижает риск продолжения ею преступной деятельности или оказания давления на свидетелей».

Дискуссия о мерах пресечения обостряется и ввиду участившихся случаев незаконных и необоснованных арестов, массовых бесконечных продлений сроков содержания под стражей по одним и тем же стандартным мотивам. Так, один из отечественных авторов, Л.К. Айвар, приходит к заключению: «...судебные решения выносятся в отношении конкретного лица и должны иметь строго индивидуальный характер. (...) Опыт отдельных зарубежных стран показывает, что суды индивидуализированно подходят к вопросу избрания меры пресечения в каждом конкретном случае, в отношении каждого лица, с указанием определенного первоначального срока содержания под стражей. Это повышает ответственность судей за принимаемые ими решения по срокам в отношении лиц, заключенных под стражу». Этот же автор, как, впрочем, и многие другие, обосновывает возможность применять иные меры пресечения, гарантирующие надлежащее поведение обвиняемого (подозреваемого), такие как залог, имущественное поручительство и другие меры, уже предусмотренные статьей 98 УПК РФ.

Особенно остро стоит вопрос об альтернативных мерах пресечения в отношении больных, инвалидов, женщин, несовершеннолетних. В деле Мамедовой Европейский суд особенно резко осудил позицию национальных судов по поводу автоматического продления предварительного заключения в отношении женщины, бухгалтера небольшой фирмы, обвиняемой в экономическом преступлении, имевшей на руках двух малолетних детей и больного отца: «...национальные суды не объяснили, почему меры, альтернативные лишению свободы, не могли обеспечить нормальное производство по делу. Это упущение тем более непонятно, что новый Уголовно-процессуальный кодекс прямо требует от национальных судов рассматривать возможность применения более мягкой меры пресечения, нежели заключение под стражу». Дело Мамедовой высветило тенденцию, о которой недвусмысленно и афористично говорят первые лица государства: «главной мишенью криминалитета и чиновничьего рэкета становится средний и малый бизнес» (В.В. Путин); «посадят по наводке конкурентов в зиндан, а потом освобождают за бабки» (Д.А. Медведев). Так что вряд ли речь идет о простой растерянности правоприменителей перед «жесткостью» формулировок УПК.

В поиск альтернатив массовым посадкам под арест включились и Министерство юстиции, и Государственная Дума (круглый стол в ноябре 2008 г. «Актуальные проблемы применения мер пресечения и наказания, не связанных с лишением свободы»), и Верховный и Конституционный Суды РФ. Во многих обсуждениях активно участвовала П.А. Лупинская.

Не будет преувеличением сказать, что достойным памятником ей можно назвать среди скромных достижений нашей уголовной юстиции, которым она по мере своих сил и знаний способствовала, Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 29 октября 2009 г. «О практике применения мер пресечения в виде заключения под стражу, залога и домашнего ареста».

Уже пункт 1 Постановления задает тон этому важнейшему документу: «Обратить внимание судов на необходимость при принятии решения о заключении подозреваемого или обвиняемого под стражу в качестве меры пресечения, о продлении сроков содержания под стражей соблюдать права таких лиц, вытекающие из смысла статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и предусмотренные статьей 22 Конституции Российской Федерации». Пересказ столь важного в своих деталях и формулировках объемного документа дело неблагодарное. Однако все же хотелось бы привлечь внимание к отдельным положениям Постановления.

По сути, Верховный Суд, образно говоря, разбудил «спящие» статьи УПК: говоря о статье 97 (основания мер пресечения), он указал, что сформулированные в ней обстоятельства «должны быть реальными, обоснованными, то есть подтверждаться достоверными сведениями», а в отношении статьи 99 напомнил судам, что, решая вопрос о заключении под стражу, суду надлежит также учитывать такие обстоятельства, как тяжесть преступления, сведения о личности подозреваемого или обвиняемого, его возраст, состояние здоровья, семейное положение, род занятий и другие обстоятельства. Перекличкой с делом Мамедовой можно считать пункт 5: «Особое внимание судам необходимо обращать на применение меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении женщин, имеющих несовершеннолетних детей». В отношении несовершеннолетних делается напоминание о норме статьи 423 УПК - отдача под присмотр. Еще раз разъясняются особенности процедуры рассмотрения ходатайства следственных органов о применении в качестве меры пресечения заключения под стражу. Детально рассматриваются иные меры пресечения в виде залога и домашнего ареста. Наконец, эхом участившихся в Страсбурге постановлений о нарушении статьи 5 Конвенции в отношении лиц, подлежащих высылке и экстрадиции, является напоминание о том, что такое лицо, взятое под стражу, должно быть освобождено, если требование о выдаче не будет получено в течение 40 дней со дня взятия под стражу (пункт 34).

ГЛАВА 3. ГАРАНТИИ И ПРОБЛЕМЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВА НА СВОБОДУ И ЛИЧНУЮ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

3.1 Гарантии права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации

В настоящее время продолжает существовать проблема обеспечения гарантии права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации. Содержание всех установленных конституционных гарантий обеспечивается высшей юридической силой, а также обязательно конкретизируется в действующем отраслевом законодательстве. Обращая внимание на юридические конструкции изложения норм-гарантий, механизмов их обеспечения, внимание следует акцентироваться на формах выражения нормы, где имеется прямое указание на то, что именно «гарантируется» или «обеспечивается государством», однако это не всегда правильно. Обладание правами и свободами гражданина предусматривает его гарантирование государством в пределах, установленных законом. Не следует специально формулировать данную дефиницию как необходимость для гл. 2 Конституции Российской Федерации «Права и свободы человека и гражданина», которая будет охраняться предписаниями п. 4 ст. 125 Конституции Российской Федерации, не меняя сущности гарантирования конституционных прав^[50].

Что касается материальных гарантий, то они в данном случае предполагают наличие неких экономических предпосылок, необходимых для реализации обеспечения прав человека.

Организационные гарантии предполагают наличие в государстве системы органов и должностных лиц, как на государственном уровне, так и на уровне местного самоуправления.

Имеется понятие и духовных гарантий, данная категория гарантий обеспечивается духовным воспитанием, развитием системы ценностей, модернизации и поддержания уровня правовой грамотности и культуры, указанная структура гарантий имеет цель обеспечить духовный уровень страны и цельного воспитания граждан в правовом государстве.

Что касается правовых гарантий, то они представляют собой определение самостоятельной ответственности граждан, должностных лиц, государственных органов как за злоупотребление и нарушение прав и свобод, так и за их правильное их осуществление.

Таким образом, правовые гарантии - это механизм нормативного правового регулирования того или иного института права, включающего в себя весь цикл ответственности.

Особое место, исходя из нашей темы, занимают так называемые конституционные гарантии, которые классифицируются по различным основаниям:

– в зависимости от существующих основных сфер общественной жизни – на экономические, политические и духовные гарантии;

– в зависимости от характера и вида общественных отношений – на материальные, организационные, духовные и правовые;

– в зависимости от сферы деятельности – на государственные и международно-правовые;

– по способу изложения в нормативных правовых документах – на простые институциональные, сложные институциональные и смешанные институциональные;

– в зависимости от субъекта гарантирования – на гарантии, реализуемые индивидуальными субъектами, и гарантии, осуществляемые коллективными субъектами;

– в зависимости от порядка осуществления – на внесудебные и судебные гарантии и так далее.

Следует подчеркнуть, что должный уровень исполнения конституционных гарантий, достигается с помощью различных инструментов, но в большей мере, по-нашему мнению, к ним относятся духовная и правовая составляющая гарантий, которая должна быть взаимосвязана с разработкой особых мер по профилактике правового нигилизма, а соответственно, повышения правовой культуры и грамотности населения Российской Федерации.

3.2 Проблемы обеспечения защиты права на свободу и личную неприкосновенность

На современном этапе развития права, в том числе, Конституционного права, продолжают оставаться проблемы, связанные с обеспечением защиты права на свободу и личную неприкосновенность, о данном факте свидетельствует рост многочисленных нарушений прав и свобод человека, пробелы в практике законодательных органов, а также росте преступности по данному направлению. Затрагивая данную проблематику, следует также отметить тему недостаточной проработанности механизмов реализации указанных прав.

Следует подчеркнуть, что отсутствие легального определения права на свободу и личную неприкосновенность вызывает немалые сложности при его защите органами государственной власти. Часто право на свободу и личная неприкосновенность рассматриваются в совокупности индивидуальных прав, не объясняющих их суть, жестко ограничиваются отраслевыми рамками. Все вышеназванное попросту не дает полноценного представления об объекте исследования и препятствует поиску путей совершенствования российского законодательства в этой области.

На сегодняшний день продолжаются споры по вопросам защиты права лица на свободу и личную неприкосновенность (в том числе во время его выдворения с территории Российской Федерации).

Проанализируем практику Европейского Суда по правам человека.

В Верховный Суд Российской Федерации поступил неофициальный перевод постановления Европейского Суда по жалобе № 61689/16 и по 3 другим жалобам «А.Н. и другие против Российской Федерации» (вынесено и вступило в силу 23 октября 2018 года), которым установлено нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции ввиду длительного лишения заявителя свободы в ожидании выдворения. Заявитель, ссылаясь на подпункт «f» пункта 1 статьи 5 Конвенции, жаловался на незаконность его содержания под стражей в ожидании выдворения и на неопределенность длительности этого лишения свободы^[51].

Европейский Суд напомнил: «исключение, предусмотренное подпунктом «f» пункта 1 статьи 5 Конвенции допускается только в тех случаях, когда «против лица принимались меры по депортации или выдаче»... и лишение свободы является оправданным только в период производства по депортации или выдаче... Задавая вопрос о том, «принимаются ли меры по депортации», Суд установил, что выдворение должно иметь реальные перспективы... Несмотря на то, что обеспечительная мера, предусмотренная правилом 39 Регламента Суда, иногда может являться единственной реальной преградой для высылки заявителя, ее применение не всегда создает презумпцию того, что высылка является невозможной или дальнейшее лишение свободы является незаконным. Срок лишения свободы, который регулярно пересматривается пока возможность высылки остается реальной, может являться обоснованным, если власти решили оставить заявителя в заключении в ожидании вынесения Судом постановления» (пункт 31 постановления).

Суд установил, что до лишения свободы в ожидании выдворения, заявитель содержался под стражей в ожидании выдачи с 12 мая 2016 года по 10 мая 2017 года.

В день освобождения из-под стражи в рамках производства по делу о выдаче заявитель был вновь незамедлительно задержан за нарушение миграционного законодательства. 12 мая 2017 года суд вынес постановление о заключении заявителя в ожидании выдворения.

Впоследствии вышестоящий суд оставил данное постановление, по сути, без изменений, подтвердив постановление о выдворении и отсрочив его исполнение.

Следовало подчеркнуть - указанные выше судебные решения были вынесены после 30 мая 2017 года, когда Европейский Суд приостановил выдворение заявителя в Узбекистан, указав властям Российской Федерации на применение обеспечительной меры в соответствии с правилом 39 Регламента Суда (пункт 32 постановления).

Суд учел, что ранее (в 2014 году) внутригосударственный суд уже выносил постановление о выдворении заявителя, который нарушил это постановление, скрывшись и проживая на территории Российской Федерации незаконно.

Он также не упустил из виду тот факт, что 12 мая 2017 года, после вынесения повторного постановления о выдворении, заявитель сбежал из здания суда и был повторно задержан 16 мая 2017 года (пункт 33 постановления).

Европейский Суд обратил внимание на следующее - в решениях национальных судебных органов от 12 мая, 2 июня и 10 ноября 2017 года о лишении заявителя свободы в ожидании выдворения не содержалось оснований, оправдывающих необходимость заключения, не приводился анализ конкретных обстоятельств дела в этом отношении и не приводилась оценка того, насколько реальной являлась возможность выдворения заявителя в свете меры, предусмотренной правилом 39 Регламента Суда.

В данных решениях не устанавливались сроки для пересмотра обоснованности лишения заявителя свободы.

В отсутствие изучения национальным судом этих решающих элементов Суд не смог не прийти к выводу о том, что не было продемонстрировано - длительность лишения заявителя свободы в ожидании выдворения соответствовала тому, что было разумно необходимо для достижения преследуемой цели (пункт 34 постановления).

В Верховный Суд Российской Федерации также поступили копии неофициальных переводов постановлений Европейского Суда по жалобам:

№ 59609/17 и по 2 другим жалобам «Б.У. и другие против Российской Федерации» (вынесено и вступило в силу 22 января 2019 года);

№ 12018/16 «У.А. против Российской Федерации" (вынесено и вступило в силу 22 января 2019 года), которыми также было установлено нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции ввиду незаконности содержания заявителей под стражей в ожидании выдворения (депортации).

В вышеприведенном постановлении Большой Палаты Европейского Суда по правам человека по жалобам № 61411/15, 61420/15, 61427/15 и 3028/16 «З.А. и другие против Российской Федерации» (вынесено и вступило в силу 21 ноября 2019 года) было установлено нарушение положений пункта 1 статьи 5 Конвенции в связи с незаконным и чрезмерно длительным лишением свободы заявителей в транзитной зоне аэропорта. Отметим, что данные заявители жаловались, что их содержание в транзитной зоне аэропорта было равнозначно незаконному лишению свободы в нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции.

Рассматривая вопрос о том, подпадали ли заявители под юрисдикцию Российской Федерации в значении статьи 1 Конвенции, Суд повторил, что аэропорт (в том числе международный аэропорт, расположенный на территории государства) является юридически частью территории этого государства (пункт 129 постановления).

Суд отметил: «провозглашая «право на свободу», пункт 1 статьи 5 Конвенции предусматривает физическую свободу лица. Соответственно, это не касается простых ограничений свободы передвижения, которые регулируются Конвенцией.

Хотя процесс классификации по принадлежности к одной из этих категорий является зачастую непростой задачей, так как некоторые... случаи являются делом субъективного мнения, Суд не может избежать этого выбора, от которого зависит применимость или неприменимость статьи 5» (пункт 133 постановления). По мнению Суда, при установлении факта «лишения свободы» по смыслу статьи 5 Конвенции следует исходить из конкретной ситуации в действительности и учитывать целый ряд факторов (таких как тип, длительность, последствия и характер применения рассматриваемой меры). Разница между лишением и ограничением свободы заключается в степени и интенсивности мер, но они не отличаются по сути или природе (пункт 134 постановления).

Суд счел, что «при проведении различия между ограничением свободы передвижения и лишением свободы в контексте содержания лиц, обращающихся с ходатайством о предоставлении убежища, его подход должен быть практичным и реалистичным, учитывая нынешние условия и проблемы. В частности, важно признавать право государств, согласно их международным обязательствам, контролировать свои границы и принимать меры в отношении иностранцев, обходящих иммиграционные ограничения» (пункт 135 постановления). Вопрос о том, приравнивается ли пребывание в транзитных зонах аэропортов к лишению свободы, рассматривался в целом ряде дел. Суд заявил следующее в постановлении по делу «Амююра» (в пункте 43):

«Содержание иностранцев в международной зоне действительно подразумевает ограничение свободы, но оно несопоставимо с тем ограничением свободы, которое существует в центрах для содержания лиц, ожидающих высылки. Подобное содержание под стражей, с соблюдением необходимых гарантий защиты лиц, о которых идет речь, приемлемо только для того, чтобы государства могли предотвратить незаконную иммиграцию, не нарушая своих международных обязательств (в частности, в рамках Женевской конвенции о статусе беженцев 1951 года и Европейской конвенции о защите прав человека).

Законный интерес государств - противостоять возрастающему количеству попыток обойти иммиграционные предписания - не должен лишать лиц, ходатайствующих об убежище, защиты, предусмотренной этими конвенциями.

Подобное содержание под стражей не должно чрезмерно продлеваться, иначе возникнет риск превращения простого ограничения свободы, - неизбежного в целях практической реализации возвращения иностранца на родину, или во время рассмотрения заявления о въезде на территорию страны, если он подал прошение о предоставлении убежища, - в фактическое лишение свободы. В этой связи необходимо учитывать, что речь идет о мере, принимаемой не по отношению к тем, кто совершил уголовное [правонарушение], а в отношении иностранцев, которые, зачастую опасаясь за свою жизнь, вынуждены были покинуть свою страну.

Хотя в силу ряда обстоятельств распоряжение о заключении под стражу должно выдаваться административными или полицейскими властями, однако продление срока содержания под стражей требует скорейшего рассмотрения судами - традиционными блюстителями личных свобод. Главным образом, подобное содержание под стражей не должно лишать лицо, которое просит предоставить убежище, права получить беспрепятственный доступ к процедуре по определению статуса беженца» (пункт 137 постановления).

Было отмечено, что «при определении различия между ограничением свободы передвижения и лишением свободы в контексте содержания иностранцев в транзитных зонах аэропортов и приемниках-распределителях для установления личности и регистрации мигрантов, факторы, которые должны приниматься во внимание Судом, могут быть кратко изложены следующим образом:

i) индивидуальная ситуация заявителей и их выбор;

ii) применимый правовой режим соответствующей страны и его цель;

iii) продолжительность, в особенности в свете цели и процессуальной защиты, которой пользуются заявители в ожидании [разрешения] событий;

iv) характер и степень фактических ограничений, наложенных на заявителей или перенесенных ими» (пункт 138 постановления).

Суд установил следующее: все четверо заявителей попали в аэропорт недобровольно, но без какого-либо вмешательства со стороны российских органов власти - либо потому, что им было отказано во въезде в страну, в которую они хотели уехать, либо потому, что их депортировали в Российскую Федерацию.

Обстоятельства вынудили их искать убежище в Российской Федерации. Хотя данный факт сам по себе не исключает возможности того, что заявители оказались в ситуации фактически лишения свободы после въезда, Суд счел - это важное соображение, которое должно приниматься в расчет в свете всех других обстоятельств дела (пункт 140 постановления).

Было обращено внимание, что согласно прецедентной практике Суда «содержание под стражей может нарушать статью 5 Конвенции, даже если заинтересованное лицо согласилось на это.

Право на свободу слишком важно для лица, чтобы терять преимущество защиты по Конвенции только по той причине, что оно позволило заключить себя под стражу...

Эти дела однако касались ситуаций, в которых законодательство предусматривало лишение свободы, или ситуаций, когда заявители выполнили обязательство (такое, например, как приход в тюрьму или отдел полиции) либо согласились на домашний арест.

Однако, по мнению Суда, обстоятельства являются иными, если заявители - как в указанном деле - не имели соответствующей предыдущей связи с государством, о котором идет речь, и [не имели] обязательства, которому они подчинились, а ходатайствовали о допуске их на территорию этого государства по собственной инициативе и искали там убежище.

В подобных делах отправной момент относительно личной позиции заявителей по отношению к властям совершенно иной» (пункт 141 постановления).

Суд подчеркнул, что в указанном деле, учитывая известные факты о заявителях и их соответствующие переезды, а также, в частности, тот факт, что они въехали в Российскую Федерацию не по причине явной и непосредственно грозящей опасности для их жизни или здоровья, а скорее ввиду конкретных обстоятельств, связанных с маршрутами их поездок, нет сомнения в том, что они попали в аэропорт недобровольно, но без участия российских властей. Поэтому ясно: в любом случае российские власти имели право провести необходимые проверки и рассмотреть их требования до вынесения решения о том, принимать их или нет (пункт 142 постановления).

Суд принял во внимание, что логическое обоснование и цель национального правового режима, применимого в отношении транзитной зоны аэропорта, заключались в создании зоны ожидания на тот период, пока власти будут принимать решение, стоит ли Российской Федерации официальной принимать лиц, которые обращаются с просьбой предоставить политическое убежище. Хотя это само по себе не играло решающей роли, важно было отметить, что российские органы власти не стремились лишить заявителей свободы и сразу же запретили им въезд. Заявители оставались в транзитной зоне в основном потому, что они ожидали результата процедуры предоставления убежища (пункт 143 постановления).

Право государств контролировать въезд иностранцев на свою территорию подразумевает, по мнению Суда, что разрешение на въезд может быть обусловлено соответствием определенным требованиям. Таким образом, в отсутствие иных значимых факторов ситуация физического лица, обращающегося по поводу въезда и ожидающего в течение непродолжительного периода проверки своего права на въезд, не может быть охарактеризована как лишение свободы, вменяемое в вину государству, поскольку в таких делах органы власти государства не предприняли в отношении лица никаких иных действий, кроме реакции на его или ее желание въехать в виде проведения необходимых проверок (пункт 144 постановления).

Также, согласно позиции Суда, имеет значение, существовали ли (в соответствии с целями применимого правового режима) процессуальные гарантии в отношении рассмотрения требований заявителей о предоставлении убежища, и положения национального законодательства, устанавливающие максимальную продолжительность их пребывания в транзитной зоне, и были ли таковые применены в данном деле (пункт 145 постановления).

Относительно этих фактов Суд отметил, что власти государства-ответчика не смогли указать какие-либо положения национального законодательства, устанавливающие максимальную продолжительность пребывания заявителей в транзитной зоне, и вопреки положениям российских нормативно-правовых актов, предоставляющим каждому лицу, которое обращается с ходатайством о предоставлении убежища, право на получение свидетельства о рассмотрении и помещение такого лица на время рассмотрения его ходатайства об убежище в центр временного содержания, при этом в транзитной зоне заявителям в целом была предоставлена возможность действовать на собственное усмотрение.

Российские власти не признали, что они были каким-либо образом ответственны за заявителей, тем самым оставив последних в правовом вакууме без возможности оспаривания мер, ограничивающих их свободу.

Находясь в транзитной зоне, все четверо заявителей имели мало информации о результатах рассмотрения своих ходатайств о признании беженцами и предоставлении временного убежища (пункт 146 постановления).

В прецедентной практике Суда в отношении содержания под стражей иностранцев в контексте иммиграции продолжительность соответствующих ограничений передвижения и связь между действиями властей и ограничением свободы могут являться элементами, влияющими на классификацию ситуации как равнозначной лишению свободы или нет.

Однако если пребывание заявителей в транзитной зоне в значительной степени не превышает времени, необходимого для рассмотрения ходатайства о предоставлении убежища.

Также не имеется особых обстоятельств, то сама по себе эта продолжительность не должна оказывать решающего влияния на анализ Судом применимости статьи 5 Конвенции. Это в особенности относится к случаям, когда заявители, ожидая рассмотрения своих обращений по поводу убежища, пользовались процессуальными правами и гарантиями в отношении чрезмерно долгих периодов ожидания. Наличие внутригосударственного правового регулирования, ограничивающего продолжительность пребывания в транзитной зоне, имеет особое значение в данном отношении (пункт 147 постановления).

Суд обратил внимание на то, что в данном деле первичное рассмотрение/первичная регистрация и последующее судебное рассмотрение соответствующих дел заявителей ни в коей мере не было скорым, поскольку З.А. провел семь месяцев и девятнадцать дней в транзитной зоне в ожидании результата производства по своему ходатайству о предоставлении убежища; М.Б. - пять месяцев и один день; А.М. - один год, девять месяцев и не менее двадцати восьми дней; а Х. Ясин - семь месяцев и двадцать два дня. Таким образом, Суд счел, что на ситуацию заявителей очень серьезно повлияли задержки и бездействие властей, которые явным образом зависели от последних и не были обоснованы никакими законными причинами (пункт 148 постановления).

Суд счел - материалы дела не содержали указаний на то, что заявители не соблюдали применимые правовые нормы или не действовали добросовестным образом в период их содержания в транзитной зоне или на каком-либо этапе национального судопроизводства (посредством, например, создания сложностей или препятствий для рассмотрения их дел о предоставлении убежища) (пункт 149 постановления).

Лицам, которые находились в транзитной зоне аэропорта, не разрешалось выезжать на остальную территорию Российской Федерации.

Это неудивительно с учетом самого предназначения транзитной зоны как зоны ожидания, пока власти решали, принимать или нет официальным образом России лиц, обратившихся с ходатайством о предоставлении убежища (пункт 150 постановления). Суд также отметил - даже если заявители в основном могли действовать на свое усмотрение в границах периметра транзитной зоны, то ограничения их свободы были тем не менее значительными, с учетом того, что вся зона находилась под постоянным контролем пограничной службы, входящей в структуру ФСБ. Суд пришел к выводу: в целом размер этой зоны и то, как она контролировалась, налагали весьма существенные ограничения на свободу передвижения заявителей, таким образом, который аналогичен ограничениям, характерным для определенных мест содержания под стражей с нестрогим режимом (пункт 151 постановления).

Оставался вопрос о том, могли ли заявители покинуть транзитную зону в ином направлении, чем территория Российской Федерации. В этом отношении Суд напомнил свою аргументацию по делу «Амююра», где было подчеркнуто: «один лишь факт того, что для лиц, обращающихся с просьбой предоставить убежище, возможно добровольно покинуть страну, в которой они желают получить убежище, не может исключать ограничения свободы», и отметил, что возможность отъезда «становится теоретической, если ни одна другая страна, предоставляющая защиту, сравнимую с защитой, которую они ожидают получить в стране, где ищут убежища, не намерена или не готова их принять» (пункт 153 постановления).

В этом отношении Суд указал – «в отличие от наземных пограничных транзитных зон, в этом конкретном случае выход из транзитной зоны аэропорта... потребовал бы планирования, контактов с авиационными компаниями, покупки билетов и, возможно, обращения за получением визы (в зависимости от пункта назначения). Суд счел: власти не смогли обосновать свое утверждение о том, что, несмотря на эти препятствия, «заявители могли свободно выехать из Российской Федерации в любое время и туда, куда пожелают».

Должно было быть убедительно показано, что существовала практическая и реальная возможность для заявителей покинуть транзитную зону аэропорта и сделать это без непосредственной угрозы своей жизни или здоровью....» (пункт 54 постановления).

Суд не счел необходимым рассматривать доводы властей, которые относились к существу ходатайств заявителей о предоставлении убежища. Конвенция не должна толковаться как связывающая таким образом применимость статьи 5 Конвенции к отдельному вопросу, касающемуся соблюдения властями статьи 3 (пункт 155 постановления).

Суд резюмировал: с учетом отсутствия любых положений во внутригосударственном законодательстве, устанавливающих максимальную продолжительность пребывания заявителей, в значительной степени незаконный характер пребывания заявителей в транзитной зоне аэропорта, чрезмерную продолжительность такого пребывания и значительные задержки в рассмотрении ходатайств заявителей о предоставлении убежища, характеристики зоны, где содержались заявители, и контроль, который над ними осуществлялся в течение соответствующего периода времени, а также тот факт, что у заявителей не имелось практической возможности покинуть эту зону, заявители были лишены свободы в значении статьи 5.

Таким образом, пункт 1 статьи 5 Конвенции являлся применимым (пункт 156 постановления).

Цель лишения заявителей свободы, по мнению Суда, заключалась в том, чтобы «предотвратить их несанкционированный въезд в страну» и, таким образом, ее следовало рассматривать на основании первого аспекта подпункта «f» пункта 1 статьи 5 (пункт 157 постановления).

Таким образом, оставался вопрос о том, «соответствовало ли ограничение свободы процедуре, предусмотренной законодательством», по смыслу пункта 1 статьи 5 Конвенции.

В пункте 1 статьи 5 Конвенции упоминаются обстоятельства, когда лица могут быть лишены свободы на законных основаниях и при этом подчеркивается, что эти обстоятельства подлежат узкому толкованию, учитывая тот факт, что они представляют собой исключения из самой главной гарантии - гарантии свободы личности (пункт 159 постановления).

Вновь было указано: «Высокие Договаривающиеся Стороны имеют право в соответствии установившимися принципами международного права и с учетом своих договорных обязательств, в том числе по Конвенции, контролировать въезд, проживание и высылку иностранцев...

Необходимым дополнением к этому праву является разрешение государствам содержать под стражей потенциальных иммигрантов, которые обратились за разрешением на въезд - будь то посредством ходатайства о предоставлении убежища или иначе.

Лишение свободы лиц, обращающихся с просьбой предоставить убежище, чтобы предотвратить их несанкционированный въезд на территорию государства само по себе не противоречит Конвенции» (пункт 160 постановления).

Тем не менее, подчеркнул Суд, любое лишение свободы должно быть «в соответствии с процедурой, предусмотренной законом», которая отвечает критериям «качества закона», а также свободна от произвольного правоприменения. Если речь идет о лишении свободы, то крайне важно, чтобы был соблюден общий принцип правовой определенности, и таким образом были четко установлены условия для лишения свободы во внутригосударственном праве.

Помимо этого, по мнению Суда, содержание человека под стражей представляет собой серьезное вмешательство в личную свободу и всегда должно тщательно проверяться (пункт 161 постановления).

Суд полностью отдал себе отчет в том, с какими трудностями могут сталкиваться государства-члены в периоды прибытия большого количества лиц, обращающихся с просьбой предоставить убежище, к их границам.

При условии запрета произвольного правоприменения требование законности в этом положении может считаться в целом выполненным национальным правовым режимом, который предусматривает, например, помимо наименования органа, обладающего компетенцией отдавать распоряжения о лишении свободы в транзитной зоне, форму распоряжения, его возможные основания и ограничения, максимальную продолжительность содержания под стражей и, как того требует пункт 4 статьи 5 Конвенции, применимый способ судебного обжалования (пункт 162 постановления).

Суд далее указал: «подпункт «f» пункта 1 статьи 5 Конвенции не препятствует государствам принимать положения внутригосударственного права, формулирующим основания, по которым может быть отдано распоряжение о таком заключении, с должным учетом реальности большого притока просителей убежища. В частности, подпункт «f» пункта 1 не запрещает лишение свободы в транзитной зоне на ограниченный срок на том основании, что такое заключение в целом необходимо для обеспечения присутствия просителей убежища на время рассмотрения их ходатайств о предоставлении убежища, по той причине, что имеется необходимость в скором рассмотрении приемлемости ходатайств о предоставлении убежища, и для этих целей в транзитной зоне была создана структура и соответствующие процедуры" (пункт 163 постановления).

Суд не установил никаких указаний в российском законодательстве, которые могли бы служить основанием, оправдывающим лишение заявителей свободы. Соответственно, он сделал вывод, что в указанном деле не существовало строго определенного законодательного основания для содержания заявителей под стражей (пункт 164 постановления). Это само по себе являлось достаточным для установления нарушения пункта 1 статьи 5 Конвенции. Однако Суд также захотел указать на следующие дополнительные факторы, которые еще более ухудшили соответствующие обстоятельства заявителей в данном деле.

Как следовало из обстоятельств дела, доступу заявителей к процедуре получения убежища в значительной степени препятствовало их содержание под стражей, поскольку в транзитной зоне не имелось доступной информации по процедурам получения убежища в Российской Федерации, а их доступ к юридической помощи был значительно ограничен (пункт 165 постановления).

Суд также отметил: заявители испытывали серьезные задержки при попытках подать и зарегистрировать свои ходатайства о предоставлении убежища, и, несмотря на их письменные запросы, им не выдали и не вручили свидетельства о рассмотрении ходатайств, как того требует внутригосударственное право. Некоторые решения, которые принимались органами административной и судебной власти, доводились до их сведения с опозданием. Заявители содержались в месте, явно неподходящим для долговременного пребывания. Продолжительность пребывания каждого заявителя в транзитной зоне аэропорта была значительной и безусловно чрезмерной ввиду характера и цели процедуры, о которой идет речь, - от пяти месяцев до более чем года и девяти месяцев.

Суд пришел к выводу, что содержание заявителей под стражей для целей первого аспекта подпункта «f» пункта 1 статьи 5 не соответствовало стандартам Конвенции.

Завершая обзор по данной главе можно отметить, что в настоящее время продолжает существовать проблема обеспечения гарантии права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации.

Как можно заметить, в любой правоприменительной практике по поводу обеспечения права на свободу и личную неприкосновенность можно столкнуться с проблемами и казусами, что постоянно требует модернизации нормативной правовой базы и дополнительного толкования вышестоящих судов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исходя из всего вышеизложенного, можно сделать следующие выводы.

С принятием той или иной политической системы общества складывались определенные отношения между личностью – гражданином и государством, так, например, сущностью феодального строя была строгая система господства и подчинения, где никто не мог считать себя свободным.

Можно констатировать, что механизм правового регулирования прав человека на свободу и личную неприкосновенность достаточно отработан, нормы правового регулирования закрепляются в различных нормативных правовых актов, как международного формата, так и отечественного законодательства, однако и здесь существуют недочеты в правоприменительной практике.

Следует отметить, что право на личную неприкосновенность в Конституции Российской Федерации следует рассматривать во взаимодействии с правом на свободу.

Статья 5, которая регулирует институт прав на свободу и личную неприкосновенность, занимает одно из центральных мест в Европейской Конвенции как по своему значению в системе гарантий прав, так и по числу поступающих жалоб и выносимых постановлений Суда.

Статья 5 Европейской Конвенции устанавливает исходные стандарты реализации права на свободу и личную неприкосновенность, которые отражены в самой структуре текста статьи:

§ 5 - право на компенсацию каждому, кто стал жертвой нарушения положений статьи 5.

В настоящее время продолжает существовать проблема обеспечения гарантии права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации. Следует подчеркнуть, что должный уровень исполнения конституционных гарантий, достигается с помощью различных инструментов, но в большей мере, по-нашему мнению, к ним относятся духовная и правовая составляющая гарантий, которая должна быть взаимосвязана с разработкой особых мер по профилактике правового нигилизма, а соответственно, повышения правовой культуры и грамотности населения Российской Федерации.

Какие меры можно предложить по улучшению института права на свободу и личную неприкосновенность? Во-первых, меры должны носить комплексный характер, начиная от закрепления механизмов осуществления гарантий в нашей стране, особенно во взаимосвязи правовых с духовными, во-вторых, необходимо участие государства, оно должно создавать благоприятные условия для реализации анализируемого права, обеспечивать полноценную защиту указанного права.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Нормативные правовые акты и иные официальные документы

1. Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Заключена в г. Риме 04.11.1950) (с изм. от 13.05.2004) (вместе с «Протоколом № 1» (Подписан в г. Париже 20.03.1952), «Протоколом № 4 об обеспечении некоторых прав и свобод помимо тех, которые уже включены в Конвенцию и первый Протокол к ней» (Подписан в г. Страсбурге 16.09.1963), «Протоколом № 7» (Подписан в г. Страсбурге 22.11.1984)) // СПС КонсультантПлюс.

2. Международный пакт о гражданских и политических правах: Принят 16.12.1966 Резолюцией 2200 (XXI) на 1496-ом пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН // Ведомости Верховного Совета СССР. –1976. – № 17. – Ст. 291.

3. Всеобщая декларация прав человека: принята Генеральной Ассамблеей ООН 10.12.1948 // Российская газета. ––1995. – № 67.

4. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 № 6-ФКЗ, от 30.12.2008 № 7-ФКЗ, от 05.02.2014 № 2-ФКЗ, от 21.07.2014 № 11-ФКЗ, от 14.03.2020 №1-ФКЗ) // СПС КонсультантПлюс

5. Закон РФ от 26.06.1992 № 3132-1 (ред. от 08.12.2020) «О статусе судей в Российской Федерации» // СПС КонсультантПлюс.

6. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-ФЗ (ред. от 08.12.2020) // СПС КонсультантПлюс.

7. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ (ред. от 08.12.2020) (с изм. и доп., вступ. в силу с 19.12.2020) // СПС КонсультантПлюс.

8. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации от 14 ноября 2002 г. № 138-ФЗ (ред. от 08.12.2020) (с изм. и доп., вступ. в силу с 30.03.2020) // СПС КонсультантПлюс.

9. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) от 30.11.1994 № 51-ФЗ (ред. от 08.12.2020) // СПС КонсультантПлюс.

10. Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации от 24 июля 2002 г. № 95-ФЗ (ред. от 08.12.2020) // СПС КонсультантПлюс.

2. Литература

11. Алексеев С.С. Общая теория права. – М., 2015. 378 с.

12. Андреев В.Н. Содержание под стражей в СССР и в России. М., 2020. 489 с.

13. Анисимова М.А. Конституционно-правовые основы осуществления права индивидов на свободу и личную неприкосновенность // Евразийский юридический журнал. 2017. № 6 (109). С. 105

14. Айвар Л.К. Заключение под стражу и иные меры пресечения: проблемы правоприменительной практики // Право и политика. 2008. № 7. С. 17.

15. Гаджиев Г.А. Основные экономические права: сравнительное исследование: дис. ... докт. юрид. наук. - М., 1996.

16. Гоббс Т. Левиафан. М.: Мысль, 2017. 521 с.

17. Гребенкин А.Н. Право на свободу и личную неприкосновенность в законодательстве XIII-XVIII вв // Научно-исследовательские публикации. 2014. № 8 (12). С. 67.

18. Давыдова Е.Ю. Данные Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2008 г. М., 2009. 78 с.

19. Давыдова М.А. Конституционно-правовые гарантии и ограничения права на свободу и личную неприкосновенность в Российской Федерации // Международный академический вестник. 2017. № 2 (20). С. 117.

20. Казамиров А.И. Понятие, содержание и особенности закрепления в Конституции России права человека на свободу и личную неприкосновенность // Правовое государство: теория и практика. 2017. Т. 2. № 48. С. 109.

21. Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. - М., 1916. 287 с.

22. Кулешова Н.Н., Воробьев Н.Ф. Система конституционных гарантий прав и свобод человека: опыт и перспективы реализации // Юридическая гносеология. 2017. № 2. С. 58.

23. Локк Дж. Избранные философские произведения. - М., 1960. Т. 2. 455 с.

24. Лупинская П.А. Гражданское общество и судебная по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. М., 2019. 127 с.

25. Малеин Н.С. Охрана прав личности законодательством. М.: Наука, 2018. 347 с.

26. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. - М., 1961. Т. 20. 545 с.

27. Мерзлякова Т.Г. Право на свободу и личную неприкосновенность: европейские стандарты и российская практика. М., 2020. 56 с.

28. Михеев Д.Н. Неотчуждаемые права человека - свобода и личная неприкосновенность // Научный альманах. 2017. № 5-1 (31). С. 298.

29. Матузов Н.И. Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного прав. М., 2017. 200 с.

30. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 2017. 488 с.

31. Толкачев К. Б. Теоретико-методологические основания реализации личных конституционных прав и свобод человека и гражданина. М., 2018. 227с.

32. Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. I.- М., 2016. 256 с.

33. Чупаков Ю. В. Процессуальный статус следователя в уголовном процессе // Юрист. 2019. №5. С.21.

34. Фаст И.А. Право на личную неприкосновенность в гражданском законодательстве // Власть Закона. 2018. № 2 (34). С. 226.

35. Философский энциклопедический словарь. – М., 2020. 569 с.

36. Энциклопедический словарь. Т. XXIX. Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. - СПб., 2019. 799 с.

37. Южакова Т.В. Конституционно-правовые проблемы реализации права на свободу и личную неприкосновенность // В сборнике: Актуальные вопросы развития России в исследованиях студентов: управленческий, правовой и социально-экономический аспекты Материалы XV Всероссийской научно-практической конференции. Ответственный редактор С.В. Нечаева. 2017. С. 353.

38. Яковлев С.А. Законное заключение под стражу душевнобольных. // Право. 2020. №7. С.59.

3. Материалы судебной практики

39. Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 8 (2020) (подготовлен Верховным Судом РФ) // СПС Гарант.

40. Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 1 (2019) (подготовлен Верховным Судом РФ) // СПС КонсультантПлюс.

41. Engel and Others v. the Netherlands, 08.06.1976, § 58 // СПС Гарант.

42. Guzzardi v. Italy, 06.11.1980, § 92 // СПС Гарант.

43. Kurt v. Turkey, 25.05.1998, § 124 – 125. // СПС Гарант.

44. Steel and Others v. the United Kingdom, 23.09.1998, § 54 // СПС Гарант.

45. Baranowski v. Poland, 28.03.2000, § 52 // СПС Гарант

46. Nikolova v. Bulgaria, 25.03.1999, § 58 // СПС Гарант.

47. Nakhmanovich v. Russia, 02.03.2006, § 69 // СПС Гарант.

48. Huber c. Suisse, 23.10.1990 // СПС Гарант.

49. Medvedyev e.a. c. France [G. C.], 29.03.2010 // СПС Гарант.

50. B. v. Austria, 28.03.1990, § 39 // СПС Гарант.

51. Engel § 69, Guzzardi, § 102 // СПС Гарант.

52. Fox, Campbell and Hartley v. the United Kingdom, 30.08.1990, § 32 // СПС Гарант.

53. v. Turkey, 22.10.1997, § 51 // СПС Гарант.

54. Clooth v. Belgium, 12.12.1991, § 40 // СПС Гарант.

55. Mullere c. France, 17.03.1997, § 44 // СПС Гарант.

56. v. Austria, 10.11.1969, § 15 // СПС Гарант.

57. Wemhoff v. Germany, 27.06.1968, § 14 // СПС Гарант.

58. Letellier c. France, 26.06.1991, § 38 // СПС Гарант.

59. Matznetter v. Austria, 10.11.1969, § 9 // СПС Гарант.

60. Letellier c. France, § 51 // СПС Гарант.

61. Kalashnikov v. Russia, 15.07.2002, § 117 // СПС Гарант.

62. Letellier c. France, § 51 // СПС Гарант.

63. I. A. c. France, 23.09.1998, § 104 // СПС Гарант.

64. Khudoyorov v. Russia, 08.11.2005, § 151 // СПС Гарант.

65. Bouamar v. Belgium, 29.02.1988, § 52 // СПС Гарант.

66. Winterwerp v. the Netherlands, 24.10.1979, § 37 // СПС Гарант.

67. Rakevich v. Russia, 28.10.2003, § 30 // СПС Гарант.

68. Shtukaturov v. Russia, 27.03.2008, § 115 // СПС Гарант.

69. Romanov v. Russia, 20.10.2005, § 95 // СПС Гарант.

См.: Философский энциклопедический словарь. - М., 2020. С. 406. ↑
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. - М., 1961. Т. 20. С. 116. ↑
См.: Энциклопедический словарь. Т. XXIX. Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. - СПб., 2019. С. 169. ↑
Гоббс Т. Левиафан. М.: Мысль, 2017. С.69. ↑
Локк Дж. Избранные философские произведения. - М., 1960. Т. 2. С. 17. ↑
Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 2017. С. 179. ↑
Гребенкин А.Н. Право на свободу и личную неприкосновенность в законодательстве XIII-XVIII вв // Научно-исследовательские публикации. 2014. № 8 (12). С. 67 ↑
Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. I.- М., 2016. С. 37. ↑
Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. - М., 1916; Гаджиев Г.А. Основные экономические права: сравнительное исследование: дис. ... докт. юрид. наук. - М., 1996. С. 160. ↑
Казамиров А.И. Понятие, содержание и особенности закрепления в Конституции России права человека на свободу и личную неприкосновенность // Правовое государство: теория и практика. 2017. Т. 2. № 48. С. 109. ↑
2. Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Заключена в г. Риме 04.11.1950) (с изм. от 13.05.2004) (вместе с «Протоколом № 1» (Подписан в г. Париже 20.03.1952), «Протоколом № 4 об обеспечении некоторых прав и свобод помимо тех, которые уже включены в Конвенцию и первый Протокол к ней» (Подписан в г. Страсбурге 16.09.1963), «Протоколом № 7» (Подписан в г. Страсбурге 22.11.1984)) // СПС КонсультантПлюс ч.1. ст.15. ↑
Всеобщая декларация прав человека (принята Генеральной Ассамблеей ООН 10.12.1948) // СПС КонсультантПлюс. ст.3. ↑
Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 № 6-ФКЗ, от 30.12.2008 № 7-ФКЗ, от 05.02.2014 № 2-ФКЗ, от 21.07.2014 № 11-ФКЗ, от 14.03.2020 №1-ФКЗ) // СПС КонсультантПлюс ↑
Закон РФ от 26.06.1992 № 3132-1 (ред. от 08.12.2020) «О статусе судей в Российской Федерации» // СПС КонсультантПлюс. Ст.16. ↑
Толкачев К. Б. Теоретико-методологические основания реализации личных конституционных прав и свобод человека и гражданина. М., 2018. С.190. ↑
Южакова Т.В. Конституционно-правовые проблемы реализации права на свободу и личную неприкосновенность // В сборнике: Актуальные вопросы развития России в исследованиях студентов: управленческий, правовой и социально-экономический аспекты Материалы XV Всероссийской научно-практической конференции. Ответственный редактор С.В. Нечаева. 2017. С. 353. ↑
Малеин Н.С. Охрана прав личности законодательством. М.: Наука, 2018. С. 50. ↑
Матузов Н.И. Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного прав. М., 2017. С.165. ↑
Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Заключена в г. Риме 04.11.1950) (с изм. от 13.05.2004) (вместе с «Протоколом № 1» (Подписан в г. Париже 20.03.1952), «Протоколом № 4 об обеспечении некоторых прав и свобод помимо тех, которые уже включены в Конвенцию и первый Протокол к ней» (Подписан в г. Страсбурге 16.09.1963), «Протоколом № 7» (Подписан в г. Страсбурге 22.11.1984)) // СПС КонсультантПлюс. Ст.5. ↑
Мерзлякова Т.Г. Право на свободу и личную неприкосновенность: европейские стандарты и российская практика. М., 2020. С. 4. ↑
см.: Engel and Others v. the Netherlands, 08.06.1976, § 58; Guzzardi v. Italy, 06.11.1980, § 92 // СПС Гарант ↑
см.: Kurt v. Turkey, 25.05.1998, § 124 – 125. // СПС Гарант. ↑
см.: Steel and Others v. the United Kingdom, 23.09.1998, § 54; Baranowski v. Poland, 28.03.2000, § 52 // СПС Гарант ↑
см.: Nikolova v. Bulgaria, 25.03.1999, § 58 // СПС Гарант. ↑
Nakhmanovich v. Russia, 02.03.2006, § 69 // СПС Гарант. ↑
Huber c. Suisse, 23.10.1990; Medvedyev e.a. c. France [G. C.], 29.03.2010 // СПС Гарант. ↑
B. v. Austria, 28.03.1990, § 39 // СПС Гарант. ↑
Engel § 69, Guzzardi, § 102 // СПС Гарант. ↑
Fox, Campbell and Hartley v. the United Kingdom, 30.08.1990, § 32; v. Turkey, 22.10.1997, § 51 // СПС Гарант. ↑
Clooth v. Belgium, 12.12.1991, § 40 // СПС Гарант. ↑
Mullere c. France, 17.03.1997, § 44 // СПС Гарант. ↑
v. Austria, 10.11.1969, § 15 // СПС Гарант. ↑
Wemhoff v. Germany, 27.06.1968, § 14 // СПС Гарант. ↑
Letellier c. France, 26.06.1991, § 38 // СПС Гарант. ↑
Matznetter v. Austria, 10.11.1969, § 9 // СПС Гарант. ↑
Letellier c. France, § 51 // СПС Гарант. ↑
Kalashnikov v. Russia, 15.07.2002, § 117 // СПС Гарант. ↑
Letellier c. France, § 51; I. A. c. France, 23.09.1998, § 104 // СПС Гарант. ↑
Khudoyorov v. Russia, 08.11.2005, § 151 // СПС Гарант. ↑
Bouamar v. Belgium, 29.02.1988, § 52 // СПС Гарант. ↑
Яковлев С.А. Законное заключение под стражу душевнобольных. // Право. 2020. №7. С.59. ↑
Winterwerp v. the Netherlands, 24.10.1979, § 37 // СПС Гарант. ↑
Rakevich v. Russia, 28.10.2003, § 30 // СПС Гарант. ↑
Shtukaturov v. Russia, 27.03.2008, § 115 // СПС Гарант. ↑
Давыдова Е.Ю. Данные Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2008 г. М., 2009. С.9. ↑
Андреев В.Н. Содержание под стражей в СССР и в России. М., 2020. Гл. III: Главное - изоляция (1934 - 1945 гг.). С.55. ↑
Лупинская П.А. Гражданское общество и судебная по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека. М., 2019. С.7. ↑
Romanov v. Russia, 20.10.2005, § 95 // СПС Гарант. ↑
Айвар Л.К. Заключение под стражу и иные меры пресечения: проблемы правоприменительной практики // Право. 2018. № 9. С. 44. ↑
Анисимова М.А. Конституционно-правовые основы осуществления права индивидов на свободу и личную неприкосновенность // Евразийский юридический журнал. 2017. № 6 (109). С. 105 ↑
Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 8 (2020) (подготовлен Верховным Судом РФ) // СПС Гарант. ↑