Преподаватель который помогает студентам и школьникам в учёбе.

Предпринимательский договор

Содержание:

ВВЕДЕНИЕ

Термин "предпринимательский договор" в последние годы все чаще встречается в научной и учебной литературе. При этом указанный термин не нашел своего воплощения в нормативно-правовых актах. Исходя из отсутствия легального определения позиции ученых относительно содержания такого договора можно разделить на три группы.

К первой группе относится точка зрения, согласно которой предпринимательский договор отождествляется с торговым (коммерческим) и является, в свою очередь, разновидностью гражданско-правового договора^[1].

Другая позиция сводится к тому, что предпринимательский договор отграничивается от коммерческого договора, при этом не обладает самостоятельностью и также является видом гражданско-правового договора^[2].

И наконец, в последние годы очень активно обсуждается вопрос о самостоятельности предпринимательского договора в системе договоров, что не позволяет его полностью свести лишь к разновидности гражданско-правового договора^[3].

Договор играет особо значимую роль при осуществлении предпринимательской деятельности, поскольку относится к числу основных инструментов правового регулирования предпринимательства. По сути, именно предпринимательский договор позволяет согласовать воли субъектов предпринимательской деятельности.

Однако не прекращаются дискуссии по поводу самостоятельности данного договора в системе договоров. В этих условиях перед наукой гражданского права встает задача исследовать гражданско-правовую форму предпринимательского договора, реализующуюся в нормативных положениях, судебно-арбитражной практике и в правоприменительной деятельности участников гражданских отношений, и на этой основе выработать конкретные рекомендации по дальнейшему развитию соответствующего института.

Цель исследования заключается в разработке и обосновании концепции предпринимательских договоров, в анализе этих обязательств, в подготовке на этой основе предложений по совершенствованию действующего законодательства и практики его применения.

Исходя из названной цели, поставлены следующие задачи: определить взаимосвязи между ходом исторического развития страны и становлением доктрины предпринимательских договоров, установить концептуальные признаки предпринимательского договора, рассмотреть разновидности предпринимательских договоров, дать общую характеристику законодательства о предпринимательских договорах как составной части законодательства о предпринимательстве, провести классификацию предпринимательских договоров, осветить актуальные вопросы ответственности за нарушение предпринимательских договоров, дать оценку судебной практики по спорам, связанным с предпринимательскими обязательствами.

В качестве объекта настоящего исследования выступает гражданско-правовая форма предпринимательского договора, реализующаяся в нормативных положениях, судебно-арбитражной практики и в правоприменительной деятельности участников гражданских отношений

Предмет исследования составляет законодательство и иные нормативные правовые акты, регламентирующие предпринимательские договоры, судебная практика, а также выработанные правовой наукой концептуальные положения о таких договорах.

Методологическую основу исследования составили общенаучные диалектические методы познания (материалистическая диалектика), включающие принципы объективности, системности, историзма, индукции, дедукции и др. Наряду с общенаучными методами познания применялись частнонаучные методы: формально-юридический, описательный, лингвистический, формальнологический, исторический, системно-правовой, сравнительно-правовой и другие. Общая логика исследования построена на целостном понимании предпринимательского договора как правового явления, служащего инструментом регулирования хозяйственных связей субъектов имущественного оборота.

Теоретическую основу исследования составили груды Абовой Т.Е., Агаркова М.М., Братуся С.Н., Мейера Д.И., Шершеневича Г.Ф., Андреева Ю.Н., Белоусовой И.Е., Бычкова А., Богдановой Е.Е., Крашенинникова П.В., Горбунова Е.Ю., Витрянского В.В., Б.М. Гонгало Б.М., Демкиной А.В., Богдановой Е.Е., Василевской Л.Ю., Ершовой И.В., Егоровой М.А., Кусаиновой А.К., Худайбердиной Г.А., Лаптева В.А., Мозолина В.П., Попондопуло В.Ф., Поварова Ю.С., Рубцовой Н.В., Харитоновой Ю.С. и других российских и зарубежных ученых, проводивших научные исследования по вопросам гражданского и предпринимательского права, а также общетеоретическим проблемам.

ГЛАВА 1. ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИЙ ДОГОВОР В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ: КОНЦЕПЦИЯ И РАЗНОВИДНОСТИ

1.1. Понятие и признаки предпринимательских договоров

Эволюция современного договорного права западных стран, о направлениях которой писал М.И. Кулагин, характерна и для развития договорного права современной России. Под влиянием новых экономических отношений появляется новая система договоров, возникают их новые виды^[4]. Кроме того, повышенное внимание к этим вопросам диктуется необходимостью более глубокого и разностороннего осмысления как уже известных, так и новых фактических данных, полученных в результате реализации средств договорного регулирования гражданско-правовых отношений. Немаловажное значение имеет и то обстоятельство, что серьезные преобразования, проводимые в экономике, свидетельствуют о том, что успешное развитие возможно только при своевременном включении в механизм правового регулирования общественных отношений всех его элементов, в том числе и таких вновь возникших средств правового воздействия, как новые договорные формы. "Изучение гражданско-правовых норм и выработанных наукой гражданского права на их основе институтов и конструкций осуществляется множеством ученых. А вот изучение цивилистических институтов и конструкций, сформировавшихся в практике применения гражданско-правовых норм, т.е. по сути вне рамок юриспруденции (науки), можно сказать, и не начиналось"^[5]. Тогда как отнесение конкретного договора к определенной договорной конструкции позволяет применить к нему специальный правовой режим^[6]. Вопросы типизации гражданско-правовых договоров - это не только дань доктрине, которая не может оперировать понятиями и категориями, а также явлениями правовой действительности, место которых не определено в системе этих явлений. Проблема типизации гражданско-правовых договоров носит глубоко практический характер, поскольку, во-первых, позволяет установить степень нормативно-правового воздействия на общественные отношения, во-вторых, позволяет выявить механизм правового регулирования этих отношений. Определяющее влияние на становление института нетипичных договоров оказали сами общественные отношения и потребность в их регулировании.

Перечень поименованных в законодательстве договоров, в том числе применяемых в коммерческом обороте, носит незакрытый характер. Как известно, в п. 2 ст. 421 ГК РФ указано, что стороны могут заключить как предусмотренный, так и не предусмотренный законом или иным правовым актом договор. Особенно актуально это правило для деятельности коммерческих организаций, поскольку в современной договорной практике возникают потребности, не укладывающиеся в типизированные законом конструкции гражданско-правовых договоров.

Деление договоров на поименованные и непоименованные носит сугубо доктринальный характер. К непоименованным (или нетипичным) договорам в теории гражданского права относятся те договоры, которые не получили специальной правовой регламентации. При этом под нетипичными понимаются договоры, выходящие за рамки определенного типа гражданско-правового договора^[7]. Наиболее полно нетипичные договоры исследовались В.А. Ойгензихтом^[8]. Однако в литературе под непоименованными договорами зачастую имеются в виду только те договоры, которые не закреплены в ГК РФ^[9].

С этой позицией довольно трудно согласиться. Нельзя, на наш взгляд, считать нетипичным явлением договор, урегулированный федеральным законом или иным нормативным правовым актом, содержащим нормы гражданского законодательства. В данном случае уже имеет место специальное регулирование возникших общественных отношений. В силу этого, на наш взгляд, на сегодняшний день к нетипичным договорам относятся только те, которые не получили никакого нормативного правового закрепления.

При этом не имеет существенного значения длительность или распространенность общественных отношений, оформляемых участниками оборота как гражданско-правовой договор. Само по себе законодательное признание соответствующего вида деятельности или соответствующих действий по реализации соответствующих частных интересов также не порождает типизации договорных отношений.

Являясь инструментальной частью механизма правового регулирования, договор дает возможность субъектам коммерческой деятельности самим организовать собственную деятельность путем установления взаимных прав и обязанностей. Названные способности гражданско-правового договора имеют особое значение в договорных отношениях, представляющих собой нетипичные договорные конструкции.

Проблемы особенностей правового регулирования сделок с участием предпринимателей множество раз становились предметом рассмотрения в научной юридической и экономической литературе^[10]. Однако ни понятие "предпринимательский договор", ни понятие "коммерческие сделки" не получили своего легального содержания, не обрели своего места в законодательстве. Более того, можно утверждать, что происходит сближение и даже слияние таких правовых категорий, как предпринимательские договоры и коммерческие сделки^[11].

Как известно, коммерческие (торговые) сделки восприняты лишь законодательством стран с дуалистической системой частного права, тогда как в странах с единой системой гражданского права, например в Англии и Италии, это понятие не легализовано. Россия находится также в условиях монистической модели частного права, и применение категории "коммерческие сделки" связано прежде всего с доктринальными исследованиями особенностей предпринимательской деятельности. В частности, В.А. Дозорцев, обосновывая место предпринимательских отношений в системе рыночных отношений, писал: "Предпринимательские отношения могут обусловливать специфику, разновидности внутри основных типов обязательств, но не образование новых типов обязательств"^[12].

Однако само по себе существование коммерческих, а если учитывать историю возникновения этого термина, и торговых сделок трудно отрицать, так же, как невозможно не обнаружить их особое положение в системе гражданско-правовых сделок в частности и в договорном праве вообще.

Дискуссия о месте коммерческих (торговых) сделок ведется еще со времен становления российской цивилистики^[13]. Причем в дореволюционной цивилистике не было достигнуто единого мнения ни о совокупности признаков для выявления торговых сделок, ни о каком-либо общем руководстве при определении, "какие же сделки торговы по русскому законодательству"^[14].

Вместе с тем было признано, что торговый оборот как совокупность отношений, подчиненных действию специальных норм торгового права, сложился исторически.

Действительно, в юридической литературе не обнаруживается каких-либо значительных споров о том, какое понятие наиболее адекватно отражает сущность складывающихся в коммерческой деятельности гражданско-правовых договоров с участием предпринимателей, заключаемых с целью получения прибыли.

Вместе с тем "построение системы правовых понятий, правильно отражающей существенное, необходимое и закономерное в праве, является средством развития знаний о праве, обнаружения в них пробелов"^[15]. Верное понятийно-теоретическое осмысление договорных отношений в коммерческом обороте актуально еще и потому, что сложилась довольно устойчивая и признаваемая в теории и правоприменительной практике правовая категория, противопоставляемая коммерческим сделкам - потребительские договоры. В научной литературе потребительский договор - это договор, по которому одна сторона (лицо, осуществляющее предпринимательскую деятельность) обязуется передать имущество в собственность или во временное владение и пользование, выполнить работу или оказать услугу другой стороне - потребителю, а потребитель обязуется принять это имущество, результаты работы или услуги на возмездной основе^[16].

Поэтому основная идея формирования категорий "коммерческие" или "предпринимательские" договоры состоит в том, чтобы отделить правовое регулирование потребительских сделок, которые, по общему мнению, становятся все более предметом специального правового регулирования, носящего преимущественно императивный характер и направленного на защиту потребителя, т.е. стороны, вступающей в договор не в процессе осуществления предпринимательской деятельности.

Как справедливо отмечается в юридической литературе: "Законодатель и не стремится урегулировать договорные отношения с исчерпывающей полнотой... Тем самым предпринимателям и другим участникам договорных отношений предоставляется возможность самим определить содержание договорных обязательств... Такой исходный принцип построения законодательства о коммерческих договорах можно было бы назвать принципом ограниченного нормативно-правового регулирования договорных отношений"^[17].

В российском национальном праве и в законодательстве отсутствует четкое различие между гражданско-правовыми договорами и коммерческими договорами.

Несомненно, что природа коммерческих сделок - гражданско-правовая. Коммерческие сделки - составная часть всего многообразия гражданско-правовых договоров, они имеют общую со всеми гражданско-правовыми договорами сущность. Само понятие коммерческой сделки вытекает из общего легального понятия гражданско-правового договора, данного в ст. 420 ГК РФ.

Вместе с тем тот же ГК РФ, определяя общую гражданско-правовую природу отношений с участием предпринимателей, закрепляет их специальный режим. Из 1109 статей особенностям указанного вида деятельности посвящено 262 статьи (например, п. 3 ст. 401, п. 3 ст. 426, п. 3 ст. 428 и т.д.).

Как указывает В.В. Витрянский: "Обозначение договора или группы договоров как "предпринимательских" носит условный характер: такой класс договоров не предусмотрен ГК РФ и иным законодательством. Вместе с тем законодательством обеспечивается дифференцированное (специальное) регулирование "обязательств, связанных с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности" (например, ст. ст. 310, 315), "обязательств, связанных с предпринимательской деятельностью" (ст. 322), "обязательств, исполняемых при осуществлении предпринимательской деятельности" (ст. 401)"^[18]. Указанные обстоятельства позволяют заявить, что выявилась настоятельная потребность обособить предпринимательские договоры как особую группу гражданско-правовых договоров.

Предпринимательские договоры не нашли своего самостоятельного места в ГК РФ. Как указывается в юридической литературе: "...обладающий известными особенностями режим предпринимательской деятельности (оборота) существует в рамках общего единого гражданского (имущественного) оборота. Это не только не повлекло никаких-либо отрицательных последствий, но и позволило распространить на предпринимательский оборот основные начала частного права, закрепленные в ст. 1 ГК РФ"^[19]. Однако указанные принципы частноправового регулирования предполагают самостоятельность и инициативность субъектов и их автономность в постановке целей и выборе путей их реализации. По мнению некоторых ученых: "Свойства частноправовых отношений, а также обусловленного ими метода гражданского права диктуют следующую модель правового воздействия на поведение субъектов. Существует носитель интереса со своими потребностями, которому принадлежит инициатива в их удовлетворении. В поле его зрения находятся различные способы реализации интереса, не запрещенные правом. Гражданское право определяет некоторые из них, предоставляя субъекту право выбора... Это означает, что система договоров, предусмотренная законодательством, не совпадает с совокупностью потребностей, интересов субъектов..."^[20].

На наш взгляд, предпринимательские договоры в законодательстве и в гражданском обороте представлены соответствующей группой гражданско-правовых договоров, отвечающих заранее определенным требованиям. На сегодняшний день в юридической литературе сложилась довольно устойчивая группа критериев, позволяющих выделить предпринимательские договоры из всей совокупности гражданско-правовых договоров.

К указанным критериям можно отнести: связь с предпринимательской деятельностью или, как пишет В.Ф. Попондопуло, наличие предпринимательской цели договора^[21], т.е. применение тех или иных договоров для удовлетворения экономических потребностей предпринимателей в процессе предпринимательской деятельности; наличие хотя бы с одной стороны специального субъекта - предпринимателя, действующего в сфере предпринимательской деятельности в установленной законом соответствующей организационно-правовой форме.

В качестве исходной позиции, на наш взгляд, всегда следует использовать уже сложившееся в гражданском праве России деление субъектов права на "коммерческие" и "некоммерческие".

Ряд авторов характеризуют такой подход как "субъективный". При этом торговыми признаются сделки, в которых хотя бы с одной стороны выступает коммерсант. В этом случае юридическое значение имеет выделение не сделок, а лиц, являющихся предпринимателями, сделки с которыми и являются торговыми^[22]. Анализируя западное законодательство, еще Г.Ф. Шершеневич указывал, что необходимо различать субъективный и объективный критерии при определении торговых (коммерческих) сделок. "Объективно-торговыми являются те сделки, которым закон придает торговый характер даже тогда, когда они совершаются единично лицами, вообще торговлею не занимающимися. Субъективно-торговыми являются те сделки, которым закон придает торговый характер только тогда, когда они совершаются лицами, занимающимися торговлею как промыслом"^[23].

Выделяя особенности коммерческих сделок как таковых, необходимо указать, что коммерческие сделки выделяются также и тем, что в подавляющем большинстве случаев всегда обладают совокупностью признаков, которые могут быть отдельно присущи и чисто гражданско-правовым договорам. Всем предпринимательским (коммерческим) сделкам присущи такие признаки, как возмездность и консенсуальность. Конечно, классификация по признаку возмездности имеет значение лишь для двусторонних сделок. Вместе с тем, учитывая наличие специального правового регулирования предпринимательской деятельности, законодатель выделяет договоры, которые никогда не могут быть предпринимательскими, например договор дарения (п. 4 ст. 575 ГК РФ). Следующей особенностью предпринимательских договоров, позволяющих выделять их в отдельную, непоименованную в законодательстве группу гражданско-правовых договоров, является наличие в правовом регулировании предпринимательских договоров публичных начал^[24].

Однако здесь важно не отождествлять собственные характеристики предпринимательских договоров как самостоятельного правового явления с характеристиками предпринимательской деятельности как таковой. Речь идет о наличии в механизме правового регулирования предпринимательских договоров и возникших на их основе обязательств, правил, которые по своей природе не являются частноправовыми правилами и содержатся в источниках, традиционно относящихся к публично-правовым отраслям законодательства. Например, это в полной мере относится к группе правил, регулирующих порядок исполнения и возмещения убытков по государственным контрактам, заключаемым бюджетными учреждениями в условиях изменения бюджетного финансирования. Как известно, эти отношения регулируются в части и Бюджетным кодексом РФ, который не только устанавливает новое основание (по сравнению с ГК РФ) изменения и расторжения заключенного договора, но и вводит новое основание ограниченной ответственности для стороны предпринимательского договора (п. 3 ст. 161 Бюджетного кодекса РФ)^[25]. В п. 7 ст. 9 Федерального закона от 21 июля 2005 г. N 94-ФЗ "О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд" предусмотрено, что при заключении государственного или муниципального контракта на поставку энергетических ресурсов проект такого контракта, направляемый государственным или муниципальным заказчиком поставщику, должен быть основан на объеме потребления энергетических ресурсов, согласованном в предусмотренном законодательством Российской Федерации порядке.

Кроме того, особенностью правового регулирования предпринимательских сделок является появление в законодательстве группы специальных правил, находящихся на уровне конкретных договоров, устанавливающих императивные требования к сделкам как к юридическим фактам и как к правоотношениям. Прежде всего речь идет о регулировании поведения субъектов сделок при их заключении. Сегодня можно утверждать, что сделки относятся к зоне интенсивного регулирования.

Данная тенденция объясняется необходимостью установления более жестокого контроля за совершением ряда сделок, обеспечивая тем самым интересы участников сделок и общества в целом в опосредуемых сделками областях общественных отношений. Прежде всего это выражается в установлении правила о необходимости совершения сделки в установленной законом форме. Недействительность сделки в этом случае наступает только в случаях, когда это прямо предусмотрено законом (ст. ст. 162, 165 ГК РФ). Эти же последствия наступают, если такая форма хотя и не предусмотрена законом, но применяется соглашением сторон.

Для сделок с участием коммерческих организаций реализация этого положения основана не только на нормах Общей части ГК РФ, но и на правилах Особенной части, регулирующих отдельные виды договоров в коммерческой деятельности. Таким образом, для указанных субъектов круг таких сделок довольно широк: это обязательные требования письменной формы для кредитных договоров (ст. 820 ГК РФ), договоров доверительного управления (ст. 1017 ГК РФ), коммерческой концессии (ст. 1028 ГК РФ), продажи предприятия (ст. 560 ГК РФ), аренды зданий и сооружений (ст. 651 ГК РФ), т.е. предпринимательских договоров. Кроме того, это же правило о последствиях несоблюдения простой письменной формы установлено для внешнеторговых сделок. Таким образом, можно утверждать, что установленные законом более строгие правила о соблюдении письменной формы в коммерческих сделках влекут за собой возможность применить более строгие последствия несоблюдения простой письменной формы, а именно ее недействительность.

И если ранее это явление очень интенсивно наблюдалось в области потребительских сделок, то теперь эти тенденции - установление запретов в виде императивных предписаний характерно для коммерческого оборота.

Можно посмотреть на эту тенденцию в правовом режиме сделок и более широко. Можно утверждать, что происходит детализация правового регулирования предпринимательских договорных отношений. Это выражается в установлении императивным образом предписаний в виде требований к субъектам сделок, оформлению их правосубъектности. По нашему мнению, наличие специального законодательства позволяет утверждать, что в отношении коммерческих сделок возможно говорить о наличии в законодательстве дополнительных требований к действительности сделок. Особую значимость указанной дискуссии придает и неутихающий спор о статусе условия о возмездности в предпринимательских договорах^[26] и проблема видовых существенных условий в отдельных предпринимательских договорах, предусмотренных в специальных законах об отдельных видах предпринимательской деятельности. При этом необходимо указать на возобновление обсуждения сопоставления существенных условий предпринимательского договора и признаков имущественного интереса^[27]. Кроме того, наблюдается законодательная практика по формированию отдельных видов договоров с неоправданно широким кругом существенных условий. В частности, ФЗ "Об основах туристской деятельности в Российской Федерации" содержит одиннадцать существенных условий договора возмездного оказания туристических услуг (ст. 10).

Следует отметить, что на формирование существенных условий предпринимательского договора значительное влияние оказывает и природа регулируемых отношений. Поэтому, признавая, что предпринимательская специфика гражданских правоотношений вторична по сравнению с их гражданско-правовой природой и может лишь уточнять правовое регулирование, предопределенное их цивилистической принадлежностью, специальные нормы, предопределяющие существенные условия такого договора, должны применяться в первую очередь.

Например, если договор на проведение аудиторской проверки связан с удовлетворением государственных нужд в указанных услугах, то он подчиняется нормам ГК РФ (ст. ст. 525 - 534), носящим общий характер, а также специальному законодательству о размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд.

Нормы специального законодательства, регулирующего предпринимательские договоры, в отличие от общегражданских сделок, учитывают особенности, касающиеся не только порядка заключения договора (размещения заказа), но также субъектного состава, оснований расторжения государственного контракта и существенных условий. Например, в п. 10 ст. 9 Федерального закона "О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд" в государственный контракт и муниципальный контракт включается в качестве существенного условия обязательное условие об ответственности поставщика (исполнителя, подрядчика) за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства, предусмотренного государственным или муниципальным контрактом.

Таким образом, можно сделать вывод о создании и довольно быстром развитии в законодательстве дифференцированного правового регулирования предпринимательских договоров. Хотя существующего общего гражданского законодательства в виде ГК РФ и специального законодательства об отдельных видах предпринимательских договоров явно недостаточно для создания полноценного механизма правового регулирования договорных отношений с участием предпринимателей, поскольку оно носит пробельный характер и в ряде случаев противоречиво, однако несомненно, что оно отражает обособление и развитие объективно существующего правового явления - самостоятельной группы договоров - предпринимательских договоров.

1.2. Виды предпринимательских договоров

Выделение отдельных видов предпринимательских договоров - достаточно сложный вопрос. Как справедливо отмечает С.С. Занковский, "эта проблема - часть более общего вопроса о классификации договорных обязательств, а предложить такую классификацию, в которую легко и логично уложились бы все обязательства, до сих пор никому не удалось. Это, по-видимому, и невозможно, потому что договоры вызываются к жизни практикой, а она не задумывается о том, уложатся ли они в созданные теорией классификационные ряды"^[28].

Суть первого критерия, который, на наш взгляд, является основным, состоит в разграничении договоров в зависимости от того, что именно стороны хотят от договора получить. Следует различать договоры по характеру правовых последствий, то есть тот результат, который стороны желали бы иметь, вступая в обязательство.

Этот результат, если речь идет об имуществе, может быть назван предметом обязательства. Таким образом, предпринимательские договоры следует различать по объекту и предмету. Поскольку, однако, термин "направленность договора", обладая аналогичным значением, более удобен, мы станем использовать его.

На первое место необходимо поставить договоры, направленные на передачу имущества. Они представлены в Гражданском кодексе поставкой товаров, в том числе для государственных нужд, контрактацией, энергоснабжением, продажей недвижимости и продажей предприятия. Все они, имея в виду передачу имущества в собственность, составляют подвид названных договоров, в то время как другой их подвид связан с передачей имущества во временное пользование. К нему относятся аренда, в том числе транспортных средств, зданий и сооружений, предприятий, а также финансовая аренда (лизинг).

Следующий вид составляют договоры, направленные на выполнение работ. К ним относятся подряд с его разновидностями (строительный подряд, подряд на выполнение проектных и изыскательских работ, подрядные работы для государственных нужд) и договоры на выполнение научно-исследовательских и прочих близких к ним работ.

Третий вид представлен договорами, направленными на оказание услуг. Какого-либо вещественного результата обязательства данного вида не создают; он или вообще отсутствует, или находится вне правоотношения. В этом и состоит своеобразие услуг, где все дело сводится к возмездному выполнению обусловленных договором действий. Услуги в зависимости от характера выполняемых действий подразделяются на два подвида: юридические (поручение, комиссия, агентирование) и фактические (перевозка, хранение и т.п.). Направленность договора на передачу имущества, выполнение работ или оказание услуг не может служить всеобъемлющим критерием, способным разграничить все договорные обязательства. Последние слишком разнообразны для того, чтобы их можно было выстроить в предлагаемые этим критерием ряды. Данное обстоятельство не ставит под сомнение пользу классификации, оно лишь показывает, что материал, с которым работает правовая наука, вряд ли позволит ей дать исчерпывающую классификацию.

Классификация предпринимательских договоров с делением на виды с точки зрения их государственного регулирования до сих пор не была предметом фундаментальных исследований. Кроме того, само государственное регулирование экономики слишком разнообразно; его не так просто выстроить в определенную систему, отправляясь от которой можно было бы заняться выявлением видов договоров. Однако мы можем проследить взаимодействие государственной власти с субъектами договорных отношений.

Глава пятая Гражданского кодекса Российской Федерации в ст. 124 содержит положения, в соответствии с которыми Российская Федерация, субъекты Российской Федерации: республики, края, области, города федерального значения, автономная область, автономные округа, а также городские, сельские поселения и другие муниципальные образования - выступают в отношениях, регулируемых гражданским законодательством, на равных началах с иными участниками этих отношений - гражданами и юридическими лицами, а к данным субъектам гражданского права применяются нормы, определяющие участие юридических лиц в отношениях, регулируемых гражданским законодательством, если иное не вытекает из закона или особенностей данных субъектов.

Указанные положения Гражданского кодекса и положения иных федеральных законов позволяют, на наш взгляд, выделить еще один признак для деления предпринимательских договоров на виды. Их можно классифицировать в зависимости от того, кто является участником договорных отношений. По этому признаку представляется возможным выделить предпринимательские договоры, заключенные между коммерческими юридическими лицами, и договоры, заключаемые между юридическими лицами и Российской Федерацией (субъектами Российской Федерации, муниципальными образованиями).

Рядом федеральных законов предусмотрено заключение (соглашений) договоров между Российской Федерацией (субъектами Российской Федерации, муниципальными образованиями) и иностранными или российскими юридическими лицами и индивидуальными предпринимателями, которые, на наш взгляд, относятся к числу предпринимательских.

Так, ст. 2 Федерального закона "Об особых экономических зонах в Российской Федерации" содержит определение особой экономической зоны как определяемой Правительством Российской Федерации части территории Российской Федерации, на которой действует особый режим осуществления предпринимательской деятельности. Наделение же определенной территории особым статусом оформляется и основывается на постановлении Правительства Российской Федерации, которое становится юридическим фактом для заключения соглашения о создании особой зоны, а как следствие - фактом для заключения соглашений о ведении промышленно-производственной или технико-внедренческой деятельности.

По соглашению о ведении промышленно-производственной деятельности резидент особой экономической зоны обязуется в течение срока действия соглашения вести на территории особой экономической зоны промышленно-производственную деятельность, предусмотренную соглашением, и осуществить инвестиции в объеме и сроки, предусмотренные соглашением, а органы управления особыми экономическими зонами обязуются в срок, указанный в соглашении, заключить с резидентом особой экономической зоны договор аренды земельного участка, расположенного в пределах территории особой экономической зоны и прошедшего кадастровый учет за счет резидента, для ведения промышленно-производственной деятельности на срок действия соглашения о ведении промышленно-производственной деятельности. Резидент особой экономической зоны обязан осуществить капитальные вложения в рублях в сумме, эквивалентной не менее одного миллиона евро по курсу Центрального банка Российской Федерации на день представления заявки на заключение соглашения о ведении промышленно-производственной деятельности в органы управления особыми экономическими зонами, в течение года с даты заключения указанного соглашения. Органы управления особыми экономическими зонами, по существу, предоставляют подписавшим соглашение предпринимателям право использовать таможенный режим, при котором иностранные товары размещаются и используются в пределах территории особой экономической зоны без уплаты таможенных пошлин и налога на добавленную стоимость, а также без применения к указанным товарам запретов и ограничений экономического характера, установленных в соответствии с законодательством Российской Федерации о государственном регулировании внешнеторговой деятельности, а российские товары размещаются и используются на условиях, применяемых к вывозу в соответствии с таможенным режимом экспорта с уплатой акциза и без уплаты вывозных таможенных пошлин. Заключение соглашения предполагает, что в течение срока действия соглашения о ведении промышленно-производственной или технико-внедренческой деятельности нормативные правовые акты о налогах и сборах, ухудшающие положение налогоплательщиков - резидентов особых экономических зон, в отношении них не применяются. На наш взгляд, указанные положения Закона свидетельствуют о том, что соглашения о ведении деятельности в особых экономических зонах являются примером взаимовыгодных предпринимательских договоров, превращающих отношения Российской Федерации и предпринимателей в партнерские, подчиненные горизонтальному (договорному), а не вертикальному (административному) регулированию.

Аналогичные цели преследовались законодателем при принятии Федерального закона "О концессионных соглашениях".

Концессионное соглашение является договором, в котором содержатся элементы различных договоров, предусмотренных федеральными законами. По концессионному соглашению одна сторона (концессионер - юридическое лицо или индивидуальный предприниматель) обязуется за свой счет создать и (или) реконструировать определенное этим соглашением недвижимое имущество, право собственности на которое принадлежит или будет принадлежать концеденту, осуществлять деятельность с использованием (эксплуатацией) объекта концессионного соглашения, а концедент обязуется предоставить концессионеру на срок, установленный этим соглашением, права владения и пользования объектом концессионного соглашения для осуществления указанной деятельности. Соглашение предусматривает, что продукция и доходы, полученные концессионером в результате осуществления деятельности, предусмотренной концессионным соглашением, являются собственностью концессионера. Выгода концедента заключается в том, что концессионером самостоятельно осуществляется ввод в эксплуатацию созданного и (или) реконструированного объекта концессионного соглашения. Кроме того, концессионным соглашением предусматривается плата, вносимая концессионером концеденту в период использования объекта концессионного соглашения. Внесение концессионной платы может предусматриваться как в течение всего срока использования объекта концессионного соглашения, так и в течение отдельных периодов такого использования. Размер концессионной платы, форма, порядок и сроки ее внесения устанавливаются концессионным соглашением в соответствии с решением о заключении концессионного соглашения. Таким образом, Федеральный закон обеспечивает взаимовыгодное сотрудничество государства и предпринимателей, обеспечение эффективного использования имущества, находящегося в государственной или муниципальной собственности, на условиях концессионных соглашений и повышение качества товаров, работ, услуг, предоставляемых потребителям.

Особого внимания, на наш взгляд, заслуживает Федеральный закон "О поставках продукции для федеральных государственных нужд". Основанием для осуществления поставок для федеральных государственных нужд является государственный контракт. Государственный контракт определяет права и обязанности государственного заказчика и поставщика по обеспечению федеральных государственных нужд и регулирует отношения поставщика с государственным заказчиком при выполнении государственного контракта. Природа государственного контракта остается дискуссионной в научной литературе. Многие специалисты в области предпринимательского права считают, что государственный контракт - административный договор. Так, В.С. Белых пишет: "На наш взгляд, государственный контракт есть в первую очередь административный договор, обеспечивающий федеральные и иные публичные интересы"^[29]. На наш взгляд, данная позиция является неправильной. Представляется, что государственный контракт является предпринимательским договором. Аналогичной позиции придерживается Высший Арбитражный Суд Российской Федерации. Он подчеркнул, что "указанные договоры не следует рассматривать в качестве обычных предпринимательских договоров. Поэтому при рассмотрении споров нужно учитывать особенности этих отношений"^[30]. С нашей точки зрения государственный контракт - предпринимательский договор. Об этом свидетельствует не только договорная форма, в которую облекаются отношения государственного заказчика и поставщика, но и положения Федерального закона "О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд". Он, в частности, предполагает размещение заказа путем проведения конкурса, аукциона, путем запроса котировок, путем размещения заказов на поставки биржевых товаров для государственных или муниципальных нужд на товарных биржах. Используемые механизмы заключения договоров свойственны предпринимательским отношениям, а не административным.

ГЛАВА 2. АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА НАРУШЕНИЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОГО ДОГОВОРА И ПРИЗНАНИЯ ЕГО НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ

2.1. Особенности недействительности предпринимательского договора

Состоявшаяся в связи с принятием Федерального закона от 8 марта 2015 г. N 42-ФЗ масштабная реформа общей части обязательственного права затрагивает в числе других институт недействительности договора. Соответствующие новеллы гражданского законодательства (ст. 431.1 ГК РФ), учитывая доминирующее юридико-фактическое значение договора в гражданско-правовой сфере, направлены на обеспечение стабильности оборота, укрепление договорной дисциплины и исключение защиты недобросовестных участников; кроме того, они призваны повысить роль индивидуальных актов-регуляторов в части определения последствий совершения порочной сделки.

Итак, теперь в соответствии с п. 1 ст. 431.1 ГК РФ общие положения гражданско-правового кодификационного акта о недействительности сделок, сосредоточенные в § 2 гл. 9, применяются к договорам постольку, поскольку иное не установлено:

1) правилами об отдельных видах договоров, что позволяет учесть особенности конкретных договорных конструкций и "зон" их использования (скажем, в силу ст. 566 и 663 ГК РФ положения о последствиях недействительности сделок, предусматривающие возврат или взыскание в натуре полученного по договору, применяются к договорам продажи или аренды предприятий, исходя из социальной значимости данных имущественных комплексов, только если такие последствия существенно не нарушают права и охраняемые законом интересы кредиторов, других лиц и не противоречат общественным интересам).

К сожалению, в поле зрения законодателя не попал вопрос о круге нормативных актов, в которых могут содержаться обозначенные правила (ГК РФ; ГК РФ и иные федеральные законы; ГК РФ и другие правовые акты). Данную лакуну стоит оценить критически, ибо она дает повод для интерпретационных разночтений по слишком серьезному аспекту (касаемо же существа ответа на него - полагаем, что имелись все-таки в виду лишь правила об отдельных видах договоров, предусмотренные в ГК РФ) и, кроме того, не вписывается в общепринятую логику закрепления "уровня" санкционированного ГК РФ специального нормирования определенной группы отношений (с допустимостью отступлений от общих предписаний) в самом Кодексе (к примеру, в п. 3 ст. 420 ГК РФ ясно указывается, что к договорным обязательствам общие положения об обязательствах применяются, если иное не предусмотрено правилами гл. 27 и правилами об отдельных видах договоров, содержащимися в ГК РФ);

2) специальной статьей 431.1 ГК РФ, которая, следуя принципу сохранения однажды заключенного договора (за последовательное проведение которого на уровне законодательной политики небеспочвенно "ратовала" одобренная решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 7 октября 2009 г. Концепция развития гражданского законодательства РФ (п. 7.1 разд. V)), содержит набор положений, призванных препятствовать "огульной" инвалидации договоров, а равно минимизировать ее отрицательные последствия.

Сразу стоит оговориться, что специальные положения о недействительности двух- и многосторонних сделок, предусмотренные ст. 431.1 ГК РФ, имеют ограниченную область приложения - они касаются не любых соглашений, а исключительно договоров, связанных с осуществлением их сторонами предпринимательской деятельности; тем самым договор, не сопряженный с осуществлением контрагентами предпринимательской деятельности, подчиняется общему правовому режиму о недействительности сделок (хотя возможность отступления от него все-таки сохраняется посредством установления "неординарных" правил об отдельных видах договоров). Такой подход к нормированию является продолжением "линии" на достаточно последовательное разграничение предпринимательских и непредпринимательских обязательств с учетом их сущностных особенностей (см. ст. 310, п. 3 ст. 388, п. 1 ст. 388.1, абз. 2 п. 1 ст. 450, п. 6 ст. 450.1 ГК РФ и пр.) в "формате" дуализма гражданского права, о котором, по точному заключению В.Д. Рузановой, "...вполне обоснованно говорить как о его внутреннем делении, не нарушающем целостность данной отрасли права"^[31].

Важно подчеркнуть, что из текста закона вытекает необходимость (для целей применения обсуждаемой статьи Кодекса):

а) наличия предпринимательской направленности договора для всех участников сделки (ибо слово "сторона" употребляется во множественном числе), т.е. непредпринимательский характер деятельности хотя бы одной стороны сделки (например, в договоре розничной купли-продажи) исключает возможность использования специальных правил ст. 431.1 ГК РФ;

б) осуществления именно предпринимательской деятельности (об иной приносящей доход деятельности в п. 2 ст. 431.1 ГК РФ не упоминается, в отличие, скажем, от п. 1 ст. 426 ГК РФ), в свете чего актуализируется эксплицитно не разрешенный законодателем вопрос о соотношении предпринимательской деятельности и деятельности, приносящей доход (прежде всего в ракурсе определения субъектного состава соответствующих отношений, в частности, отнесения к нему некоммерческих организаций).

Отражая специфику договора, законодатель прежде всего ощутимо ограничивает саму возможность требовать признания недействительной двух- или многосторонней сделки в случае ее исполнения контрагентом (т.е. речь идет об "изначальном" запрете - на заявление соответствующего требования). Согласно п. 2 ст. 431.1 ГК РФ не вправе требовать признания договора недействительным сторона, которая приняла от контрагента исполнение по договору, но при этом полностью или частично не исполнила свое обязательство (по-видимому, даже тогда, когда срок исполнения обязательства еще не наступил). Тем самым приведенное предписание, сориентированное главным образом на взаимные возмездные договоры (предполагающие получение встречного предоставления за исполнение обязанностей), подразумевает случаи несоизмеримости исполненного сторонами (в соотношении с "запрограммированными" в договоре размерами взаимных предоставлений).

Неочевидным, однако, остается ответ на вопрос об объеме принятого исполнения (только полное исполнение либо также и частичное). Если в отношении невыполнения встречного обязательства Кодекс прямо оговаривает допустимость установления факта как полного, так и частичного неисполнения, то по поводу принятия исполнения законодатель хранит молчание (в свете чего напрашивается вывод о полном исполнении контрагентом договора). Затронутый пробельный момент видится ненадуманным, если принимать в расчет проблемы, с которыми сталкивается судебная практика при исследовании "количественного аспекта" в сходных (пусть даже и отдаленно) ситуациях: так, вопрос о размере предоставления встает при оценке возмездности приобретения имущества в целях применения ст. 302 ГК РФ (как известно, суды исходят из того, что приобретатель не считается получившим имущество возмездно, если отчуждатель не получил в полном объеме плату или иное встречное предоставление за передачу спорного имущества^[32]). Полагаем все-таки, что о принятии от контрагента исполнения по договору уместно говорить не только при выполнении контрагентом своих обязательств полностью, но и в их существенной части (кроме того, справедливо, на наш взгляд, было бы задействовать разбираемую запретительную норму во всех случаях, когда имеет место явная диспропорция между размерами фактически произведенных сторонами встречных предоставлений (естественно, не в "пользу" контрагента)).

"Пространство" применения разбираемого рестриктивного положения достаточно весомо сужено:

- во-первых, оно не рассчитано на случаи признания договора недействительным по основаниям, предусмотренным статьями 173 ("Недействительность сделки юридического лица, совершенной в противоречии с целями его деятельности"), 178 ("Недействительность сделки, совершенной под влиянием существенного заблуждения") и 179 ГК РФ ("Недействительность сделки, совершенной под влиянием обмана, насилия, угрозы или неблагоприятных обстоятельств"). Ключевыми факторами "отбора" именно приведенных статей, полагаем, стали серьезность порока сделки, а равно юридический момент, связанный с кругом истцов по требованиям о признании сделки недействительной (ибо, повторимся, Кодекс распространяет рассматриваемое правило лишь на непосредственного участника (сторону) договора; поэтому, к примеру, опекун не лишается права на оспаривание сделки, не исполненной гражданином, впоследствии признанным недееспособным, но исполненной контрагентом такого гражданина, руководствуясь п. 2 ст. 177 ГК РФ). Кроме того, "...установление перечня оснований для исключений (ст. 173, 178 и 179 ГК РФ) из общего правила конвалидации договора по принципу estoppel", как небезосновательно подчеркивает М.А. Егорова, объясняется тем, что речь идет о "...договорах, обеими сторонами которых являются профессиональные предприниматели"^[33];

- во-вторых, не работает запрет на заявление требования о признании сделки недействительной и тогда, когда предоставленное контрагентом исполнение связано с его заведомо недобросовестными действиями. Заметим, что данная здравая оговорка, служащая преградой к злонамеренному поведению по исполнению обязательства (особенно если такое исполнение не является обременительным) исключительно в целях элиминирования возможности оспаривания сделки (не подпадающей под действие ст. 173, 178 и 179 ГК РФ) другой стороной, не содержалась в первоначальном варианте законопроекта о внесении изменений и дополнений в ГК РФ.

Досадная неопределенность присутствует в части того, охватывают ли предписания п. 2 ст. 431.1 ГК РФ случаи лишь оспоримости сделки или же они могут применяться и при ее ничтожности. Сравнительный анализ пунктов 2 и 3 ст. 431.1 ГК РФ провоцирует на широкую трактовку (учитывая, что в п. 3 содержится прямое указание на его применение только при оспоримости договора), которая представляется нам предпочтительной; вместе с тем при ничтожности допустимой является подача только требования о применении последствий недействительности сделки (см. ст. 12, п. 3 ст. 166 ГК РФ), что может стать формальным поводом для утверждения о неприменимости изучаемого запрета при реализации обозначенной возможности (т.е. при незаявлении требования о признании ничтожной сделки недействительной).

Рассматриваемое предписание п. 2 ст. 431.1 ГК РФ вкупе с положениями абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ (налагающими запрет на оспаривание сделки стороной, из поведения которой явствует ее воля сохранить силу сделки, по основанию, о котором эта сторона знала или должна была знать при проявлении воли) и п. 5 ст. 166 ГК РФ (отвергающими правовое значение заявления о недействительности сделки, если ссылающийся на недействительность сделки действует недобросовестно) образуют "каркас" получившего отражение в отечественном гражданском праве принципа "эстоппель" (суть которого "...сводится к тому, что в случае, если сторона деятельно или конклюдентно выразила свою волю на принятие условий договора в отношениях с другой стороной, она лишается права... ссылаться на дефектность этих условий"^[34]). Несмотря на то что каждое из правил несет собственную смысловую нагрузку (в абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ внимание концентрируется на осведомленности лица об основании оспоримости сделки; п. 5 ст. 166 ГК РФ, нивелирующий последствия недобросовестного заявления о недействительности сделки, имеет максимально обобщенный характер; в п. 2 ст. 431.1 ГК РФ "центр тяжести" смещен на вопрос об исполнении обязательств сторонами сделки), их "взаимодействие" (в плане возможности выявления четкого соотношения законоположений) нельзя признать гармоничным (явно скоординированным), принимая в расчет содержательное пересечение приведенных правил (ибо принятие стороной исполнения по сделке может свидетельствовать о ее желании сохранить силу сделки, а равно и о недобросовестности^[35]) и одновременно наличие расхождений по многим параметрам (абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ посвящен исключительно оспоримым сделкам, в то время как п. 5 ст. 166 ГК РФ распространяет свое действие и на ничтожные сделки; п. 2 ст. 431.1 ГК РФ, в отличие от обозначенных норм ст. 166 ГК РФ, касается лишь сделок, исполнение которых связано с осуществлением предпринимательской деятельности, и пр.).

Второе специальное правило, предусмотренное п. 3 ст. 431.1 ГК РФ, касается применения последствий недействительности предпринимательского договора. Действие общих последствий недействительности сделки (ст. 167 ГК РФ) может быть "заблокировано" соглашением сторон, которое определяет иные последствия недействительности договора (частичную реституцию, замену реституции возмещением убытков и др.). Не будет преувеличением увидеть в этом проявление общей тенденции к усилению саморегулятивных (диспозитивных) начал, причем в сферах, традиционно подвергаемых в основном централизованной регламентации (к ним, в числе прочего, всегда относилась область отношений, связанных с недействительностью сделок).

Стоит подчеркнуть, что речь идет о наступлении иных, нежели определенных в ст. 167 ГК РФ, последствий совершения порочной сделки, признанной судом недействительной. В этом коренное отличие случая, закрепленного в п. 3 ст. 431.1 ГК РФ, от ситуации, при которой применяются особые последствия нарушения, вообще не связанные с недействительностью сделки, причем такие последствия могут:

а) следовать из закона (см. ст. 168 ГК РФ);

б) применительно к сделке, совершенной без необходимого в силу закона согласия, - устанавливаться соглашением с лицом, согласие которого не было получено, правда, лишь в предусмотренных законом случаях (п. 1 ст. 173.1 ГК РФ). Таким образом, законодатель, внедрив положения о договорном способе определения последствий совершения правонарушения, все-таки не пустил дело на самотек, ограничив саморегулирование указанием на допустимость достижения соглашений по поводу особых последствий нарушения правил о согласовании сделки, если на это имеется санкция закона (интересно, что первоначально проектировалось значительно более либеральное решение, при котором последствия отсутствия необходимого согласия на сделку могли быть предусмотрены в случаях, предусмотренных и законом, и соглашением (без каких-либо оговорок)).

Параллельно для соглашений об иных последствиях недействительности договора вводится целый ряд требований, а именно:

а) относительно времени заключения соглашения - договоренность должна быть достигнута после признания договора недействительным (темпоральное условие), что, правда, достаточно проблематично, учитывая общепринятую и вытекающую из закона (см. ст. 12, п. 2 ст. 181 ГК РФ) практику соединения требований о признании оспоримой сделки недействительной и о применении последствий ее недействительности. Логичным и, думается, востребованным механизмом являются заключение соглашения в качестве мирового и его утверждение судом при одновременном удовлетворении иска о признании договора недействительным (хотя, конечно, при таком раскладе трудно считать соглашение заключенным после признания договора недействительным). Во всяком случае законодателю необходимо снять с повестки дня (через уточнение положений ГК РФ) вопрос о допустимости и условиях автономного рассмотрения судом названных требований (в настоящее же время Кодекс прямо предусматривает возможность обособленного их рассмотрения лишь при ничтожности сделки, и то - при определенных обстоятельствах (см. п. 3 ст. 166 ГК РФ));

б) касаемо его невлияния на субъектов, не участвующих в сделке, - соглашение не должно, во-первых, затрагивать интересы третьих лиц и, во-вторых, нарушать публичные интересы (условие об отсутствии у соглашения внешнего негативного эффекта).

Обозначенное индивидуальное "нормотворчество" носит ограниченный характер, поскольку п. 3 ст. 431.1 ГК РФ охватывает только ситуации, когда предпринимательский договор признается недействительным, опять же, по требованию одной из его сторон (а не иного субъекта) и при этом речь идет об оспоримости (но не ничтожности) сделки. Последнее правило, исходя из характера и последствий дефекта ничтожной сделки (ст. 168 ГК РФ предусматривает ничтожность сделки при посягательстве на публичные интересы либо нарушение прав и законных интересов третьих лиц, ст. 169 ГК РФ фиксирует ничтожность антисоциальной сделки и т.д.), в целом кажется рациональным; помимо прочего, оно находится в общем русле справедливо подмеченной М.Н. Илюшиной усиливающейся диверсификации "...механизма правового регулирования недействительности сделок... для ничтожных и... оспоримых сделок"^[36].

Завершая данный раздел работы, нельзя не обратить внимания на то, что некоторые предлагавшиеся проектом Федерального закона от 27 апреля 2012 г. N 47538-6 нововведения в итоге не были легализованы. В частности, отвергнутым оказалось правило о невозможности применения судом последствий недействительности ничтожного договора по собственной инициативе; в условиях наличия ранее введенных ограничительных положений п. 4 ст. 166 ГК РФ это видится вполне разумным.

2.2. Проблемы применения ответственности за нарушение предпринимательского договора

Обозначение договора или группы договоров как предпринимательских носит условный характер: такой класс договоров не предусмотрен Гражданским кодексом Российской Федерации и иным законодательством. Вместе с тем законодательством обеспечивается дифференцированное (специальное) регулирование "обязательств, связанных с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности" (например, ст. 310, 315 ГК РФ), "обязательств, связанных с предпринимательской деятельностью" (ст. 322 ГК РФ), "обязательств, исполняемых при осуществлении предпринимательской деятельности" (ст. 401 ГК РФ). Данное обстоятельство имеет важное значение, поскольку исполнение возникшего из договора обязательства может быть связано с осуществлением предпринимательской деятельности лишь одним из контрагентов по договору, в то время как другая сторона исполняет обязательство в рамках собственной деятельности, не имеющей отношения к предпринимательству. В этом случае соответствующие особенности ответственности будут применяться только к тому контрагенту, для которого исполнение возникшего из договора обязательства связано с осуществлением предпринимательской деятельности.

Главная особенность ответственности за нарушение обязательства, связанного с осуществлением предпринимательской деятельности, установлена п. 3 ст. 401 ГК РФ, согласно которому, если иное не предусмотрено законом или договором, лицо, не исполнившее или ненадлежащим образом исполнившее обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности, несет ответственность, если не докажет, что надлежащее исполнение оказалось невозможным вследствие непреодолимой силы, т.е. чрезвычайных и непредотвратимых при данных условиях обстоятельств. При этом к таким обстоятельствам не относятся, в частности, нарушение обязанностей со стороны контрагентов должника, отсутствие на рынке нужных для исполнения товаров, отсутствие у должника необходимых денежных средств.

В указанной норме получила воплощение идея освобождения должника, нарушившего обязательство, от ответственности лишь в случае абсолютной невозможности исполнить обязательство. Однако при этом необходимо учитывать ряд важных и с теоретической, и с практической точек зрения моментов.

Во-первых, в предмет доказывания должника, стремящегося быть освобожденным от ответственности, входит то обстоятельство, что невозможность исполнения обязательства возникла исключительно в силу действия непреодолимой силы.

Во-вторых, к обстоятельствам непреодолимой силы не может быть отнесено отсутствие у должника денежных средств, так как деньги всегда имеются в обороте.

В-третьих, общее правило об освобождении должника, нарушившего обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности, допускает исключения (которые могут устанавливаться законом) только в том случае, когда надлежащее исполнение обязательства оказалось невозможным вследствие непреодолимой силы. Ряд таких исключений (применительно к отдельным видам договорных обязательств), учитывающих специфику обязательств, непосредственно закреплен в ГК РФ. Например, по договору контрактации производитель сельскохозяйственной продукции, нарушивший обязательство, несет ответственность при наличии вины (ст. 538 ГК РФ); ссудодатель по договору безвозмездного пользования отвечает за недостатки вещи, которые он умышленно или по грубой неосторожности не оговорил при заключении договора (п. 1 ст. 693 ГК РФ); по договору на выполнение научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ исполнитель несет ответственность за нарушение обязательств, если не докажет, что такое нарушение произошло не по его вине (п. 1 ст. 777 ГК РФ); по договору доверительного управления имуществом доверительный управляющий несет ответственность за причиненные убытки, если не докажет, что эти убытки произошли вследствие непреодолимой силы либо действий выгодоприобретателя или учредителя доверительного управления (п. 1 ст. 1022 ГК РФ).

В-четвертых, содержащаяся в п. 3 ст. 401 ГК РФ норма об ответственности за нарушение обязательства, связанного с осуществлением должником предпринимательской деятельности, носит диспозитивный характер. Что это может означать? На первый взгляд, положение о том, что иное, нежели общее, правило, которое предусматривает непреодолимую силу как единственное основание освобождения должника от ответственности по обязательству, связанному с осуществлением предпринимательской деятельности, и которое может быть предусмотрено договором, дает основание для рассуждений о том, что при заключении конкретного договора стороны могут включить в него условие, ограничивающее ответственность или освобождающее должника от ответственности за нарушение обязательства. Исключение составляет лишь случай, когда стороны заранее договариваются об устранении или ограничении ответственности за умышленное нарушение обязательства: п. 4 ст. 401 ГК РФ объявляет такого рода соглашения ничтожными.

Представляется, что безусловным препятствием для включения в договор условия об освобождении должника от ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства служит императивная норма об обязанности должника возместить кредитору убытки, причиненные нарушением обязательства (п. 1 ст. 393 ГК РФ). Кроме того, право на защиту нарушенного права само является субъективным гражданским правом, и в этом смысле его осуществление подчиняется правилам, предусмотренным п. 2 ст. 9 ГК РФ, согласно которым отказ граждан и юридических лиц от осуществления принадлежащих им прав не влечет прекращения этих прав, за исключением случаев, предусмотренных законом (но не договором!).

Наибольшую обеспокоенность среди всех форм (мер) имущественной ответственности, применяемых за различные нарушения договоров, вызывает практика возмещения убытков, причиненных неисполнением или ненадлежащим исполнением договорных обязательств.

Прежде всего следует отметить, что данная мера ответственности крайне редко применяется участниками имущественного оборота в качестве средства защиты прав, нарушенных в результате неисполнения или ненадлежащего исполнения договоров. Судя по статистическим данным арбитражных судов, лишь в 4 - 5% случаев нарушения договорных обязательств кредиторы защищают свои права путем предъявления должнику требования о возмещении причиненных убытков, в иных случаях предпочитая взимание неустойки и процентов годовых за пользование чужими денежными средствами.

Такое положение вещей во многом является следствием негативного отношения к возмещению убытков, сформировавшегося в советские годы. В тот период времени отношения, связанные с возмещением убытков, причиненных нарушением обязательств, регулировались ст. 219 ГК РСФСР 1964 г., согласно которой под реальным ущербом понимались расходы, произведенные кредитором, утрата или повреждение имущества. В инструктивных указаниях Госарбитража СССР от 23 сентября 1974 г. N И-1-33 (п. 2) под произведенными истцом расходами предлагалось понимать расходы, фактически понесенные им на день предъявления претензии. Расходы, которые он может понести или понесет в будущем, признавались не подлежащими взысканию по такому требованию^[37]. Более того, в другом инструктивном указании Госарбитража СССР от 29 марта 1962 г. N И-1-9 содержалось разъяснение, в соответствии с которым размер расходов покупателя по устранению недостатков в продукции и товарах определяется фактическими затратами, если они не превышают плановой калькуляции.

Что касается другой части убытков - неполученных доходов (упущенной выгоды), то, как известно, в советские годы их размер предопределялся плановыми показателями по прибыли.

В дореволюционном российском гражданском праве принцип полного возмещения убытков, причиненных нарушением обязательства, определялся довольно простой и емкой формулой, которую и следует применять в настоящее время. В материалах редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения России содержится комментарий к ст. 1654 книги V проекта Гражданского уложения, предусматривающей, что "вознаграждение за убытки состоит в возмещении как понесенного верителем ущерба в имуществе, так и той прибыли, какую веритель мог бы получить в обыкновенном порядке вещей, если бы обязательство было надлежащим образом исполнено". А в комментарии суть принципа полного возмещения убытков выражена следующими словами: "Определение вознаграждения, причитающегося верителю с должника за убытки, понесенные вследствие неисполнения обязательства, имеет целью поставить верителя в то имущественное положение, в каком он находился бы, если бы обязательство было исполнено"^[38].

Таким образом, смысл возмещения убытков заключается в том, что в результате применения этой меры ответственности имущество кредитора должно оказаться в том положении, в каком оно находилось бы в случае, если бы должник исполнил обязательство надлежащим образом.

Однако здесь просматривается и другая проблема: возмещая свои убытки, причиненные в результате нарушения должником обязательства, кредитор не должен получить неосновательное обогащение, выходящее за пределы восстановления нарушенного права. Данная проблема должна решаться путем детального регулирования порядка и способов определения размера убытков и их доказывания. Этим целям подчинены нормы ГК РФ, регламентирующие цены на товары, работы и услуги, используемые для исчисления убытков в привязке к месту и времени исполнения обязательства (ст. 393 ГК РФ); соотношение размера убытков и неустойки (ст. 394 ГК РФ); соотношение размера убытков и процентов за пользование чужими денежными средствами (ст. 395 ГК РФ). Вместе с тем, как показывает судебно-арбитражная практика, сегодня этого регулирования явно недостаточно.

Особо остро (в рамках проблемы справедливого возмещения убытков) стоит вопрос о доказывании кредитором не только факта наличия убытков, вызванных нарушением обязательства со стороны должника, но и их размера.

На первый взгляд, вполне естественным является возложение бремени доказывания как наличия убытков, так и их размера на кредитора, предъявляющего должнику соответствующее требование о возмещении убытков. Такой подход укоренился в судебно-арбитражной практике, и во многих случаях он является правильным.

Но остается открытым один вопрос: как должен поступить суд в ситуации, когда факт нарушения должником обязательства и, как следствие, причинения кредитору убытков не вызывает сомнения, но точный размер убытков, требование о взыскании которых предъявлено кредитором, не в полной мере подтвержден надлежащими доказательствами? Ответ на этот вопрос (опять же на первый взгляд) представляется элементарным: если бремя доказывания размера причиненных убытков возложено на кредитора, то отсутствие надлежащих доказательств, подтверждающих объем заявленных требований, является основанием к отказу в иске. На том и стоит сегодня современная судебно-арбитражная практика.

А между тем решение данной проблемы дореволюционным правоведам представлялось иначе. Интересные рассуждения на этот счет имеются в материалах редакционной комиссии по составлению проекта Гражданского уложения. Там отмечается, что процесс об убытках страдает тем недостатком, что суды лишены права определять размер вознаграждения по своему усмотрению и могут присуждать лишь такие убытки, цифры которых вполне доказаны. Между тем для истца доказать в точных цифрах размер убытков представляется в большинстве случаев невозможным, и суды, несмотря на доказанность самого права на вознаграждение, на несомненное существование убытков, отказывают в иске лишь по недоказанности точной цифры убытков. Подобная несправедливость в отношении лиц, потерпевших убытки, равняющаяся, в сущности, отказу им в правосудии, должна быть устранена предоставлением суду права определять размер убытков по своему усмотрению. Разумеется, усмотрение суда не должно быть произвольным: суд обязан установить размер убытков по соображениям всех обстоятельств дела.

Данные рассуждения послужили основанием для включения в книгу V проекта Гражданского уложения нормы следующего содержания: "Если установление размера вознаграждения за убытки... по свойству требования, не может быть подчинено общему правилу о подтверждении иска доказательствами, то вознаграждение может быть назначено судом по справедливому усмотрению, основанному на соображении всех материалов дела" (ст. 1657).

Правило аналогичного содержания сегодня можно обнаружить в п. 3 ст. 7.4.3 Принципов международных коммерческих договоров: "Если размер убытков не может быть установлен с разумной степенью достоверности, определение их размера осуществляется по усмотрению суда"^[39].

Конечно, и в действующем российском гражданском законодательстве неплохо было бы иметь такую норму. Однако ее отсутствие не должно служить препятствием к изменению судебно-арбитражной практики по рассмотрению споров, связанных с возмещением убытков, причиненных нарушением договорных обязательств. Легальным основанием для этого могла бы служить норма, устанавливающая обязанность должника возместить кредитору убытки, причиненные неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства (п. 1 ст. 393 ГК РФ), и положения, содержащиеся в ст. 6 ГК РФ, в соответствии с которыми при невозможности использования аналогии закона права и обязанности сторон определяются исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства (аналогия права) и требований добросовестности, разумности и справедливости.

Расширению сферы применения такой формы ответственности, как возмещение убытков, причиненных нарушением договорных обязательств, могло бы способствовать включение в ГК РФ, в общие положения об обязательствах (гл. 25) или в общие положения о договоре (гл. 27), норм о конкретных и абстрактных убытках.

На сегодняшний день выделение конкретных и абстрактных убытков является общепринятым как для права стран континентальной Европы, так и для англо-американского права. Под конкретными убытками обычно понимаются фактически понесенные кредитором расходы в связи с неисполнением обязательств должником, например, дополнительные расходы кредитора по сделке, заменяющей договор, не исполненный должником. Абстрактные убытки представляют собой более простой способ исчисления убытков для тех случаев, когда, например, товар, являющийся предметом договора, нарушенного должником, имеет биржевую или рыночную цену. В этом случае разница между договорной и рыночными ценами и составляет убытки, размер которых не нуждается в специальном доказывании.

Отмеченное обстоятельство характерно и для международно-правовых актов. Например, в Принципах международных коммерческих договоров положения о конкретных и абстрактных убытках (ст. 7.4.6) приобретают всеобщий характер и подлежат применению к любым видам договорных обязательств. В частности, согласно норме об абстрактных убытках, если потерпевшая сторона прекратила договор и не совершила заменяющую сделку, однако в отношении предусмотренного договором исполнения имеется текущая цена, сторона может получить разницу между договорной и текущей ценой, существующей на момент прекращения договора, а также возмещение любого последующего ущерба.

К сожалению, в ГК РФ нормы о конкретных и абстрактных убытках содержатся только в ст. 524, помещенной в гл. 30 и распространяющей свое действие лишь на договор поставки. Вместе с тем представляется, что имеется принципиальная возможность применять правила, предусмотренные ст. 524 ГК РФ, и к иным видам договорных обязательств, связанных с предпринимательской деятельностью (по аналогии закона). Такое развитие событий значительно облегчило бы кредитору процесс доказывания размера причиненных убытков, что, безусловно, пошло бы на пользу имущественному обороту в целом.

Принимая во внимание совершенно особое место неустойки среди средств защиты участников российского имущественного оборота (в условиях явной непопулярности такой формы ответственности, как возмещение убытков), пришла пора пересмотреть судебно-арбитражную практику по спорам, связанным со взысканием неустоек за нарушения договорных обязательств, которая, по сути, до настоящего времени допускает произвольное уменьшение размера неустойки по усмотрению суда.

Как известно, действующий ГК РФ (ст. 333) не связывает напрямую право суда на уменьшение неустойки с размером убытков, причиненных кредитору нарушением договорного обязательства со стороны должника, как это было сделано, например, в ГК РСФСР 1964 г. Критерием уменьшения неустойки служит соразмерность последствиям допущенного должником нарушения обязательства. Постановление Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (п. 42) рекомендует судам при решении вопроса об уменьшении неустойки исходить из того, что размер неустойки может быть уменьшен только в том случае, если подлежащая уплате неустойка явно несоразмерна последствиям нарушения обязательства. Однако при оценке таких последствий судом могут приниматься во внимание в том числе обстоятельства, не имеющие прямого отношения к последствиям нарушения обязательства (цена товаров, работ, услуг, сумма договора и т.п.)^[40].

В период, когда формировалась судебно-арбитражная практика по применению ст. 333 ГК РФ, в качестве обстоятельств, свидетельствующих о необходимости уменьшения неустойки, принимались во внимание и незначительность просрочки исполнения обязательства, и превышение размера неустойки над суммой задолженности за товары, работы, услуги, и взыскание с должника процентов годовых за пользование чужими денежными средствами и т.д. Более того, нередко встречались дела, при разрешении которых суд уменьшал неустойку при отсутствии ходатайства ответчика об этом (т.е. по собственной инициативе суда) либо при рассмотрении дела в апелляционной, кассационной или надзорной инстанциях, когда этот вопрос в суде первой инстанции вообще не рассматривался. В конце концов уменьшение неустойки при ее несоразмерности последствиям допущенного нарушения обязательства стало рассматриваться в качестве не права суда, а его процессуальной обязанности.

Справедливости ради надо отметить, что в тот период необузданной инфляции такая судебно-арбитражная практика во многом находила свое оправдание в крайне низком уровне договорной работы, характерном для участников российского имущественного оборота. В огромном числе договоров устанавливались неустойки, во много раз превышающие все разумные пределы (например, до 10% от суммы задолженности за каждый день задержки оплаты товаров, работ или услуг (т.е. 3600 процентов годовых)), отсутствовали в договорах и какие-либо ограничения предельной суммы неустоек.

В современных же условиях произвольное уменьшение судом (в том числе по собственной инициативе при отсутствии ходатайства ответчика) размера неустойки, предусмотренной сторонами в договоре на случай его нарушения, представляется неприемлемым, а соответствующая судебно-арбитражная практика - подлежащей пересмотру.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам: нормы о предпринимательском договоре входят в систему гражданского права; для определения предпринимательского договора необходимо установить сферу действия специальных, отличных от общегражданских правил; при установлении этой сферы предлагается исходить из положения п. 2 ст. 3 ГК РФ, закрепляющего верховенство ГК РФ над остальными законами; в ГК РФ ясно выражается тенденция к ограничению специальных, отличных от общегражданских, норм термином «предпринимательская деятельность»; предпринимательский договор - это договор, планомерно заключаемый одной или обеими сторонами для получения прибыли на постоянной основе; системообразующие факторы предпринимательского договора выражаются в конкуренции - основанных на сотрудничестве и взаимопомощи долгосрочных экономических отношений, складывающихся при осуществлении предпринимательской деятельности между конкурирующими субъектами.

Таким образом, теоретический анализ литературы, нормативных актов и правоприменительной практики показывает, что проблема предпринимательского договора рассматривается достаточно широко. В то же время существуют отдельные пробелы, в том числе:

Гражданский кодекс не содержит понятия невиновного деяния, следует изложить абзац 2 ч.1 ст.401 ГК в следующей редакции: "Деяние (действие, бездействие) лица признается невиновным, если лицо, совершившее проступок, не могло осознавать антиобщественную опасность своего действия (бездействия), не предвидело возможности наступления антиобщественных последствий и по обстоятельствам дела не должно или не могло их предвидеть".

Заимствование гражданским правом понятий из уголовного права представляется рациональным и полезным по следующим соображениям, вину как субъективную сторону деяния (будь то в уголовных, гражданских, административных и других правоотношениях) всегда характеризует интеллектуальный и волевой моменты, из сочетания которых определяется ее форма и вид. И если бы законодатель раскрыл содержание форм и видов вины в Гражданском кодексе, то стало бы легче решать вопросы, связанные с определением ответственности за совершенные гражданские правонарушения.

Нередко стороны в договоре предусматривают условия об освобождении от ответственности в результате неосторожности, в силу того, что закон этого делать не запрещает. В целях защиты интересов сторон необходимо расширить запрет п. 4 ст. 401 ГК РФ до пределов грубой неосторожности и изложить его в следующей редакции:

«Заключенное заранее соглашение об устранении или ограничении ответственности за нарушение обязательства в результате умысла или грубой неосторожности ничтожно».

Положения ст. 404 ГК РФ не достаточно четко определяют последствия вины кредитора. П. 2 ст. 404 ГК РФ необходимо изложить в предлагаемой редакции: «Если иное не установлено законом или договором, должник, отвечающий за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства независимо от своей вины (лицо, не исполнившее или ненадлежащим образом исполнившее обязательство при осуществлении предпринимательской деятельности), освобождается от ответственности, если неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства произошло исключительно в результате умысла или грубой неосторожности кредитора».

Закон не раскрывает понятия несоразмерности. Этот вопрос решается в каждом отдельном случае исходя из анализа обстоятельств конкретного дела. Однако для правоприменительной практики была и остается достаточно актуальной проблема критериев, которые лежат в основе действий, базирующихся на ст. 333 ГК РФ. Для юридической обязанности должны быть четко обозначены критерии, определяющие условия и пределы ее исполнения. Представляется практически более целесообразным вернуться к устоявшейся схеме уменьшения всех без исключения имущественных санкций в порядке ст. 333 ГК РФ, когда суд снижает их величину до определенной твердой суммы, исходя только из своего внутреннего убеждения, основанного на всестороннем анализе дела.

Нередко стороны при подписании договора ограничиваются такой фразой: "Стороны не несут ответственности за невыполнение (ненадлежащее выполнение обязательств), если исполнению препятствовали обстоятельства непреодолимой силы" - и на этом ставят точку.

При отсутствии конкретного перечня тех обстоятельств, которые стороны считают непреодолимыми, неизбежно возникнут разногласия по поводу, является ли данное препятствие форс-мажором или нет. Необходимо указывать в договоре тем обстоятельства которые будут являться форс-мажорными для данного договора.

Анализ ст. 416 ГК позволяет сделать вывод о необходимости ее коренного изменения. Невозможность исполнения обязательства возникает по различным причинам. Формулировка закона выглядит неоконченной и размытой, что является явной недоработкой законодательства. Целесообразно, на наш взгляд, изложить ее в такой редакции.

"Статья 416. Абсолютная и относительная невозможность реального исполнения обязательств.

1. Договорные обязательства должны исполняться реально. Их невыполнение допускается при наличии абсолютной и относительной невозможности.

2. Абсолютная невозможность реального исполнения не зависит от воли участников обязательственных отношений и связывается: с актами компетентных органов государства об изменении плановых заданий или отсрочки их исполнения; с действием непреодолимой силы; в связи с недостаточным исходным уровнем развития науки в решении технической задачи и др. Данные обстоятельства считаются такими, за которые должник не отвечает.

3. Относительная невозможность реального исполнения зависит от воли участников обязательства и является следствием ошибок в состоянии и осуществлении организации хозяйственной деятельности, неоправданных упущений со стороны должника или кредитора или при утрате интереса к изготовлению данной продукции по договору в результате изменения потребности в ней.

4. В случае невозможности исполнения должником обязательства, вызванной виновными действиями кредитора, последний не вправе требовать возвращения исполненного им по обязательству."

На основании проведенного исследования предлагаем:

устранить терминологическую разобщенность при установлении сферы действия специальных, отличных от общегражданских норм, рассчитанных на предпринимательский договор путем внесения изменений и дополнений в гражданское законодательство;

ввести в гражданское законодательство новое определение предпринимательской деятельности;

дать легальное определение предпринимательскому договору;

пересмотреть отдельные нормативные положения и положения судебной и судебно-арбитражной практики с целью исключить возможность расширительного толкования норм о предпринимательском договоре.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Нормативно-правовые акты

Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 N 6-ФКЗ, от 30.12.2008 N 7-ФКЗ, от 05.02.2014 N 2-ФКЗ, от 21.07.2014 N 11-ФКЗ) // Собрание законодательства РФ, 26.01.2009, N 4, ст. 445
Гражданский кодекс Российской Федерации (часть вторая) от 26.01.1996 N 14-ФЗ // Собрание законодательства РФ, 29.01.1996, N 5, ст. 410
Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) от 30.11.1994 № 51-ФЗ // СЗ РФ. 05.12.1994. № 32. Ст. 3301.
Гражданский кодекс Российской Федерации (часть третья) от 26.11.2001 N 146-ФЗ // Собрание законодательства РФ, 03.12.2001, N 49, ст. 4552
Гражданский кодекс Российской Федерации (часть четвертая) от 18.12.2006 N 230-ФЗ // Собрание законодательства РФ, 25.12.2006, N 52 (1 ч.), ст. 5496

Учебная, научная и специальная литература

Андреев Ю.Н. Договор как основание возникновения обязательственных правоотношений // Современное право. 2016. N 3. С. 41 - 47.
Андреев В.К. Обязательство, связанное с осуществлением предпринимательской деятельности (предпринимательский договор) // Юрист. 2015. N 16. С. 4 - 8.

Белоусова И.Е. Правовое регулирование механизма передачи полномочий единоличного исполнительного органа юридического лица управляющей организации: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 2013. С. 120.

Бычков А. Несправедливые договорные условия // ЭЖ-Юрист. 2016. N 4. С. 10.
Богданова Е.Е. Возмездность и эквивалентность в гражданском праве Российской Федерации // Законодательство и экономика. 2016. N 5. С. 19 - 25.
Гражданский кодекс Российской Федерации. Общие положения о договоре. Постатейный комментарий к главам 27 - 29 / В.В. Витрянский, Б.М. Гонгало, А.В. Демкина и др.; под ред. П.В. Крашенинникова. М: Статут, 2016. 223 с.
Договорное право России: реформирование, проблемы и тенденции развития: монография / Е.Е. Богданова, Л.Ю. Василевская, Е.С. Гринь и др.; под общ. ред. Л.Ю. Василевской. М.: НОРМА, ИНФРА-М, 2016. 192 с.

Ершова И.В. Предпринимательское право: Элементарный курс. М.: ИД Юриспруденция, 2014. С. 344.

Егорова М.А. Правовые последствия изменения и расторжения договора // Гражданское право. 2016. N 1. С. 35 - 39.
Луканова А. Исцеление недействительных сделок // ЭЖ-Юрист. 2015. N 1 - 2. С. 12.
Лаптев В.А. Корпоративный договор в системе источников регулирования корпоративных отношений // Предпринимательское право. 2016. N 1. С. 23 - 31.
Мозолин В.П. Гражданское право: в 2 т. Т. 1. М.: Проспект, 2015. С. 187.
Попондопуло В.Ф. Коммерческое (предпринимательское) право: учебник. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Норма: НИЦ ИНФРА-М, 2015. С. 485.
Поваров Ю.С. Особенности недействительности предпринимательского договора // Юрист. 2016. N 8. С. 9 - 14.

Правовое обеспечение туризма: Учебник / Под общ. ред. Е.Л. Писаревского. М.: Федеральное агентство по туризму, 2014. С. 8.

Рубцова Н.В. О некоторых особенностях договорного правового регулирования // Юрист. 2015. N 14. С. 12.

Рубцова Н.В. Возмездный характер предпринимательских договоров // Юрист. 2016. N 8. С. 4 - 8.
Рогова Ю.В. Договор как средство обеспечения стабильности гражданского оборота. М.: Статут, 2015. 144 с.

Рузанова В.Д. Особенности предпринимательских договорных обязательств // Договор в российском гражданском праве: значение, содержание, классификация и толкование: сборник статей. Самара: СГЭА, 2002. С. 141; Попондопуло В.Ф. Коммерческое (предпринимательское) право: учебник. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Норма: НИЦ ИНФРА-М, 2015. С. 485. ↑
Предпринимательское право Российской Федерации / под ред. Е.П. Губина, П.Г. Лахно. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Норма, НИЦ Инфра-М, 2012. С. 926; Ершова И.В. Предпринимательское право: Элементарный курс. М.: ИД Юриспруденция, 2014. С. 344. ↑
Мамутов В.К. Хозяйственное право. Избранные труды. Екатеринбург: Бизнес, менеджмент и право, 2008. С. 195; Предпринимательское право России: учебник / отв. ред. В.С. Белых. М.: Проспект, 2008. С. 587; Рубцова Н.В. О некоторых особенностях договорного правового регулирования // Юрист. 2015. N 14. С. 12. ↑
Кулагин М.И. Избранные труды. М.: Статут, 1997. С. 278 - 279. ↑
Белов В.А. Юридическая схоластика как новая научная специальность. Об автореферате докторской диссертации А.А. Серветника // Правоведение. 2007. N 1. С. 229 - 230. ↑
Российское предпринимательское право: Учебник / Отв. ред. И.В. Ершова, Г.Д. Отнюкова. М.: Проспект, 2008. С. 449 - 453. ↑
Ойгензихт В.А. Специфика регулирования некоторых гражданских правоотношений // Сов. государство и право. 1978. N 3. С. 44 - 52; Садиков О.Н. Нетипичные институты в советском гражданском праве // Сов. государство и право. 1979. N 2. С. 32 - 39. ↑
Ойгензихт В.А. Нетипичные договорные отношения в гражданском праве: Учеб. пособие. Душанбе, 1984. ↑
Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части первой (постатейный) / Под ред. О.Н. Садикова. М., 1997. С. 674. ↑
Коммерческий договор: заключение, исполнение, правила разрешения споров / Под ред. М.Ю. Тихомирова. М., 2004. С. 4; Андреева Л.В. Предпринимательские договоры. Российское предпринимательское право: Учебник / Отв. ред. И.В. Ершова, Г.Д. Отнюкова. М.: Проспект, 2008. С. 444 - 459; Богданов Е.В. Предпринимательские договоры. М.: Книга-сервис, 2003; Лукьяненко В.Е. Договоры в сфере предпринимательской деятельности. Теория и практика (на примере сельского хозяйства). Ульяновск, 2003; Договоры в предпринимательской деятельности / Отв. ред. Е.А. Павлодский, Т.Л. Левшина; Ин-т законод. и сравнит. правоведения. М.: Статут, 2008 и др. ↑
Белых В.С. Правовое регулирование предпринимательской деятельности России. М.: Проспект, 2005. С. 336 - 337; Андреева Л.С. Теоретические проблемы коммерческого права России: Автореф. дис. ... док. юрид. наук. М., 2004. С. 34 - 35. ↑
Концепция гражданского законодательства РФ // Материалы Межд. научно-практической конференции "Гражданское законодательство РФ: проблемы, перспективы". Тез. доклад. М., 2009. С. 5 - 14. ↑
Каминка А.И. Очерки торгового права. М.: Центр ЮрИнфоР, 2002. С. 40 - 44; Удинцев Вс.А. История становления торгового права. Киев, 1900. С. 74 - 77; Шершеневич Г.Ф. Учебник торгового права (по изд. 1914 г.). М.: Спарк, 1994. С. 47; Цитович П.П. Учебник торгового права. Вып. 1. Киев; СПб.: Изд. книгопродавца И.Я. Оглоблина, 1891. С. 40. ↑
Удинцев Вс.А. Русское торгово-промышленное право. СПб., 1907. С. 103. ↑
Васильев А.М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий теории права. М., 1996. С. 133. ↑
Дашко А.В. Теоретико-прикладное моделирование договорных отношений с участием потребителей: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005. С. 8 - 9. ↑
Лебедев К.К. Предпринимательское и коммерческое право. СПб.: Юридический центр Пресс, 2002. С. 228. ↑
Витрянский В.В. Ответственность за нарушения "предпринимательского договора" // Материалы Ежегодных научных чтений памяти профессора С.Н. Братуся (М., 24 октября 2007 г.). М.: Юриспруденция, 2008. С. 17. ↑
Суханов Е.А. Гражданский кодекс России и частное право // Юрист. 2000. N 4. С. 3. ↑
Кашанин А. Новое в квалификации гражданско-правового договора // Хозяйство и право. 2001. N 9. С. 75. ↑
Понятие и особенности договоров в сфере предпринимательства. Предпринимательские договоры // Материалы Ежегодных научных чтений памяти профессора С.Н. Братуся (М., 24 октября 2007 г.). М.: Юриспруденция, 2008. С. 44. ↑
Попондопуло В.Ф. Коммерческое (предпринимательское) право России. 2-е изд. М., 2006. С. 249. ↑
Шершеневич Г.Ф. Учебник торгового права (по изд. 1914 г.). М.: Спарк, 1994. С. 47. ↑
Белых В.С. Правовое регулирование предпринимательской деятельности в России: Монография. М., 2005. С. 344; Занковский С.С. Предпринимательские договоры. М., 2004. С. 3. ↑
Андреев В.К. Понятие предпринимательского обязательства. Предпринимательские договоры // Материалы Ежегодных научных чтений памяти профессора С.Н. Братуся (М., 24 октября 2007 г.). М.: Юриспруденция, 2008. С. 93 - 94. ↑
Витрянский В.В. Указ. соч.; Андреева Л.В. Существенные условия договора: споры, продиктованные теорией и практикой // Хозяйство и право. 2000. N 12. С. 96. ↑
О закреплении имущественного интереса в существенных условиях договора // Гражданское право. 2008. N 1. С. 41 - 43. ↑
Занковский С.С. Предпринимательские договоры. М.: Волтерс Клувер, 2004. С. 20. ↑
Белых В.С. Правовое регулирование предпринимательской деятельности в России. М.: Проспект, 2005. С. 353. ↑
Информационное письмо Высшего Арбитражного Суда РФ от 19 августа 1994 г. N С1-7/ОП-587 "Об отдельных рекомендациях, принятых на совещаниях по судебно-арбитражной практике" // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1994. N 11. С. 67. ↑
Рузанова В.Д. Дуализм частного права и проблема унификации гражданского законодательства России, Белоруссии и Украины // Материалы международной научно-практической конференции "Проблемы унификации гражданского законодательства Беларуси, России и Украины в связи с образованием Единого экономического пространства". Белгород: Изд-во БелГУ, 2004. С. 215. ↑
См. п. 37 Постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума ВАС РФ от 29 апреля 2010 г. N 10/22 "О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2010. N 7. ↑
Егорова М.А. Конвалидация недействительных договоров на основании принципа estoppel в российском гражданском законодательстве // Юрист. 2014. N 1. С. 13 - 16. ↑
Егорова М.А. Указ. соч. ↑
Так, к выводу о применимости п. 2 и 5 ст. 166 ГК РФ в ситуации принятия исполнения, но непредоставления встречного исполнения приходит А. Луканова. См.: Луканова А. Исцеление недействительных сделок // ЭЖ-Юрист. 2015. N 1 - 2. С. 12. ↑
Илюшина М.Н. Реформа отечественного гражданского законодательства о недействительности сделок: цели и актуальное состояние // Законы России: опыт, анализ, практика. 2014. N 5. ↑
Систематизированный сборник инструктивных указаний Государственного арбитража при Совете Министров СССР. М., 1983. С. 84. ↑
Гражданское уложение: Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения. Т. 2 / Под ред. И.М. Тютрюмова. СПб., 1910. С. 250. ↑
Принципы международных коммерческих договоров / Пер. с англ. А.С. Комарова. М., 1996. С. 229. ↑
Вестник ВАС РФ. 1996. N 9. С. 15. ↑