Процесс монополизации рынка в теории и на практике.

Содержание:

Введение

Актуальность темы исследования. Современная рыночная экономика характеризуется трансформационными процессами, обусловленными, во-первых, ускоренными темпами её монополизации, во-вторых, происходящими в ней структурными изменениями, в-третьих, усилением мирохозяйственных связей. Это проявляется в росте влияния крупных хозяйственных объединений, осуществляющих глобальный контроль над отраслями и рынками в экономике конца XX – начала XXI вв.

С этим явлением связаны важные изменения, происходящие в социально-эконмическом устройстве современного мира. В них заключаются, с одной стороны, потенциальные точки роста, позволяющие мировой экономике выйти на качественно новый уровень развития; с другой стороны, опасности, ставящие под угрозу её стабильное функционирование в интересах общества.

Для того чтобы дать объективную оценку тенденции к монополизации современного рыночного хозяйства необходимо подвергнуть её политэкономическому анализу, определить количественную и качественную сторону её влияния на современную экономику. Углублённое понимание сущности монополизма позволит сформировать адекватное отношение к этому феномену и его закономерностям в научной среде, что создаст предпосылки для выработки эффективного ответа на многие вызовы современной глобальной экономики.

Степень научной разработанности проблемы. Зародившись во второй половине XIX в. в условиях второй промышленной революции, капиталистические монополии развивались вместе с обществом, находясь в диалектической связи с другими социально-экономическими явлениями. В этой связи исследование вопроса монополий не может ограничиваться фиксацией неких универсальных закономерностей их природы. По мере перехода общества на очередную ступень в своём развитии, проблема монополизации приобретает новые черты, что требует от исследователей вновь возвращаться к ней.

Цель данного исследования состоит в экономическом исследовании особенностей монополизации современной рыночной экономики.

Постановка данной цели обуславливает необходимость решения следующих задач:

1. Систематизировать и дать критический анализ представлений и исследования проблемы монополизма экономистами, принадлежащими к различным школам в экономической теории;
2. Показать особенности процесса монополизации в условиях современной рыночной экономики;
3. Проанализировать процесс монополизации производства, определить положительные и отрицательные стороны этого явления для современной экономики;
4. Выявить основные тенденции и противоречия социально-экономической политики, происходящей под воздействием монополизации.

Объект исследования – процессы монополизации современной рыночной экономики, их особенности в промышленном и банковском секторе.

Предмет исследования – социально-экономические отношения, обусловленные монополизацией современной рыночной экономики.

Методологической основой работы послужила совокупность различных методов научного познания: экономических явлений и процессов: диалектический, метод научной абстракции, конкретно-исторический, метод графических изображений, метод качественного и количественного анализа, метод сравнения и другие методы.

Теоретическая и практическая значимость работы. Исследование, выполненное в рамках данной работы, расширяет и углубляет теорию концентрации и централизации капитала, дает новое представление об источниках монополизации как экономической категории и её влиянии на современную экономику и общество. Сделанные выводы позволяют по-иному взглянуть на привычные вопросы, связанные с монополизацией рыночной экономики, пересмотреть подход к оценке этого явления, сформулировать новые принципы экономической политики с учётом современных тенденций в развитии мирового хозяйства.

Глава 1. Теоретические основы монополизации рыночной экономики

Понятие монополии

Сам термин «монополия» происходит от греческого «monos polein» –«единственный продавец». Монополия представляет собой рыночную структуру, в которой одна фирма является поставщиком товара, не имеющего на рынке близких заменителей. Рынок, где доминирует монополия, находится в резком контрасте со свободным рынком, на котором много соперничающих продавцов и покупателей предлагают для продажи стандартизированный товар. У покупателей, желающих приобрести товар монопольной фирмы, есть только один источник предложения, а у продукта монопольной фирмы нет близких заменителей. У чистой монополии нет продавцов-соперников, конкурирующих с ней на рынке, поэтому фирма-монополист имеет возможность очень сильно влиять на цену.

Доступ других фирм на монополизированный рынок затруднен или совсем невозможен, так как существуют барьеры, не позволяющие конкурентам войти в отрасль. Барьер для входа в отрасль – это ограничитель, предотвращающий появление дополнительных продавцов на рынке монопольной фирмы. Роль барьеров выполняют патенты или лицензии, большая сумма капитала, необходимая для открытая фирмы, исключительные права, полученные от правительства, и т.п. Они являются необходимым условием долгосрочного поддержания чистой монополии и монопольной власти [7, c.262].

Если возникает монополия со стороны спроса, т.е. когда на рынке выступает один покупатель, то такая рыночная структура называется монотонней. Бели же на рынке противостоят друг другу единственный продавец и единственный покупатель, то возникает рыночная структура, называемая двусторонней монополией.

Чистая монополия и совершенная конкуренция являются двумя крайними и противоположными формами рыночной структуры. В условиях совершенной конкуренции существует множество фирм с незначительной рыночной долей и однородной продукцией, и возможен свободный вход в отрасль новых фирм. В чисто монопольной рыночной структуре только одна фирма реализует все рыночное предложение определенного продукта или услуги, а появление новых фирм невозможно. Чистая монополия – это теоретическая абстракция, так как, во-первых, немного найдется продуктов, у которых нет заменителей, а во-вторых, даже полное отсутствие конкурентов внутри страны не исключает их наличия за рубежом. При этом покупатели не имеют возможности выбора, а производитель-монополист не нуждается в рекламе типа «наше лучше, чем их». Вместо восхваления своего товара или услуги монополист пытается убедить, что он не намерен эксплуатировать другие фирмы, своих служащих и тем более покупателей [10, c. 48].

Однако анализ чистой монополии необходим в силу двух причин. Первая состоит в том, что значительный объем экономической деятельности (по данным американских экономистов, в США это не менее 5 – 6% ВНП) ведется в условиях, близких к чистой монополии. Кстати, чистая монополия чаще характерна для местных рынков, чем общенациональных. Мы сталкиваемся с местными монополиями в небольших городах и поселках на каждом шагу: единственная телефонная компания, единственный терапевт или зубной врач, один книжный магазин и т.п [12. C. 123] Вторая причина заключается в том, что изучение чистой монополии дает возможность лучше понять другие реальные рыночные структуры, в которых существует несовершенная конкуренция, когда рыночная власть отдельных фирм позволяет влиять на цену и ограничивать объем производства и сбыта с Целью повышения экономической прибыли. К таким структурам относятся монополистическая конкуренция и олигополия.

Теории монополии и конкуренции, сложившиеся в первой половине ХХ столетия, были разнообразны. Среди них надо назвать, прежде всего, марксистскую теорию, точнее – ряд несовпадающих во многом теорий сторонников марксизма. Рассматривая конкуренцию при капитализме, Фридрих Энгельс определял ее как наиболее полное выражение господствующей в современном гражданском обществе войны всех против всех. Карл Маркс полагал, что закон капиталистической конкуренции основывается, прежде всего, на разнице между стоимостью товара и издержками производства. При этом он различал две формы капиталистической конкуренции: внутриотраслевую и межотраслевую.

Почти в то же время, что и марксистская концепция монополий, сложилась теория эффективной конкуренции. Ее автор – австрийский (с 1932 г. – американский) экономист Йозеф Шумпетер (1883 – 1950). В отличие от традиционного, воспринятого и марксистами, противопоставления монополий и конкуренции, Й. Шумпетер видит возможность их позитивного взаимодействия. Не всякая конкуренция эффективна для экономического роста. Эффективной Й. Шумпетер считает только конкуренцию, основанную на снижении издержек производства и повышении качества продукции за счет технических, организационных и управленческих новаций. Наилучшими условиями для осуществления таких новаций обладают крупнейшие компании и их монополистические объединения. Именно монополии, располагающие громадными ресурсами, имеют возможность проводить исследовательские работы, внедрять новую технику и технологам, что связано зачастую с гигантскими капиталовложениями, с длительными сроками окупаемости инвестиций.[50. C. 123]

В тридцатые годы XX века сформировались две новых теории – монополистической конкуренции и несовершенной конкуренции. Автором первой был американский ученый Эдвард Чемберлин (1899 – 1967). Чемберлин исходит из того, что чистая конкуренция между товаропроизводителями возможна лишь в том случае, если все они создают абсолютно идентичный продукт и продают его в совершенно идентичных условиях ничем не отличающимся друг от друга покупателям. В реальной жизни этих условий нет. Даже однородные продукты различаются оттенками качества, упаковкой, торговой маркой. Не тождественны и условия реализации: у фирм различны пространственное распределение продавцов, формы обслуживания покупателей, дополнительные услуги (например, гарантии обмена или ремонта неисправных товаров), меры по рекламированию. Не идентичны и покупатели по их информированности, привычкам к определенным продавцам или местам продажи и т.п. Эта дифференциация продукции означает, что каждый производитель (продавец) занимает монопольное положение. Так называемая свободная конкуренция есть по существу конкуренция монополистов. Не существует единого рынка, а есть множество относительно обособленных рынков со своими ценами. Но дифференциация товаров и рынков не абсолютна: в той мере, в какой они могут служить субститутами, реальна конкуренция. Существование субститутов (хотя и не полных) ограничивает возможности каждого монополиста повысить цены, чтобы извлечь сверхприбыль.

Неоклассическая школа, расцвет которой приходится на XIX век, еще более точно и полно представила влияние совершенной конкуренции на ценовую систему. Экономика западного общества становилась все более централизованной и свободное ценовое регулирование, на этой стадии развития, применялось на практике как никогда раньше, привлекая внимание и воодушевляя многих известных экономистов. Особенно значительными в этом смысле можно считать неоклассические концепции А.Маршалла [29. С. 88]. Развивая основные положения классиков, он более последовательно и полно обосновал механизм автоматического установления равновесия на рынке с помощью совершенной (чистой) конкуренции и действия законов предельной полезности и предельной производительности. Однако А.Маршалл [29. С. 32] пошел гораздо дальше. Им впервые были подвергнуты критике «условности» модели чистой конкуренции. Разработка теории анализа частичного и долгосрочного устойчивого равновесия на рынке, а также учет развития технологии и потребительских предпочтений при определении относительных цен позволили создать основы теории новой модели конкуренции — монополистической.

Общепринятой в настоящее время является так называемая неоклассическая теория монополии (или теория несовершенной конкуренции), излагаемая в стандартных учебниках по экономической теории. Она лежит в основе большинства проводимых в последние десятилетия теоретических и прикладных исследований структуры отраслевых рынков, государственного регулирования и т. д. В силу этих обстоятельств, а также из-за методологического единства с другими разделами распространенной экономической теории, неоклассическая теория монополии (НТМ) по праву относится к тому, что принято называть mainstream economics.

Монополистической фирмой (монополистом) в НТМ называется продавец (или группа продавцов, действующая как единый продавец), который может влиять на рыночную цену своего товара путем изменения количества этого товара, которое он продает на рынке. В таких случаях говорят, что продавец обладает монопольной властью. В переводе на традиционный графический язык mainstream economics это означает, что индивидуальная кривая спроса такой фирмы не является горизонтальной.[12. C. 88]

Согласно неоклассической теории ситуация совершенной конкуренции на рынке данного товара имеет место, когда:

– все производители (поставщики товара) обеспечивают лишь малую часть предложения;

– покупатели рассматривают товар, поставляемый разными производителями, как однородный;

– товар является бесконечно делимым (множество значений переменной «количество товара» совпадает с множеством неотрицательных действительных чисел);

– ресурсы мобильны, нет никаких искусственных ограничений на их перемещение между производителями;

– отсутствуют искусственные барьеры для входа продавцов и покупателей на рынок;

– все участники рынка обладают полной информацией о рынке и других его участниках [5, c. 398].

Существует большое количество определений монополии, ведь это – многоаспектное понятие. Причём это понятие является настолько важным, что в мировой экономической теории есть даже такое понятие, как теория монополии. В рамках этой теории монополия рассматривается через призму трёх аспектов: с точки зрения рыночной структуры; с точки зрения рыночного поведения; с точки зрения рыночных итогов.

Рассматривая каждый из этих аспектов в отдельности следует уточнить, что опираясь на рыночную структуру, можно дать следующее определение: монополия – это форма рынка, в условиях которой весь объём предложения приходится лишь на одного субъекта. Изучая монополию через призму именно этого аспекта, большое внимание уделяется выяснению пространственных границ, в рамках которых определяется господство этого субъекта. Такое пространство принято называть отраслью.

Уместно привести ещё одно определение монополии:

Монополия – это когда в отрасли господствует только одна фирма и где границы фирмы и отрасли совпадают. Давая же определение монополии с точки зрения рыночного поведения, теория монополии изучает использование субъектом основных инструментов (таких, как цена, реклама…). При монополии субъект оперирует этими инструментами, не учитывая конкуренцию, а значит, и интересов конкурентов [8, c. 147].

Уделяя наибольший объём внимания рыночным итогам, теория монополии отмечает то, что при монополии итоги связаны со следующими факторами: монопольно высокими ценами; ограниченной готовностью монополии к инновациям.

1.2. Эволюция монополизации рыночной экономики: исторический аспект

«Мы живём в эпоху гигантов. Широкими шагами они шествуют по планете, поглощая всё на своём пути, оставляя за собой выезженное поле. Речь не о древних временах, а современной стадии развитии общества – монополистическом капитализме. Глобальная экономика не выровнялась и не пришла в равновесие, как то предсказывали экономисты. Несмотря на то, что индустриализация распространилась на менее развитые страны, в целом этот процесс определялся транснациональными корпорациями развитых капиталистических стран. От эпохи колониализма мы пришли к веку всемирного корпоративного владычества. Выручка крупнейшей мировой ритейлерской компании Уолмарт в 2008 году составила 405 млрд долл. - достаточно, чтобы купить Бангладеш! В её 7500 магазинах трудятся 2 млн человек. Каргилл – крупнейшая в мире компания в пищевой промышленности – по размеру капитала превышает экономики 2/3 стран мира. Мы живём в эпоху, когда концентрация богатства и власти в мире достигла небывалого уровня за всю историю человечества», - так современное состояние мировой экономики характеризует британский публицист Уильям Рош. И в этих словах сконцентрирована немалая доля правды о сути современного капитализма. [30. C. 46]

Сегодня процессы монополизации экономики очевидны. Они сопровождаются глобальным укрупнением капитала через его концентрацию и централизацию. Это, в свою очередь, ведёт к появлению гигантских предприятий, преодолевающих отраслевые и государственные границы, обладающих решающим голосом на рынках и диктующих свою волю и конкурентам, и потребителям, и даже государствам. Государства пытаются бороться с монополизацией. Конкурентное, или антимонопольное право, направленное на ограничение свободы предпринимательства и сговора экономически влиятельных компаний в том или ином виде распространено в большинстве стран мира. У такого подхода есть как сторонники, так и противники. И это не удивительно: монополизация, как любое социально-экономическое явление по сути своей объективно и имеет две стороны медали.

Прототипы монополий были описаны учёными, начиная ещё с древних времён. Первые предприятия монопольного типа как единичные случаи появились фактически сразу, после возникновения обмена. Тогда же некоторые члены общества осознали и выгоду монопольного положения, которую имеет продавец, избавившийся от конкурентов и получивший возможность устанавливать цены самостоятельно. [16. C. 88]

Источником появления монополий в дорыночную были т.н. «привилегии», которые монархи жаловали по собственному желанию. Они давали исключительное право на производство и торговлю тем или иным товаром. Так, король Франции Людовик IV презентовал графине Д`Юзес привилегию в отношении всех угольных копий страны. В дальнейшем это право прошло к ушлым коммерсантам, ставшим в тоге полноправными хозяевами на всём угольном рынке страны, продавая уголь по монопольной цене. Прототипы монополий возникали в экономике в дорыночные времена через формирование гильдий, которые в широком смысле представляли собой различного типа корпорации и ассоциации (купеческие, профессиональные, общественные, религиозные), созданные с целью защиты интересов своих членов, в первую очередь, экономических. Их можно было встретить и в Древней Греции, и в период эллинизма, и в эпоху Римской империи, когда распространение таких объединений, как collegia охватило всё Средиземноморье. Тогда же гильдии стали объектами государственного регулирования. После падения Римской империи такая форма социально-экономической ассоциации частично сохранилась в Византии. Римские collegia в некотором смысле можно рассматривать в качестве прообраза купеческих гильдий, появившихся в период Средневековья.

Такие гильдии сначала создавались на временной основе, а затем превращались в постоянные объединения. Одновременно менялась их роль: от простой защиты торговых караванов до совместного контроля над всей торговлей в городах. Являясь объединением всех богатых купцов города, гильдии не только подчиняли своей воле независимых торговцев, но и влияли на городское управление. Внутри гильдий царила строгая дисциплина, направленная на недопущение конкуренции между их членами. Вводились жёсткие меры против демпинга, спекуляции, придержания товара в ожидании лучшей конъюнктуры. Однако даже высокие штрафы и угроза тюремного заключения не смогли переломить стремление купцов использовать запрещённые методы обогащения. Таким образом феодализм сдерживал развитие свободной рыночной конкуренции.

По мере развития торговли и промышленности в крупных городах росла численность ремесленников. Изначально их допускали в купеческие гильдии, но затем ремесленники стали создавать собственные объединения – цехи для обеспечения монополии в области сбыта и производства товаров через стабилизацию цен, недопущение на рынок возможных конкурентов и создание гарантированных условий существования ремесленников. Купцы старались сохранить своё влияние над союзами ремесленников, стоящих ниже них в социальной иерархии, однако цехам удалось отстоять свою самостоятельность, получая от властей монопольные привилегии. К XIII в. цехи образовались во всех городах Серверной Европы и Англии, добившись полной независимости от властей в таких странах, как Франция и Нидерланды. Более того, цехи активно навязывали свою волю государствам, ради этого объединяясь с купеческими гильдиями. Внутри цехов также существовали договорённости об устанавливаемых ценах, заработках ремесленников, условиях труда и качестве продукции. Строгой регламентации подвергался и процесс производства: от первичной обработки сырья до изготовления продукции для продажи. Всё это делалось для того, чтобы не допустить конкуренции между членами цеха и обогащения кого-то из ремесленников выше определённого уровня, соответствующего его месту в социальной иерархии. [18. C. 22]

В XVI в. система цехов как несоответствующая потребностям зарождающегося капитализма, ориентированного на широкое товарное производство, стала постепенно уходить в прошлое. Впрочем, ещё долгое время в экономике продолжали играть весомую роль экспортоориентированные цехи, использующие импортное сырьё. Промышленная революция, охватившая страны Европы и Америки в конце XVIII – начале XIX в.в., стала следствием развития капиталистического способа производства. Европейские государства часто активно поддерживали крупные компании, желая тем самым укрепить зарождающиеся капиталистические отношения и, опираясь на молодой класс капиталистов получить преимущество в борьбе с частью класса феодалов, которые, в свою очередь, были заинтересованы в сохранении феодальной раздробленности. Крупные компании способствовали укреплению централизованного рынка, развитию капиталистической промышленности, обеспечению её рабочей силой. В то время монополии имели иную природу, иные качества по причине ещё низкого уровня концентрации производства, не играли господствующей роли в экономике. [14. C.48]

Начавшаяся промышленная революция второй половины XIX в. охватила Западную Европу, США, Японию, вызвав потребность концентрации производства и капитала. В этих условиях период купные предприятия монопольного типа стали играть прогрессивную роль, создавая новые отрасли промышленности, способствуя ускоренному росту рынков и технологическому росту. Тогда монополии всё ещё представляли собой единичное явление и не являлись системообразующим фактором мировой экономики. Так, например, в Германии в 1863 г. существовало всего 4 картеля, а в США первый трест - «Стандард ойл компани» - возник в 1870 г. [38. C. 50]

Любопытна история появления этого треста, созданного американским капиталистом Д. Рокфеллером, поскольку является хрестоматийным примером т.н. «недружественного поглощения» или рейдерства – важного, часто встречающегося элемента в механизме образования монополий. В 1867 г. Рокфеллер создал фирму «Стандард ойл компани», известную сегодня как «Эксон Мобил». Компания стала специализироваться не на освоении нефтяных месторождений, а на переработке и перевозке нефтепродуктов. Уже через 10 лет она стала монополистом в этой отрасли. В дальнейшем Рокфеллер, желая получить контроль над транспортировкой ГСМ в масштабах всей страны, тайно скупил контрольные пакеты акций всех железнодорожных компаний, создав через подставных лиц «Юнион Тэнкер Кар Компани» - монополиста в области ж\д перевозок. Таким образом капиталист сводил к минимуму транспортные издержки для «Стандард ойл компани». Затем, предоставляя льготные условия перевозки своим конкурентам, он позволил им наращивать объёмы производства, увеличивать добычу и переработку нефти. Спустя некоторое время его транспортная компания в одностороннем порядке разорвала с ними контракты. Потеряв доступ к транспортировке сырья и продукции, не имея возможности её сбыть и, следовательно, обслуживать кредиты, конкуренты Рокфеллера быстро разорились. Он скупил эти компании по низким ценам и создал таким образом гигантскую корпорацию, ставшую абсолютным монополистом сразу в нескольких отраслях. [29. C.42]

После кризиса 1873, получившего название «Долгая депрессия» и до конца XIX в. - длинная полоса развития картелей, но они представляют еще исключение, быстро распадаются. Этот кризис привел к краху множества мелких предприятий и в большой мере способствовал концентрации производства. После кризиса 1873 г. монополии получили довольно широкое распространение. Так, в Германии в 1887 г. насчитывалось уже 70 картелей. Но и на втором этапе развития монополии были еще исключением и не играли решающей роли в экономике. Подъем конца 19 в. и кризис 1900 - 1903 - картели становятся одной из основ экономики. Концентрация производства еще более усилилась, что привело к возникновению большого количества монополистических объединений, которые приобрели решающее значение в капиталистической экономике. Так, в Германии на 1000 промышленных предприятий в 1882 г. приходилось 3 крупных (имеющих 50 рабочих), в 1895 г – 6, а в 1907 – уже 9. На их долю приходилось 22%, 30% и 37% рабочих всей страны, соответственно. Используя свои преимущества относительно менее могущественных конкурентов крупные предприятия сконцентрировали у себя большую часть самой передовой техники. К примеру, 0,9% всех промышленных предприятий Германии в начале 20-го века распоряжались 75,3% паровых лошадиных сил и 77,2% электрических. Образование монополий в тот период было вполне естественным явлением, новой ступенью в развитии производительных сил, основанном во многом уже не на удачных изобретениях, а на системной научной работе и инновациях.

В Канаде в 1889 г. принят первый в современной истории антимонопольный закон. Спустя год в США был принят Акт Шермана. Документы были направлены на поддержку свободной конкуренции. Препятствие свободе торговли, объединение в тресты и вступление в сговор с этой целью было объявлено преступлением. Монополия понималась как явление, противоположное чистой конкуренции, т.е как "власть одного". В начале XX в. окрепли концерны и тресты, за первые семь лет количество трестов в США увеличилось с 185 до 250. С 1895 по 1911 г. количество компаний, входивших в сферу деятельности шести банковских концернов Берлина, выросло с 42 до 450. Появились первые международные монополии. К началу Первой мировой войны существовало уже 114 международных картелей в добывающей промышленности, металлургии, химической, электротехнической и других отраслях промышленности. С окончанием войны начинается активное проникновение банковского капитала в промышленность. Период 20—30-х гг. XX в. ознаменовался стремительным ростом доли крупных компаний на рынке, получавших монопольную власть. Появлялись новые формы корпоративного предпринимательства, что стало следствием стремления частного капитала установить полный контроль над экономической цепочкой от добычи ресурсов до сбыта готовой продукции. Всё более монополизирующаяся экономика окончательно перестала отвечать модели совершенной конкуренции. Участие государства в хозяйственной жизни постоянно усиливалось. В значительной мере этому способствовала Первая мировая война, в годы которой доля госрасходов в экономиках большинства воюющих европейских стран превышала уровень в 50%. Тогда же была внедрена система контроля со стороны государства над уровнем цен и производством, государство стало активнее участвовать в производственной деятельности. После войны государства разрабатывали и реализовывали программы восстановления хозяйств. Ключевым событием тех лет стала Великая Депрессия, растянувшаяся с 1928 по 1933 г.г. Мировую экономику потрясли высокая волатильность валютных курсов, падение цен и сокращение производства, снижение объёмов торговли, уровня занятости и доходов населения. Рыночный механизм оказался не способен сбалансировать экономику, что заставило многие страны использовать инструменты активного государственного вмешательства. [19. C. 80]

После окончания Второй мировой войны государство направляло значительные капиталовложения на восстановление экономики. Многие воссозданные предприятия перешли под контроль монополий, которые получали субсидии и налоговые льготы, при этом часто подвергаясь государственному контролю. Тем самым были созданы предпосылки бля более тесного переплетения монополий и государств. Происходили процессы огосударствления экономики в интересах монополий. Национализация касалась таких отраслей, которые необходимы для функционирования экономической системы, но при этом не обеспечивают высоких доходов монополиям. Так, во Франции и Великобритании монополии возложили на государство расходы по обновлению основного капитала в отстающих, убыточных энергетической и угольной отраслях, которые на выгодных условиях поставляли свою продукцию монополиям. Государство активно инвестировало в инфраструктуру, выкупало акции компаний, находящихся на грани банкротства часто по завышенным ценам.

Границы между государственными и негосударственными компаниями остаются размытыми и сегодня. Так, в США корпорация «Амтрак», созданная правительством для обслуживания национальных пассажирских железнодорожных перевозок и, действуя как частная компания, получает субсидии от федеральной власти. В Великобритании действует национализированная Британская сталелитейная компания. Широко представлен государственный сектор в экономике Австрии, прежде всего в топливно-энергетическом комплексе, в транспортной отрасли - более 75%. В России более 50% акций крупнейшей газовой компании ОАО «Газпром» и 70% нефтяного гиганта «Роснефть» принадлежит государству. [19. C.124] Государство часто помогает частным корпорациям т.н. «скрытым субсидированием», которое на деле осуществляется путём введения ограничительных пошлин или государственным кредитованием по низким процентным ставкам. Монополии нередко используют государство в своих интересах через лоббирование, подкуп политических лидеров, иным образом оказывая воздействие на государственные решения. Так, монополии целого ряда отраслей получают выгодные заказы от государства, милитаризирующего экономику в силу тех или иных причин. Всё большую роль начинают играть государственное регулирование и программирование, которые государства осуществляют, используя такие инструменты как политика капиталовложений и закупок, денежно-кредитная политика, изменение процентной ставки, манипулирование центральными банками, регулирование цен. Несмотря на то, что программирование носит в большей мере рекомендательный характер, оно оказывает значимое влияния на экономику, поскольку сопровождается соответствующей политикой государства.

Глава 2. Практический аспект монополизации экономики

2.1. Монополизация промышленного сектора: преимущества и риски

Процесс монополизации экономики продолжает нарастать и является сегодня объективной реальностью со всеми вытекающими отсюда преимуществами и недостатками. Тенденции, отмеченные классиками марксизма ещё в середине XIX в. не только не прерывались, но и достигли невиданного размаха. [6. C. 78]

В данной главе будет дан анализ лишь процессам монополизации, протекающим в рамках границ государств. При этом за скобками будет оставлена ситуация с тенденцией к монополизации мировой экономики в целом, поскольку здесь начинают играть важную роль не только экономические, но и политические факторы. К таковым можно, к примеру, отнести распад социалистического блока в 1980-х – 1990-х гг. и переход входивших в него стран к рыночной экономике. Это повлекло за собой разрушение государственных монополий, появление новых рыночных игроков и рынков сбыта. Всё это не могло не сказаться на динамике концентрации мировой экономики, что затрудняет анализ, поскольку вычленить влияние вышеуказанных факторов представляется делом труднореализуемым. Ниже будут рассмотрены тенденции концентрации и централизации капитала в современной экономике как основного двигателя и катализатора монополизации, выделены ключевые преимущества и риски, связанные с этим явлением. Наибольшее внимание будет уделено анализу ситуации в США, как одной из наиболее развитых стран мира и центра современной рыночной экономики, в котором наглядно проявляются глубинные закономерности капиталистического развития.

Итак, для США проблема монополизации была актуальна и 100 лет назад, когда необходимость контролировать крупнейшие корпорации стала центральным вопросом в предвыборном противостоянии президента У. Тафта и претендентов на этот пост Т. Рузвельта и В. Вилсона. Тогда, в 1912 г. основная часть критики политики действующего президента была направлена на провал его попыток поставить под контроль тресты и монополии, такие как Стандард Ойл Компани. Рузвельт осудил своего преемника за то, что тот отказался от проведения активной антимонопольной политики, а Вилсон призывал к законодательной реформе по сдерживанию деятельности трестов и созданию новых инструментов для борьбы с ограничением конкуренции. На тех выборах победу одержал Вилсон и стал инициатором целого ряда новых нормативных актов, направленных на борьбу с антиконкурентными сделками. [10. C.81]

Характерно, что несмотря на все усилия властей, проблема деятельности монополий не менее остро стоит перед экономикой США и в наши дни. В 2012 г. Президент США Б. Обама в значительной степени пересмотрел антимонопольную политику своего предшественника Дж. Буша-младшего. Он обратился к опыту команды Б. Клинтона, возобновив активное развитие антитрестового законодательства спустя восемь лет пассивного поведения Белого дома. Наибольшему контролю стало подвергаться поведение «доминирующей фирмы», которая обладает значительной частью рынка и использует свои преимущества для снижения уровня конкурентности отрасли. Примером такой компании является корпорация «Microsoft», распространявшей свою операционную систему «Windows» и браузер «Internet-explorer» посредством установки на новые компьютеры. Министерство юстиции во времена Клинтона через суд оспорило такую политику компании. Американские власти уже более 100 лет пытаются ограничить процессы монополизации собственной экономики. В США запрещены сговор и картели, захват рынка одним предприятием, cлияния, ограничивающие конкуренцию в отрасли и т.д. Конкурентное право в США регулируют два крупных законодательных акта: акт Шермана и акт Клейтона. Обеспечением исполнения антимонопольных законов занимается Федеральная комиссия по торговле – федеральный орган, члены которого назначаются Президентом на 7-летний срок. Комиссия исследует процессы слияний и поглощений, оказывает методическую помощь предприятиям США. Однако все эти усилия не позволяют экономике США успешно противостоять стремительным процессам монополизации, которые проявляются в усилении господства на рынке крупнейших корпораций. Оценить масштаб и динамику этих процессов нам поможет анализ статистических данных, систематизированных ниже.

Процессы монополизации экономики, происходящие в течение последних нескольких десятилетий, продолжали характеризоваться повышением роли крупнейших компаний в народном хозяйстве США. В 2012 году во всех отраслях экономики США действовали более 5 млн (5 726 160) компаний. Из них всего около 0,3% относятся к категории крупного бизнеса, тем не менее их доля от общего количества предприятий США продолжает постепенно расти. В период с 1992 по 2017 г.г. она увеличилась с 0,27% до 0,4%

C 1970 до 2014 г.г. доля активов крупнейших корпораций США в обрабатывающей промышленности (с активами более 1 млрд долл.) увеличилась почти на 40 п.п. Параллельно росла и доля извлекаемой прибыли.

Соответственно, за указанный период стремительно снижалась доля самых малых предприятий (учтённых статистикой США), чьи активы находятся в пределах между 250 тыс. долл. и 10 млн тыс. долл. – с 11,9% в 1970-м до 1,9% в 2014 г.

В итоге мы можем констатировать, что 847 крупнейших корпораций или 0,33% от общего числа фирм в обрабатывающей промышленности сконцентрировали у себя 88,7% всех активов отрасли. Процесс укрупнения корпораций во многом определяется активной политикой слияний и поглощений на рынке.

В США пик слияний и поглощений пришёлся на конец 1990-х г.г., когда количество сделок в годовом исчислении достигло 15,5 тысяч, а их суммарная стоимость превысила 2,2 трлн долл. Следующая волна пришлась на предкризисные годы, а сегодня мы являемся свидетелями очередной активизации слияния капитала в экономике США, которое по стоимости уже вплотную приблизилась к рекордным показателям 1998 г. Масштаб слияний и поглощений принял такой колоссальный масштаб, что за период с 2004 по 2014 гг. их совокупная стоимость составила около 15,5 трлн долл. – немногим менее ВВП США в 2014 г. (16,7 трлн долл.). Во всемирном масштабе наблюдается та же картина. За последние 30 лет количество такого рода сделок возросло с 3,5 тыс. до 41 тыс., т.е. почти в 12 раз. [41]

Приблизительно в такой же степени выросла и совокупная стоимость контрактов.

Процесс накопления капитала исходит из двух ключевых форм: централизация капитала и его концентрация. Централизация представляет собой уже описанный нами процесс объединения действующих капиталов в один чаще всего через слияния и поглощения. Концентрация капитала осуществляется за счёт капитализации части прибавочной стоимости. Концентрация производства и капитала в современном капитализме еще теснее, чем раньше, переплетается с централизацией. «Концентрация порождает притяжение капиталов, централизацию их... Возникнув в качестве вторичной, производной формы накопления капиталов, централизация обгоняет по темпам роста концентрацию», - отмечал советский экономист Т.Я. Белоус. Это утверждение сохраняет свою актуальность и сегодня. Анализ статистики показывает, что по крайней мере в последние 25-30 лет наблюдается превосходство годовой стоимости первой формы накопления над второй, т.е. стоимости сделок слияний и поглощений над годовым объёмом чистых внутренних инвестиций. [3. C. 121]

Таким образом, централизация капитала стала основной формой укрупнения предприятий. Тому есть рациональное объяснение. Компании отдают предпочтение централизации, поскольку такая форма накопления капитала приводит к снижению зависимости капитала от величины прибыли, способствует оптимизации НИОКР, повышению инновационной активности и, как следствие, захвату новых рынков. Кроме того, централизация капитала позволяет значительно ускорить процесс повышения размеров компании, по сравнению с капитализацией прибыли. В 1998-2008 г.г. в промышленности США эта разница достигала 6 раз.

Чтобы более иллюстративно охарактеризовать влияние процессов монополизации на состояние современной рыночной экономики, проанализируем роль крупного капитала в разрезе его конкуренции со средним и малым на примере примышленного сектора экономики США. Такое сравнение видится актуальным, поскольку мнение о сакральной роли малого бизнеса в современном экономическом развитии продолжает сегодня активно тиражироваться. Сегодня малый и средний бизнес (СМБ) модно называть «опорой» экономики, которая создаёт рабочие места, способствует формированию конкурентной среды и инновационному характеру экономического развития. Даже в научной литературе можно нередко встретить утверждения о том, что малый бизнес обладает «очевидной эффективностью в области технологического прогресса». Отмечается, что благодаря «огромному потенциалу» СМБ является «локомотивом всех тех экономических процессов, которые сегодня проистекают в экономике, и основой для устойчивого развития экономики любой страны». Предприятия малого и среднего бизнеса порой даже наделяют исключительным свойством составлять «основную опору экономики страны, ведь они составляют большую часть предприятий, обеспечивают гибкость и мобильность производства, его высокую ориентацию на спрос потребителя». [2]

Профессор В.П. Оболенский уверен в необходимости «сокращать степень монополизации экономики» в России, которая захватывает половину производства и обращения. Утверждения такого рода реалистичны лишь отчасти. Ситуация же такова: системообразующими для современной экономики являются не малый и средний бизнес, а крупные корпорации. Именно от них зависит экономическое развитие общества, и эта зависимость растёт от года к году. [35. C.80]

Такого мнения придерживался академик Л.И. Абалкин. Он отмечал: «В большинстве развитых стран – будь то США или Германия, Япония или Корея – каркас их экономики, основу их могущества и влияния образуют крупные корпорации, финансово-промышленные группы, а на мировом рынке – транснациональные корпорации». «Очевидные преимущества» крупных компаний в инновационной сфере отмечает и д.э.н. В.И. Суслов. Кроме того, по современным оценкам, всё большую роль в инновационном развитии современной экономики начинают играть крупные корпорации международного уровня – ТНК. Их влияние на развитие инновационных технологий «оказывается весьма значительным, а во многих отраслях определяющим». [2]

На самом деле, СМБ действительно может играть важную, но отнюдь не ведущую роль в экономике. Он помогает отчасти решить проблему занятости в условиях кризиса, он способен заполнять рыночные ниши, нетронутые крупным бизнесом. Он даже может генерировать новые идеи и быть инновационным. Но всё равно рассматривать малые предприятия в качестве драйвера экономического и технологического развития страны было бы, как минимум, преувеличением. Попытаемся доказать это на примере экономики США. Прежде, чем мы перейдём к цифрам, определимся с понятиями. Что представляет собой средний и малый бизнес? Управление по делам малых предприятий США относит к нему частные коммерческие учреждения с количеством работников менее 500 человек (речь идёт о категории SME – small and medium business). Предприятия с большим штатом принято относить к крупным. Впрочем, в разных странах существуют свои методы ранжирования компаний. Например, в России и ЕС малым или средним считается предприятие с численностью работников до 250 человек, в Китае – до 2000 человек. В Индии ключевым фактором является не количество работников, а годовой товарооборот компании. Кроме того, американская статистика иногда прибегает к такому инструменту дифференциации компаний, как сравнение объёма их активов.

Крупные корпорации могут концентрировано направлять в НИОКР гигантские материальные, финансовые, технологические и интеллектуальные ресурсы. Так, в 2014 году компания Volkswagen приняла решение в ближайшие 5 лет вложить в развитие новых технологий 85,6 млрд евро⁴ - сумму, сравнимую с годовым ВВП небольшого европейского государства.

Южнокорейская корпорация Samsung, занимающаяся производством телекоммуникационного оборудования, бытовой техники, аудио- и видеоустройств в период с 2010 по 2014 г.г. инвестировала в НИОКР 47,1 млрд долл. Швейцарская фармацевтическая компания Roche – 48,3 млрд долл., что составило около 20% доходов компании. [41]

Возможности вкладываться в НИОКР у крупных корпораций несравнимы выше, чем у предприятий малого СМБ. Так, средняя величина начального капитала в средних и малых компаниях США составляет всего 30 000 долл. Впрочем, самые мелкие фирмы и индивидуальные предприниматели (а их, напомним, насчитывается почти 80% от всего малого бизнеса США) начинают с суммы в 1 000 - 5 000 долл. Кроме того, крупные компании всегда имеют больший доступ к кредитованию своих проектов по понятным причинам: банки охотнее и на более выгодных условиях дают кредиты надёжным, устойчивым игрокам, будучи заинтересованными в гарантированном возврате кредита и выплате процентов. Нередко бывает, что небольшие инновационные компании играют роль исполнителей заказов на научноисследовательскую работу, размещённых крупными корпорациями. Но в этом случае мы опять приходим к пониманию того, что СМБ играет лишь вспомогательную роль в инновационном процессе, господство в котором принадлежит крупным компаниям.

В экономике США предприятия малого и среднего бизнеса отличаются меньшей инновационной активностью в сравнении с крупнейшими компаниями. В 2011 г. американские крупные компании выполнили научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ на 237,3 млрд долл. за счёт собственного и стороннего финансирования. Это составило более 80% от всех средств, направленных на НИОКР в частном секторе экономики. На малые предприятия пришлось, соответственно, менее 20% средств. Статистика подтверждает и более высокую эффективность инновационной деятельности крупных компаний. Так, в 2011 г. среди всех компаний, осуществляющих научно-исследовательскую и опытно-конструкторскую деятельность из всех отраслей промышленности, на крупные компании пришёлся 81% всех выданных патентов (почти 64 тыс.). Если соотнести этот показатель с совокупным размером штата крупных компаний (58,4 млн человек), получается 1,09 выданных патентов на 1000 работников. У малых и средних предприятий США этот показатель равняется 0,31, т.е. в 3,5 раза меньше. [28]

Говоря о количестве выданных патентов и оценивая на этом основании уровень инновационности тех или иных компаний, мы должны обратить внимание на качественную сторону вопроса. Иными словами, ставить знак равенства между патентом на новый рецепт пирожного или усовершенствованный станок было бы некорректно. К сожалению, официальная статистика не позволяет с точностью определить, в какой сфере в наибольшей степени проявлялась инновационная активность малых и крупных компаний. Однако у нас есть возможность сделать некоторые выводы по таким косвенным показателям, как доля ВВП по секторам экономики. В 2010 г. крупный бизнес господствовал в таких отраслях как добывающая и обрабатывающая промышленность (72% секторного ВВП), информационные технологии (88%) и услуги (89%). Доля СМБ в ВВП была максимальной в таких секторах как строительство (88%), недвижимость и аренда (75%), искусство и развлечения (69%). Если предположить, что предприятия осуществляют наиболее интенсивную инновационную деятельность в тех отраслях, где их доля в секторном ВВП максимальна, вывод о том, что крупный бизнес в большей степени способствует технологическому прогрессу общества напрашивается сам собой.

В целом же наблюдается хорошо прослеживаемая зависимость между размером компании и уровнем её инновационной активности. Обратимся к рисунку.

Рисунок 1. Доля предприятий США, проявляющих инновационную активность (по размеру компании) (%)

На диаграмме представлены категории компаний, ранжированные по количеству работников. Чёрные столбцы отображают долю компаний, представивших новый или значительно улучшенный товар или услугу, а заштрихованные – технологии. Как мы видим, лишь чуть более 14% малых компаний сумели предложить экономике новый товар, а новую технологию в производстве сумели разработать только 9,5% компаний. В то же время 40,1% крупнейших корпораций, с количеством работников более 25 тыс. человек, представили обществу новую продукцию, а 34,2% разработали и донесли до покупателя новые технологии, алгоритмы и методы. [41]

Не удивительно, что крупные компании, опережая своих младших братьев в инновационной активности, держат пальму первенства и по такому показателю, как производительность труда. Соотнеся доходы, полученные крупными и малыми компаниями, с количеством работников, мы получим коэффициент, который позволит нам определить объём производства, приходящийся на одного работника компании. С 1997 по 2007 г.г. у предприятий малого бизнеса этот показатель вырос с 140 тыс. долл. до 190 тыс. долл. на 1 работника в год. За тот же период производительность крупных компаний выросла с 212 тыс. долл. до 302 тыс. долл. на одного работника в год. Кроме того, за охваченную десятилетку крупный бизнес «отыграл» у малого 4 п.п., увеличив разрыв в производительности труда с 55% до 59%. Ещё одним свидетельством того, что крупные компании постоянно наращивают своё превосходство в производительности труда являются следующие данные. В период с 1947 по 2007 г.г. 200 крупнейших компаний США по уровню произведённой добавленной стоимости, увеличили свою долю добавленной стоимости в обрабатывающей промышленности страны с 30% до 44%, т.е. почти в полтора раза. Важно отметить, что этот показатель рос именно по причине повышения производительности, а не за счёт увеличения объёма используемой рабочей силы. Её-то как раз 200 крупнейших компаний стали использовать меньше, о чём говорит падение доли задействованной у них рабочей силы с 31% до 21% в период 1963-2007 г.г. Как следствие, все эти годы крупные компании более быстрыми темпами внедряли новые технологии, снижающие трудоёмкость и повышающие капиталоёмкость производства.

Отметим, что соотношение вклада в ВВП США у малого и крупного бизнеса продолжает меняться в пользу больших компаний. Доля крупного бизнеса в ВВП с 2002 по 2010 г.г. выросла на 3,7 п.п. достигнув уровня в 55,4%, что также свидетельствует о постоянно растущей роли крупнейших компаний в экономике США. В целом же слияние банков, промышленных и торговых предприятий, НИИ, принимающее форму финансово-промышленных групп транснационального характера позволяет обеспечить самый широкий спектр предпосылок для повышения конкурентоспособности и общего роста технологического развития за счёт концентрации производительных, финансовых, трудовых, научно-технических ресурсов. [42]

Как показали приведённые выше данные, системообразующая роль в современной рыночной экономике принадлежит крупным корпорациям, а вовсе не малому и среднему бизнесу. По доле активов и получаемой прибыли, по производительности труда и инновационной активности, по уровню зарплат и качеству социального обеспечения – везде крупный бизнес оставляет своих малых конкурентов далеко за спиной. И даже по такому показателю, как количество рабочих мест, несколько сотен крупнейших предприятий постепенно вытесняют из экономики миллионы малых. Практика подтверждает общую верность тезиса В.И. Ленина, выдвинутого им еще в 1917 г. в работе «Империализм как высшая стадия капитализма»: «Десятки тысяч крупнейших предприятий — всё; миллионы мелких — ничто». Что же касается мифов о сакральной роли малого бизнеса, активно тиражируемых российскими СМИ и высшими чиновниками, то относиться к ним надо с изрядной долей скепсиса. В России роль малого и среднего предпринимательства невысока. Их вклад в ВВП составляет около 20%, а вклад в общую занятость – порядка 25%. Особенности развития рыночных отношений в России обусловлены тем, что крупные предприятия сразу стали факторами капиталистического хозяйства, минуя этап естественного рыночного укрупнения в условиях конкурентной борьбы. Малый бизнес играл важную роль в экономике России в условиях общего спада, массовой безработицы и обнищания населения, когда организация собственного дела зачастую становилось единственным способом выживания.

Теоретически доказано и понятно, что локомотивы современной экономики — это крупные и крупнейшие корпорации. Другое дело: стоит ли сейчас прилагать большие усилия к тому, чтобы искусственно, с помощью активного государственного вмешательства специально развивать этот сегмент экономики? В условиях общей экономической стагнации и усиления антироссийских санкций малые предприятия, пожалуй, способны лишь смягчить последствия массовых сокращений и растущей безработицы (в апреле 2015 г. количество безработных в России достигло уровня в 1 млн человек). Но какие рабочие места создаст малый бизнес? Опыт США показывает, что лишь небольшая часть из них будет относиться к области инновационного предпринимательства. Появление новых ларьков, кофеен и прачечных не помогут России решить судьбоносных задач, стоящих перед ней в настоящий момент.

Сегодня российский СМБ проявляет наибольшую активность в следующих видах экономической деятельности: оптовая торговля. Её доля в общем товарообороте СМБ в 2014 г. составлял около 40%; розничная торговля и мелкий ремонт – 12,5%; операции с недвижимым имуществом, аренда и предоставление услуг – 10,5% (в т.ч. научные исследования и разработки – 0,5%); строительство занимает 10,4% общего товарооборота СМБ.

Такие отрасли, как образование и здравоохранение малые и средние предприятия практически не интересуют. Суммарная доля их товарооборота здесь составляет менее 1%. [42]

Производство машин и оборудования малым и средним бизнесом занимает скромные 1,5%. В нынешнем состоянии помочь России преодолеть растущее отставание от западных стран может лишь форсированный переход к новому – шестому технологическому укладу, в рамках которого господство принадлежит практическому применению фундаментального научного знания. Существует понятие «экономика, основанная на знании» («knowledge-based economy»).

С точки зрения развития экономики это означает, что все большую долю в добавленной стоимости занимает научное знание. Ключевую роль здесь играют инновации, которые означают не просто появление новшества, а создание его путем прикладного освоения научного знания. И для этого России необходима мощная индустриальная база, создающая и применяющая инновации.

Возрождение промышленного производства, обрабатывающей промышленности, высокотехнологичных отраслей и, как следствие, развитие науки и образования через повышение спроса на высокообразованного человека – всё это по силам лишь крупным предприятиям за счёт концентрации кадровых, организационных, финансовых ресурсов, более высокой производительности труда и инновационной активности. И только после того, как будет создан этот мощный промышленный, технологический фундамент, малый бизнес сможет с успехом заполнить оставшиеся ниши, нетронутые гигантами. Как отмечал Л.И. Абалкин, «крупные предприятия существуют не изолированно, а будучи тесно вплетёнными в сложнейшую сеть мелкого и среднего бизнеса. И именно это во многом определяет успех гигантов». Небольшие научно-исследовательские и инженерные коллективы, взаимодействуя со «старшими братьями», смогут использовать свои преимущества гибкости и мобильности, привнеся элемент интерактивности в экономику через более тонкую связь производителя и потребителя. Рассчитывать на то, что данный алгоритм можно запустить в обратной последовательности, было бы, на наш взгляд, глубоким заблуждением.

Впрочем, все эти механизмы действенны лишь в том случае, если правящий класс имеет объективную заинтересованность в их реализации. Имеют ли такую заинтересованность российские сырьевые олигархи и государство, обслуживающее их интересы? Многолетние наблюдения за мерами экономической политики российских элит наталкивают на мысль о том, что они заинтересованы в максимальной консервации нынешнего положения России в качестве периферии мировой экономики, её сырьевого придатка, поскольку сами они являются главными бенефициарами сложившейся ситуации. Кратко пройдёмся по основным показателям, характеризующим состояние дел с монополизацией экономики Европейского Союза. К сожалению, данные, публикуемые европейскими статистическими службами, не позволяют проследить динамику изменений этих показателей.

В 2013 г. 99,8% предприятий ЕС нефинансового сектора экономики относились к области малого и среднего бизнеса, 0,2% - к числу крупных компаний. При этом на долю последних приходилось 33,1% рабочей силы и 42,9% добавленной стоимости. Отметим также, что 92% компаний ЕС относятся к категории микропредприятий с количеством работников до 10 человек. В последние годы наблюдается тенденция к снижению доли занятых в СМБ ЕС: с 2008 г. этот показатель сократился на 3,5%. Как и в США крупные европейские компании держат пальму первенства по инновационной активности. Лишь 2% предприятий СМБ заняты в наукоёмких отраслях экономики. Так, в Великобритании в крупных компаниях в 2012 г. были заняты 55,5% работников, занимающихся научно-исследовательской деятельностью на постоянной основе. В Германии – 73%, во Франции – 57,7%, Италии – 52%. Крупный бизнес также активнее вкладывается в НИОКР. В 2012 г в Великобритании 63,2% инвестиций в разработку и реализацию новых технологий осуществлял крупный бизнес, в Германии – 85%, во Франции – 67%. 80% крупных компаний в 2012 г. Германии производили продукцию на экспорт при среднем показателей\ по экономике в 11%. В Испании – 93% при 4%, во Франции – 70% при 5%, соответственно. Крупные компании ведут себя более инновационно и в большей степени, чем малый бизнес, способствуют развитию научно-технического прогресса. Тем не менее не стоит забывать и о том, что процесс укрупнения компаний и следующая за ним монополизация экономики могут иметь и негативное влияние на развитие новых технологий. [41]

Существует мнение, что крупные корпорации, публично заявляя о своих колоссальных расходах на научно-исследовательские работы, на самом деле не используют средства по назначению, а лишь пытаются «пустить пыль» в глаза общественности. Так, издание «USA today» отмечает, что в 2003 г. компания Microsoft – фактический монополист на рынке программного обеспечения - объявила о расходовании 5 млрд долл. на НИОКР. Результатом этого стала регистрация 528 патентов. Т.е. один патент обошёлся компании в 9,5 млн долл. Одновременно, такие фирмы, как IBM и Xerox расходовали в расчёте на 1 патент, по 1,4 млн долл. HP – 1,9 млн долл.

Показателен и другой знаменитый пример Американского геохимика Клэра Паттерсона, в 1965 г. начавшего активную научную работу по изучению губительного влияния свинца на состояние здоровья людей. Учёный, в частности, пытался добиться того, чтобы производители отказались от добавления свинца в бензин. Это поставило под удар прибыли нефтяных корпораций, поскольку бензин с содержанием свинца пользовался большим спросом у автолюбителей, снижая шум работы двигателя. Угроза нависла и над свинцовыми компаниями. Крупный бизнес объявил негласную войну Паттерсону, задействовав все доступные средства: лоббизм, масштабные кампании в СМИ, подкуп учёных, активное финансирование сомнительной исследовательской деятельности, якобы доказывающей его неправоту. Паттерсону было отказано в контрактах со многими научными организациями, в том числе с формально нейтральной службой здравоохранения Соединённых Штатов. В 1971 году учёного исключили из национального исследовательского совета США по загрязнению атмосферы свинцом. Фактически, крупный бизнес, желая сохранить прибыли и используя своё экономическое господство, умышленно препятствовал распространению прогрессивных научных идей. Позже наука всё же пришла к общему согласию о вредном воздействии свинца на организм человека, а многие предложения и идеи Патерсона были взяты на вооружение во многих странах мира, в т.ч в США

Негативное проявление монополизации экономики также кроется в том, что крупнейшие корпорации порой достигают такого материального могущества, что оно позволяет им побеждать в борьбе с конкурентами, используя не только экономические, но и политические инструменты, главный из которых – лоббирование собственных интересов через использование коррупционных схем. Этот тезис подтверждают результаты исследования, полученные в ходе изучения фактов коррупции в 34 странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Доклад проанализировал 427 дел о взяточничестве, имевших место за последние 15 лет. Наибольшую коррупционную активность проявляют крупные компании. На их долю относятся 60% раскрытых эпизодов взяточничества. Доля малого и среднего бизнеса – лишь 4%. В оставшихся 36% случаев исследователям не удалось определить размер фирмы, уличённой в коррупционных делах. В основном крупные компании прибегают к коррупционным схемам, чтобы получить государственные контракты. Большая часть выявленных эпизодов взяточничества напрямую связана с участием представителей топ-менеджмента крупнейших корпораций. Исследователи отмечают, что губительное воздействие коррупции на развитие экономики заключается не только в недополученной государством прибыли, но и в нерациональном использовании ресурсов и искажении стимулов развития субъектов рынка. Пожалуй, самым распространённым упрёком в сторону монополий является их ценовая политика. Завоёвывая господство на рынке, крупные корпорации начинают неоправданно завышать цены на свою продукцию, тем самым извлекая монопольную прибыль.

Важное противоречие капиталистической экономики в данном случае заключается в том, что постоянно растущая производительность труда (а она, как мы выяснили, находится в прямой корреляции с укрупнением производства) должна способствовать снижению цен или, по крайней мере, замедлению их роста. Тем временем, анализ статистики показывает обратное: рост индекса потребительских цен (ИПЦ) существенно опережает повышение производительности труда (см. рисунок 2)

Рисунок 2. Динамика индекса производительности труда и индекса потребительских цен в США (%)[2]

Характерно, что разрыв продолжает нарастать по мере того, как усиливается концентрация промышленного и банковского (этот вопрос будет подробно рассмотрен ниже) капитала США. Безусловно, у роста цен, вызванного инфляцией, может быть несколько причин, как то: рост государственных расходов, активная денежная эмиссия, снижение курса национальной валюты и пр. Тем не менее, монопольный рост цен, очевидно, также внёс свою лепту в развитие такого дисбаланса и монополизация американской экономики напрямую связана со стремительным ростом индекса потребительских цен: коэффициент корреляции между такими показателями, как динамка ИПЦ и доли активов крупнейших компаний США, который мы уже рассматривали выше, составляет 0,96 (max:1), что свидетельствует о высоком уровне взаимозависимости рассматриваемых показателей.

Аналогичную ситуацию мы можем наблюдать и в экономиках всех развитых капиталистических стран. В среднем в странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) в период с 1991 по 2014 г.г. индекс потребительских цен рос в 2,2 раза быстрее, чем производительность труда.

2.2. Антикризисная политика государств в условиях монополизации экономики

Одним из характерных свидетельств социоальтерации современной экономики является тот факт, что государства нередко вынуждены жёстко вмешиваться в рыночные отношения и прибегать к таким инструментам антикризисной политики, как полная или частичная национализация «проблемных» банков. Как уже отмечалось выше, одним из следствий стремительной монополизации банковской системы является углубление системного финансового риска. Он заключается в угрозе обрушения банковского сектора, а за ним и всей экономики в случае банкротства одного или нескольких крупных банков. Как показывает практика, в таких условиях государственные органы вынуждены весьма грубо обращаться со «священным» рыночным правом частной собственности.

В узком смысле национализация представляет собой «законный государственно-властный акт, состоящий в принудительном прекращении права частной собственности на определенные имущественные комплексы и (или) права частного участия в делах и капиталах организации и возникновении права собственности на это имущество (права участия в делах и капиталах) у государства с целью обеспечения государством функциональности соответствующего сектора экономической системы в экстремальных условиях (революции, войны, кризиса и т.п.)». В более широкой трактовке о национализации говорят, как о всяком приобретении государством хозяйственных субъектов или значительной доли в них. Как правило, в современном мире национализация производится на условиях адекватной компенсации собственнику. К практике национализации частных банков, в т.ч. и принудительной, в период последних трёх-четырёх десятилетий обращались во многих странах, в особенности в годы Великой рецессии. Успешнее всего эти меры применялись в Швеции, поэтому такую антикризисную модель принято называть «шведской». Рассмотрим эти примеры более подробно. [20]

80-е – 90-е гг. прошлого столетия ознаменовались банковским кризисом, поразившим страны скандинавского региона. В первую очередь – Норвегию, Швецию и Финляндию. Основными причинами кризиса стали либерализация финансового сектора в 80-х годах, расширение потребительского кредитования при фактической отмене ограничений на выдачу кредитов, стремительный рост рынка ценных бумаг. Так, в Норвегии с 1984 по 1986 объем выданных кредитов рос по 30% год. В Швеции к началу 1990-х этот показатель увеличился с 85% до 135% ВВП страны, а частные сбережения сократились на 7% ВВП. Результатом такого развития событий стало надувание «пузырей», в т.ч. на рынке недвижимости. В 1990 г. они лопнули, что повлекло за собой цепную реакцию кризисов банковских институтов и падение экономической активности. В наибольшей степени от кризиса пострадала Финляндия. Достаточно отметить, что уровень безработицы в Финляндии в разгар кризиса превысил 19%, в то время как в Швеции он не достиг 9%-ной отметки, а в Норвегии составил лишь 6%. Совокупное падение ВВП Финляндии достигло 10,1%. Швеция обошлась лишь 5%-ным сокращением, а Норвегия потеряла только 0,1% ВВП.

Во всех этих странах государства играли активную роль в преодолении кризиса и применяли схожие меры воздействия на экономику. В 1991 г. обанкротились второй и третий крупнейшие банки Норвегии (Christiania Bank и Fokus Bank). Лидер отрасли (Den Norske Bank) утратил 90% капитала. Совокупные активы трёх банков составляли 54% от объёма активов всего банковского сектора. В первое время убытки банков компенсировались из гарантийных фондов. Кроме того, активно применялась практика поглощений мелких обанкротившихся банков более крупными финансовыми институтами. Затем в помощь гарантийным фондам государство объявило о создании Государственного Банковского Гарантийного Фонда, капитал которого равнялся 1,7 млрд долл. (около 1,2% ВВП Норвегии). Фонд получил право выкупа акции банков Норвегии, находящихся в наиболее тяжком положении, после чего три самых больших банка подверглись фактической национализации.

Позже, когда кризис был преодолён, государство начало постепенно продавать акции банков. Fokus Bank был полностью приватизирован в короткий срок в 1995 г. Christiania Bank распродавался более долгое время. В течение нескольких лет государство исходило из необходимости сохранить за собой треть акций финансового института. Однако в 2000 г. оставшиеся акции банка были проданы группе Nordea. Что касается Den norske Bank, то в 2015 г. доля государственного участия в нём равнялась 34% (в 2003-2004 г.г. банк объединился с Union Bank of Norway). Оказывая помощь терпящим бедствие банкам, не подвергшимся национализации, государство довольно жёстко вмешивалось в их дела. Чтобы получить государственную помощь, банки обязаны были провести замену менеджмента и совета директоров; использовать оставшийся акционерный капитал в первую очередь для покрытия резервов; сокращать операционные издержки. Такого рода ограничения вынуждали банки проявлять большую изобретательность в самостоятельном решении их проблем. [24]

В 1991 г. шведское правительство выдало кредит крупнейшему банку страны Första Sparbanken на увеличение капитала. Совокупные поступления составили около 1,3 млрд долл. Годом позже в очереди за помощью к государству стояли уже десятки банков, и власти были вынуждены пойти на более решительные меры.

Во-первых, государство объявило о всеобщей гарантии по обязательствам банков в обмен на долю в их капитале. Мера была снята лишь в 1996 г. и позволила привлечь внешнее финансирование от иностранных банков. Во-вторых, государство национализировало два банка из числа крупнейших – Nordbanken и Gota bank. На них приходилось около 24% кредитов, выданных банковским сектором и около 22% активов отрасли. Условием санации стало покрытие убытков за счёт акционерных капиталов банков. После национализации Nordbanken из его активов были выделены непрофильные, не относившиеся к его основной деятельности (в секторе недвижимости, производства, строительства и сфере услуг). Для управления этими активами государство создало т.н. «плохой банк» Securum, управляемый опытными специалистами. В итоге сомнительные активы удалось постепенно реализовать. Для этого государство влило в компанию 3,7 млрд долл. в качестве собственного капитала, а также обеспечило гарантиями на получение ещё 1,7 млрд долл. в качестве кредита. Важно отметить, что государство не выкупало токсичные активы у банка, а стало управлять ими уже после того, как банк был национализирован. Такая тактика позволила избежать трудностей при оценке «плохих активов» при выкупе их у банков: слишком высокая цена покупки вылилась бы в неоправданную растрату бюджетных средств, в то время как слишком низкая не принесла бы тонущим банкам ощутимой поддержки. В-третьих, государство прибегло к выборочной рекапитализации банков в, которые, по мнению регулятора, имели шансы на выживание, через увеличение их собственных средств. В такой ситуации государство выкупало обыкновенные акции банка. В противном случае банк зарывали либо подвергали поглощению. [31]

Эти и другие действия властей Швеции позволили в относительно короткий срок справиться с разрастающимся кризисом и локализовать его на ранних стадиях. По мере выхода из кризиса государство начало задумываться о продаже национализированных банковских активов. В 1995 г. были приватизированы 34,5% акций Nordbanken. В 2003 г. государство оставалось крупнейшим акционером банка с долей в 19% акций. В 2013 г. банку Nordea (он был создан на основе «хорошей» доли активов расчленённого Nordbanken) были проданы оставшиеся 7% акций. Правительство Финляндии для борьбы с кризисом выделило банкам кредит на сумму 3,5 млрд долл. Как и в Швеции, финские власти создали Фонд государственных гарантий, который выкупал проблемные банки, а опасные активы концентрировал в «плохом банке» - OHY Arsenal.

Частичной национализации со стороны Банка Финляндии подвергся Skopbank – особый финансовый институт, выполнявший роль центрального для сберегательных банков. Также Фонд государственных гарантий объединил активы 41 банка в едином финансовом институте Savings Bank of Finland. Кроме того, он принял на себя обязанности по управлению активами небольшого банка STS-Bank. Всего же на поддержку банковского сектора правительство Финляндии выделило около 8,4 млрд долл.

Банковский кризис завершился в середине 1990-х. Тогда же решение о слиянии прияли два крупнейших банка Финляндии - Suomen Yhdyspankki и Kansallispankki. Новый банк получил название Merita и впоследствии стал частью Nordea. Таким образом, концентрация банковской системы страны усилилась после кризиса.

Финансовый кризис в Юго-Восточной Азии 1996-1997 г.г. стал серьёзным вызовом мировой экономике. Предпосылки к его развитию сложились в ходе быстрого роста экономик в странах, относящихся к т.н. «азиатским тиграм». Это вызвало активный приток капитала в эти страны, разрастанию государственного долга и долгов частного сектора, пузырям на рынке недвижимости и т.д.

В Японии банковскому кризису предшествовала финансовая либерализация, выражавшаяся в виде отмены госрегулирования процентных ставок, увеличения лимитов на кредитование и снятия ограничений на рынке облигаций. Такая политика привела к обострению конкуренции между банками, которые значительно расширили объёмы кредитования, в т.ч. СМБ, домохозяйств, строительных компаний. В условиях роста цен на рынке недвижимости раздулся «пузырь», лопнувший в 1989 г. Дисбалансы усугубились потрясениями на фондовом рынке, что во многом спровоцировало падение цен на недвижимость.

В отличие от большинства похожих историй, острая фаза банковского кризиса в Японии наступила с некоторой задержкой, и вплоть до 1997 г. кризис носил скрытый характер. В отсутствие серьёзных потрясений, правительство страны практически не принимало мер к нормализации дел в банковском секторе. Государство ограничивалось вялой скупкой «плохих» активов по цене ниже номинала, что сохраняло необходимость рекапитализации банков. Позднее такую политику назовут «потерянным десятилетием». В Индонезии кризис проявился в виде активного оттока капитала и стремительной девальвации национальной валюты. Жесткая монетарная политика регулятора привела к дефициту ликвидности. Проблему усугублял высокий уровень концентрации сектора, сосредоточение значительной части активов в руках узкого круга крупнейших инвесторов, а также широкое распространение коррупции и лоббизма, снижавших эффективность защитных мер. [38]

В Республике Корея активной рост компаний и, как следствие, их интенсивное кредитование со стороны банковского сектора привёл к тому, что в 1997 г. внешняя корпоративная задолженность страны достигла 110 млрд долл. Отношение задолженности к собственному капиталу 30 крупнейших чеболей (финансово-промышленных групп монопольного типа, находившихся в собственности определённых семей и под единым административным и финансовым контролем) достигало 600%. При этом объём золотовалютных резервов республики составлял всего 30,5 млрд долл. В ходе валютных интервенций государства ЗВР сократились ещё на 7 млрд долл.

Во всех, упомянутых выше странах, государства в том или ином виде прибегли к национализации проблемных банков. В Японии к решительным мерам государство перешло лишь после того, как в 1997 г. банкротами были объявлены несколько крупнейших финансовых институтов, в т.ч. страховая компания Nissan Life Insurance и банк Hokkaido Takushoku Bank. Власти объявили всеобщую гарантию по депозитам и рекапитализации банков. Последняя мера заключалась в том, что специально созданная Комиссия по Финансовой Реконструкции проводила инспектирование банков, а затем принимала решение о рекапитализации.

Обязательным его условием было предоставление банком «плана по восстановлению бизнеса». Государство скупало привилегированные акции и таким образом получало эффективный инструмент по воздействию на менеджмент учреждения.

Банки, находившееся ближе всего к состоянию банкротства, было решено национализировать в 1998 г. Это были два крупнейших банка страны Nippon Credit Bank и Long-Term Credit Bank of Japan. После нормализации активов они были вновь приватизированы уже в 2000 г. Причём и Long-Term Credit Bank of Japan достался американской Ripplewood Holdings, что стало первым иностранным поглощением японского банка. Антикризисная политика дала свои плоды: 2006 г. объём невозвратных долгов в банковской системе Японии упал в 43 раза. Общий объём фискальных затрат составил около 24% ВВП страны.

Власти Индонезии в рамках антикризисной политики прибегали к ликвидации, национализации и рекапитализации финансовых институтов. Всего было ликвидировано 64 слабых банка. Однако по причине активного давления со стороны лоббистов регулятор не мог закрыть все проблемные институты. Кроме того, методология определения жизнеспособности банков была непрозрачной. Такие действия лишь усугубили кризис, спровоцировав набеги клиентов на банки.

Управление рекапитализацией банков было поручено Агентству по реструктуризации банков, которое провело аудит всех банков, разделив их на категории платёжеспособности, исходя из коэффициента покрытия риска. Самые слабые подвергались ликвидации или слиянию. Здоровые - предоставлены сами себе. Банки со средними показателями были реструктурированы. Характерно, что государственные банки подверглись реструктуризации даже находясь в самой слабой группе. Причина тому – системный риск, который выражался в том, что государственные банки обладали 50% активами рынка. В 1998 г. государство национализировало 13 крупных банков. Кроме нежелания или отсутствия возможностей их акционеров капитализировать банки, государством двигал страх перед всё тем же системным риском. В целом выход из кризиса обошёлся Индонезии в сумму, сравнимую с 55% ВВП, что стало следствием не столько проблем в антикризисной политике, сколько противоречий политического устройства страны.

Республика Корея в своей истории неоднократно прибегала к национализации банковского сектора. В 1961 г. вся банковская система страны перешла под контроль государства. Эта мера стала частью политики Пак Чонхи по трансформации экономики страны из состояния отсталой аграрной к передовой индустриальной. В период бурного экономического роста банки были вновь приватизированы в начале 1980-х. Тем не менее государство сохраняло контроль над многими банками через значимые доли в их акционерном капитале. В годы Азиатского кризиса государство выделяло средства на поддержку лишь платёжеспособным институтам с определённым уровнем достаточности капитала. Также была введена всеобщая гарантия по банковским обязательствам. С проблемой «плохих» активов удалось справиться благодаря учреждению Корейской компании по управлению активами. Государство выкупала «плохие» долги ниже их балансовой стоимости. Это способствовало возникновению частного рынка «плохих» долгов. Одновременно государство, исходя из требований МВФ, приняло беспрецедентные меры по либерализации банковского сектора, допустив в него иностранный капитал. В результате рыночная доля банков, принадлежащих иностранному капиталу, к 2005 г. выросла с 7 до 30%. Важным антикризисным шагом стала национализация двух крупнейших корейских банков, чьё банкротство могло нанести сильный удар по стабильности всей банковской системы. Одновременно 5 небольших банков были ликвидированы. Затем, в 2000 г. государство запустило второй этап национализации, чтобы не допустить разрушения хрупкого равновесия, которого удалось достичь в экономике. В результате в собственности государства оказались уже 8 банков, а совокупная доля государства в банковских активах Кореи достигла 54%. [20]

Национализация банков существенно упростила процедуру их рекапитализации и выкупа «плохих» активов. Эта мера способствовала стабилизации сектора, но обошлась большими расходами для налогоплательщиков, эквивалентными 30% ВВП Кореи. Этот кризис стал одним из наиболее дорогих в истории последних десятилетий в мире. Используя власть на рынке банковских услуг, государство стало активно способствовать его концентрации. Общее количество коммерческих банков в стране снизилось с 27 до 13 в 2007 г. В 2005 г. 3 крупнейших банка страны контролировали 63% активов всей отрасли. Концентрация сказалась на повышении эффективности отрасли. Если в 1997 г. менее половины банков страны соответствовали нормативу достаточности капитала на уровне 8%, то к 2005 г. средний коэффициент достаточности достиг 12,5%. Доля ссуд с повышенным риском снизилась за тот же период с 7,2% до 1,3%. Уровни прибыльности и рентабельности банков возросли в десятки раз. После преодоления кризиса власти Кореи постоянно заявляли о желании приватизировать Woori Finance Holdings. Однако в 2014 г. 57% акций крупнейшей финансовой холдинг-компании страны оставались в собственности государства. Продаже подверглись ряд банков, национализированных в годы кризиса. Однако нельзя не принять во внимание тот факт, что приватизация и привлечение внешних инвесторов не стали, вопреки традиционной для рыночного фундаментализма точке зрения, ключевым драйвером этого роста. Более того, государственные банки Республики Корея показали себя более успешными в годы кризиса и в посткризисный период, чем частные и принадлежащие иностранному капиталу.

Так, за период с 2001 по 2005 г.г. государственный холдинг Woori Finance Holdings опередил всех своих конкурентов по таким показателям, как достаточность капитала, рентабельность активов и рентабельность капитала. Компания показала один из лучших результатов по доле рискованных кредитов и росту объёмов кредитования экономики. Приход в банковский сектор Кореи иностранного капитала двойственно сказался на стабильности экономики страны в целом. С одной стороны, такие банки не выдали баснословных кредитов промышленно-финансовым группам (что привело к кризису 1990-х). Тем самым была разорвана складывавшаяся годами связь между чеболями и банками через государство, которое использовало административные рычаги для кредитования монополий. С другой стороны, иностранные банки сконцентрировались на агрессивном захвате рынка потребительских кредитов, стремительно расширяя его. Опрометчивая кредитная политика и слабая оценка рисков привели к развитию «кризиса кредитных карт» в 2003 г. На рынке потребительского кредитования надулся большой «пузырь». 10% населения не смогло погасить кредиты по картам.

Государству вновь пришлось вмешиваться в ситуацию, спасая крупнейшего оператора кредитных карт LG-Card бюджетными выплатами. Характерно, что в условиях кризиса национальные банки приняли активное участие в государственной программе спасения LGCard и сектора в целом. В то время как иностранные банки уклонились от сотрудничества, несмотря на предварительные соглашения. Таким образом, государство всё же пошло на приватизацию большинства банков и привлечение иностранного капитала. Зачем это было сделано? Очевидно, не только из соображений экономической эффективности, поскольку финансовый институт, управляемый государством, демонстрировал более успешные результаты. По мнению ряда экспертов, причина банковской приватизации лежала отчасти в политической плоскости. К такому шагу корейские власти подтолкнула вера в большую эффективность частной собственности по сравнению с государственной; желание ограничить монопольную власть чеболей; давление со стороны МВФ. Таким образом, из опыта корейского кризиса можно сделать важный вывод о том, что частная собственность в современных условиях как минимум не всегда оказывается более эффективной, чем государственная. Превращение банковского сектора Кореи в независимый бизнес, ориентированный на получение прибыли, имел свою цену. Повышение прибыльности банковского сектора привело к снижению эффективности работы банка в качестве проводника сбережений в инвестиции: кредитование промышленности, в т.ч малого и среднего бизнеса, существенно сократилось. Также приватизация не привела к преодолению «морального риска» и не гарантировало защиту от финансовых пузырей.

В годы финансового кризиса 2008-2009 гг. государства активно прибегали к практике национализации банков. В таких странах, как Австрия, Бельгия, Дания, Германия, Исландия, Ирландия, Латвия, Люксембург, Монголия, Нидерланды, Великобритания и США национализация применялась столь же активно, как и поддержка ликвидности, рекапитализация банков, госгарантии по банковским обязательствам. Типичной является национализация системно значимых финансовых институтов, в которых государство получает наибольшую долю капитала.

В таких странах, как Франция, Греция, Венгрия, Казахстан, Португалия, Россия, Словения, Испания, Швеция и Швейцария регуляторы ограничились более мягкими мерами – представлением ликвидности и гарантий по обязательствам банковского сектора. В Великобритании государство в качестве антикризисной меры использовало схему предоставления ликвидности банкам через механизм свопа ценных бумаг, обеспеченных ипотекой, на гос. облигации сроком до 3 лет. Также государство предоставляло банкам краткосрочные займы под залог активов и дало старт программе защиты активов, в рамках которой банки получили возможность приобретать гарантии от потерь сверх установленного уровня по определенным классам активов. В 2008 г. был национализирован один из крупнейших ипотечных банков Великобритании Northern Rock, который регулятор пытался спасти через предоставление гарантий по депозитам. После того, как задолженность банка перед ЦБ достигла 27 млрд фунтов, было принято решение о национализации. В 2010 г. банк был разделен на два учреждения, в одном из которых (Northern Rock) были сосредоточены «хорошие» активы банка с перспективой продажи частным инвесторам, а в другом (Northern Rock Asset Management) – «плохие», в т.ч. невозвратные ипотечные кредиты. Позже в 2012 г. Northern Rock был приватизирован компанией Virgin Money. [43]

Частичной национализации был подвергнут банк Bradford & Bingley. Государство изъяло ипотечный бизнес банка без компенсации собственникам. Остальное, включая сеть филиалов, было продано испанской Santander Group. В ходе рекапитализации в собственности государства оказалось 82% акций Royal Bank of Scotland, которое сменило председателя совета директоров и президента банка. Также государство получило долю в 44% в капитале Lloyds Banking Group, который был слит с HBOS. Позже в ходе приватизации эта доля была снижена до 14%. Некоторые подробности финансового кризиса в США приводились выше. Сейчас отметим, что государство предприняло ряд серьёзных мер для стабилизации ситуации в финансовом секторе. К ним можно отнести программу покупки проблемных активов (TARP) и поддержки капитала (CAP), предоставление гарантии по активам банка Citigroup, утверждение плана финансовой стабильности, учреждение частно-государственных фондов по выкупу активов (PPIP), а также проведение реформы регулирования финансового сектора. Всего с 2007 по 2010 г.г ФРС в рамках различных программ экстренной помощи выделила банкам средств на сумму 16,1 трлн долл.

Ранее, весной 2008 г., государство было вынуждено взять внешнее управление над двумя крупнейшими ипотечными агентствами с госучастием: Fannie Mae и Freddie Mac. Для поддержки их кредитоспособности Казначейство осуществило вливания в эти компании на сумму в 200 млрд долл. Одному из основных игроков на рынке страхования - корпорации AIG - государство выдало кредит на общую сумму в 85 млрд долл. в обмен на 80% акций. Правительство Германии также прибегло к интервенции в банковский сектор. Весной 2009 г.

Бундестаг одобрил законопроект о принудительной национализации баков, чьё состояние оценивается как близкое к банкротству. Он позволил правительству провести экспроприацию акций банка в случае, если не будет достигнуто согласие с акционерами финансового учреждения. Важным условием закона стала обязательная приватизация национализированных банков по мере их финансового оздоровления. Фактически, закон имел целевой характер и принимался для того, чтобы позволить государству получить контроль над Hypo Real Estate – самым крупным финансовым институтом Германии, занимавшем активную позицию в т.ч. на ипотечном рынке США. К тому времени его убытки за последний год составили 5,5 млрд евро. Ранее власти страны уже выделили на поддержку системно значимого холдинга 102 млрд евро, однако эти меры не привели к желаемому результату.

Кроме того, государство приобрело блокирующий пакет акций банка Commerzbank. В 2014 г. государство владело 17% его акций. В 2015 г. Hypo Real Estate всё ещё оставался в руках государства Германии, однако он продолжает избавляться от активов. Так, Hypo Real Estate выставил на продажу 100% акций принадлежащего ему банка Deutsche Pfandbriefbank. Активное участие государства в спасении частных компаний относится преимущественно к финансовому сектору. Однако в истории последних лет подобные примеры возникали и в производстве. Наиболее иллюстративный из них – банкротство крупнейшего автопроизводителя в мире корпорации General Motors. Власти США предоставили компании антикризисные кредиты почти на 49,5 млрд долл., получив взамен 61% её акций. Это было совершенно необходимой мерой, поскольку, по оценкам западных экспертов, банкротство GM вылилось бы в потерю 1,9 млн рабочих мест в 2009-2010 гг., а бюджет потерял бы 40 млрд долл. недополучая налоговые поступления и выдавая пособия по безработице и продовольственные талоны. По мере выхода из кризиса государство постепенно приватизировало компанию. Декабре 2013 г. государство продало последние 2% акций General Motors. [43]

Таким образом, практика показывает, что государства вынуждены прибегать к активному вмешательству в деятельность частных компаний в условиях экономического кризиса. Эта практика развенчивает распространённый в обществе миф, который Р.С. Гринберг сформулировал следующим образом: «стойкое представление, что в современном мире благоденствуют нации, которым удалось к минимуму свести государственное участие в экономике». Господствующая в мире экономическая теория неолиберализма, признавая некоторую необходимую роль государства в экономике, с неодобрением относится к его вмешательству в дела частного бизнеса. Лидер немецкой школы неолиберализма В. Ойкен в целом сводил роль государственной политики к обеспечению конкурентности рыночной среды. Для этого, по его мнению, государство должно контролировать процессы инфляции и дефляции; ликвидировать отрицательные социальные последствия рыночных потрясений; создавать условия, препятствующие образованию монополий; гарантировать свободу частной собственности; обеспечивать свободу и открытость рынков. Обобщает позицию неолиберализма по вопросу роли государства в экономике программа представителей течения, обозначенная на конференции Париже в 1938 г. Её основные принципы, сводятся к следующему: государство должно определить правила и границы, в которых будут развиваться рыночные отношения, основанные на свободном движении капиталов и товаров, а также следить за их соблюдением. Государство должно поддерживать свободную конкуренцию и препятствовать образованию монополий. Вмешательство государства в экономику допускается лишь в случаях, когда оказывается невозможным оперативное возвращение рынка к равновесию на основе движения цен, например, в период войны. [11]

Однако, как показывает практика, в условиях кризиса государства вынуждены активно вмешиваться в деятельность монополий, в т.ч. для… защиты этих монополий, не допуская их разорения. Неолибералы, выступая против монополизации экономики, при этом возражают против прямого воздействия на них. Ойкен ратует за то, чтобы государство создавало условия, затрудняющие возникновения монополий и тем самым отбивающие у них стремление к монопольной власти. «Контроль за деятельностью монополий в условиях конкурентного порядка должен быть настолько решительным, чтобы оказывать сильное профилактическое воздействие», - отмечает экономист, считая, что таким образом «предотвращается само возникновение монополистических властных структур. И это достигается не только установлением запретов на образование картелей, но и, что гораздо важнее, проведением экономической и правовой политики, которая путем использования конституирующих принципов пробивает путь мощным силам конкуренции, существующим в современной экономике».

При этом Ойкен уверен, что обеспечить такой контроль государство может малыми силами: «собственно контроль над монополиями ограничивается относительно немногими действительными монополиями. Поэтому учреждение по делам монополий не должно быть гигантской организацией с большим бюрократическим аппаратом». В конечном счёте антимонопольная теория неолибералов сводится не к борьбе с монополиями, а к попытке «обезвредить» господствующие компании, которые в условиях государственного регулирования будут вынуждены действовать так, как если бы они существовали в условиях свободной конкуренции. «Экономическая политика должна была быть направлена в первую очередь не против злоупотреблений существующих властных структур, а непосредственно против возникновения таковых вообще», - пишет Ойкен и тем самым фактически выступает против принципов свободного рынка и конкуренции, на защите которых он пытается стоять. Поскольку монополии рождаются в конкурентной борьбе, осложнять их появление - означает существенно ограничивать конкуренцию. [36]

Наибольшие производительные возможности, самые подготовленные кадры, широкий доступ к кредиту и ресурсам и, в конечном счёте, возможность вытеснять с рынка своих конкурентов – всем этим обладает самый сильный игрок. Характерно, что своего господства компания может добиться вполне «справедливым» способом, т.е. без использования нечестных методов борьбы, таких как ««боевые цены», локауты, скидки с цен, предоставляемые за длительные деловые связи, и т.д.» (впрочем, последнее с трудом можно отнести к неконкурентным методам борьбы, поскольку скидки являются вынужденной платой участника рынка за стабильность и некоторую уверенность в будущем). Отнять руками государства возможность лидера воспользоваться плодами победы - значит лишить частную компанию важного стимула к развитию. В этом кроется одно из важных противоречий рыночной экономики.

Объективные условия современного экономического развития заставляют государства активно вмешиваться в дела монополий, спасать их, не допуская разорения. Сам ход экономического кризиса также вносит свой вклад в усиление монополизации экономики, поскольку даёт возможность крупным корпорациям, крепче стоящим на ногах, скупать и устанавливать контроль над терпящими бедствие малыми и средними корпорациями. В течение последних десятилетий масштаб вмешательства государств в экономические отношения существенно вырос во всех капиталистических странах. Современная рыночная экономика представляет собой модель, сильно отличающуюся от той, что господствовала в мире ещё 80 лет назад. Как отмечает В.А. Иванов, «современные государства развитых капиталистических стран принимают на себя функции контроля за степенью эксплуатации, за нормой прибыли и её обоснованностью, за кредитованием и дотациями, за уровнем прожиточного минимума, уровнем минимальной оплаты труда и т.п. Они контролируют до 40% цен на товары, изымают у частных владельцев значительную, а иногда даже большую часть прибыли и перераспределяют её в пользу общества в целом».

В США государство через систему прогрессивного налогообложения изымает около 60% прибыли у монополий. В странах Северной Европы этот показатель достигает 80%. Тем самым государство «обобществляет результаты частного производства». Кроме того, в наиболее развитых странах, входящих в ОЭСР, около половины ВВП распределяется через государственный бюджет, в то время как 100 лет назад этот показатель не превышал 10%. Как отмечает американский экономист М. Ротбард: «Государство медленно, но верно брало в свои руки рычаги управления денежной системой, чтобы, во-первых, накачивать экономику заменителями денег по своему усмотрению, во-вторых, перейти к социалистическому управлению всей экономикой». Это явление объясняется отнюдь не высокими идеалами гуманизма, которыми руководствуются чиновники развитых стран мира. Современное государство вынуждено идти на такие шаги, поскольку экономика не может эффективно функционировать и развиваться иначе. Действия государства, направленные на смягчение последствий социального неравенства, являются необходимым условием для развития науки через обеспечение доступа широким слоям населения к высшему образованию; для роста производительности труда через повышение социальной стабильности и расширения социальных гарантий для трудящихся. Здесь, однако, необходимо отметить, что более выраженная социальная направленность внутренней политики самых развитых стран мира является, кроме прочего, следствием того, что эти страны обладают достаточными для этого ресурсами, накопленными в т.ч. благодаря эксплуатации периферии мировой капиталистической системы. [43]

Однако государственная политика, активно применяемая сегодня, на деле не способствует разрешению фундаментальных противоречий современного экономического развития, в т.ч. в разрезе монополизации экономики и системного риска. Государство, вынужденное напрямую вмешиваться в рыночные процессы для борьбы с кризисами, лишь играет роль «пожарной команды», ликвидируя последствия кризиса. После этого национализированные предприятия вновь передаются в частную собственность, чем восстанавливается статус-кво. В конечном счёте активы остаются в распоряжении того же класса крупных собственников, лишь меняя принадлежность тому или иному его клану. По сути дела, государство выполняет функцию страховой компании частного сектора, восстанавливая рыночную стабильность за счёт средств налогоплательщиков. Как правило, такое развитие событий сопровождается существенным урезанием госрасходов в т.ч. в рамках политики жёсткой экономии, что сказывается на качестве социального обеспечения населения, ведёт к углублению неравенства и тормозит процесс экономического роста. Такая политика в итоге приводит к тому, что последствия кризисов взваливаются на плечи трудящегося населения. В западной научной литературе для характеристики такой тенденции был введён соответствующий термин: «privatizing profits and socializing losses» (приватизация доходов и социализация убытков). Эта проблема получила большой резонанс, став темой широкого обсуждения. Наибольшей критике подвергался такой инструмент государственного воздействия на рынок, как bail-out (экстренная финансовая помощь компаниям со стороны государства). «Если налогоплательщики вносят вклад в спасение кампаний от банкротства, они должны быть вознаграждены за счёт будущей прибыли за то, что принимают на себя такой риск», - считает американский сенатор Б. Сандерс.

Кроме того, политика спасения банков со стороны государства в ещё большей степени порождает моральный риск. По мнению американского экономиста А. Гринспэна, «банкротство является неотъемлемой и необходимой частью рыночного механизма». Следовательно, считает он, государство не должно мешать разорению банков в качестве наказания за излишне рискованную политику. Такая точка зрения, на первый взгляд, вполне логична: риск банкротства является хорошим стимулом к порядку и дисциплине на рынке. Однако на практике реализация такого подхода невозможна. Причина тому – отмеченная ранее взаимоувязанность финансовых институтов как одна из сторон финансиализации экономики. Разорение даже среднего банка представляет собой серьёзный риск для устойчивости всей системы, не говоря уже о финансовых гигантах монопольного типа. Их спасение является, фактически, обязательным для государства. [17]

В годы Великой рецессии у регуляторов имелось всего два варианта действий в отношении терпящих бедствие корпораций: экстренное финансирование за счёт налогоплательщиков или бездействие, ведущее с высокой вероятностью к краху банковской системы и, как следствие, всей экономии страны. В последние годы всё чаще идут разговоры о внедрении ещё одного инструмента стабилизации финансовой системы в условиях кризиса. Он получил название bail-in и уже неоднократно обсуждался на самом высоком уровне, в т.ч. на заседаниях G20 и специально созданного Совета по финансовой стабильности. Суть его заключается в принудительной конвертации требований кредиторов в субординированные займы или уставный капитал банка. Такая практика была впервые применена в ходе банковского кризиса на Кипре в 2012 г, когда держатели облигаций банков и депозитов на сумму более 100 тыс. евро были вынуждены списать часть долгов и тем самым были включены в процесс спасения банков. Европейский центральный банк планирует внедрить этот механизм до 2018 г.

Дать обоснованную оценку эффективности такого механизма с т.з. разрешения системных противоречий современной экономики пока затруднительно. Однако совершенно очевидным является тот факт, что история рыночных кризисов вынуждает государства пойти на такое грубое покушение на традиционные ценности свободного рынка. Получается замкнутый круг, в который попала экономика капитализма. С одной стороны, его краеугольные принципы породили глубокие противоречия в экономическом развитии. С другой – преодоление этих противоречий в конечном счёте ведёт ко всё большему отрицанию этих принципов.

Заключение

Подводя итог вышесказанному, отметим, что проблема монополизма заслуженно занимает место в ряду наиболее острых и злободневных тем в экономической теории. Его источники и последствия для развития экономики давно являются предметом глубоких теоретических дискуссий, которые зачастую заканчиваются диаметрально противоположными выводами.

Такая точка зрения в большей мере соответствует реалиям современной рыночной экономики. Объективность процесса монополизации исходит из имманентных свойств самой рыночной модели. Монополии рождаются в конкурентной борьбе. Стремление участника рынка завоевать лидерство толкает его к постоянному укрупнению производства через механизмы концентрации и централизации капитала, что проявляется в активизации сделок по слиянию и поглощению компаний. Такие процессы являются неотъемлемой чертой развития капитализма на протяжении всей его истории.

Как устойчивое явление в рыночной экономике монополии зародились в XIX в. Тогда, в условиях промышленной революции источником их появления и развития стала объективная потребность в укрупнении производства. С тех пор и до сегодняшнего дня главным источником монополизации экономики является концентрация и централизация капитала.

Под воздействием нового витка глобализации, начиная с 1970-х гг., процесс монополизации значительно ускорился. Во-первых, этому способствовало развитие средств коммуникации, упростившее процесс управления разбросанных по планете дочерних предприятий и подразделений ТНК.

Во-вторых, углублению монополизации способствовало становление неоколониализма, пришедшего на смену рухнувшей колониальной системе. Прямое подчинение колоний странамметрополиям сменилось включением слаборазвитых стран в производственные цепочки ТНК – промышленных предприятий монопольного типа, перешагнувших границы государств Европы и Америки. Во многом это стало ответом на стагфляцию и снижение прибылей корпораций в 1970-е гг. Ради повышения размеров дивидендов, выплачиваемых акционерам, компании стали подвергаться жёсткой реструктуризации, мелкие инвесторы были вытеснены крупными инвестиционными фондами, работавшими в связке в инвестиционными банками. Всё это сопровождалось активизацией сделок слияний и поглощений. Корпорации сокращали фонды заработной платы и переводили производства в регионы с дешёвой рабочей силой. В-третьих, усиление монополизации экономики было продиктовано объективными потребностями ускоряющегося технологического прогресса и повышения роли крупных компаний, способных аккумулировать значительные ресурсы и вкладывать их в НИОКР. Вчетвёртых, в условиях холодной войны государства капиталистических стран обеспечивали заказами крупнейшие национальные корпорации – в первую очередь высокотехнологичные – и создавали благоприятные условия для их развития. Такая тенденция сохраняется и сегодня. К примеру, в США на 100 крупнейших компаний в 2014 г. пришлось 47,2% всех госзаказов и 53,1% от средств, потраченных государством на их оплату²⁹⁴. Ключевые заказчики – министерства Обороны, Энергетики, Здравоохранения и социальных служб, а также НАСА и др., очевидно, делают выбор в пользу крупнейших корпораций в т.ч. и потому, что лишь они способны выполнить технологически сложные работы на должном качественном уровне. Впятых, тенденция к монополизации усиливается под воздействием экономических кризисов, в ходе которых значительная часть малых предприятий подвергаются разорению с дальнейшим поглощением со стороны крупнейших компаний.

Ключевые корпорации во всех отраслях современной экономики не только отвоёвывают всё больше жизненного пространства, но формируют новые реалии развития экономики в целом. Сегодня на долю самых мощных компаний в экономике США в обрабатывающей промышленности – всего их насчитывается несколько сотен – приходится чуть менее 90% активов всей отрасли. Одновременно изменяется роль среднего и малого бизнеса. Сегодня он играет подчинённую, вспомогательную роль в сравнении с крупными корпорациями, нередко будучи включённым в их производственные цепочки. При этом важная роль малых форм в экономике проявляется к смягчению проблем занятости.

Крупнейшие корпорации сегодня являются двигателями технологического прогресса, демонстрируют более высокий уровень инновационной активности и производительности труда по сравнению с компаниями малого и среднего бизнеса. Тем не менее, монопольный характер крупных корпораций создаёт значительные риски для стабильного развития экономики в интересах общества. Это проявляется в том, что господствующие на рынке фирмы, во-первых, имеют склонность к умышленному сдерживанию технологического роста отрасли. Во-вторых, они являются источником роста коррупции. В-третьих - монопольного завышения цен. В современной экономике эта проблема наглядно проявляется в боле высоком росте индекса потребительских цен относительно индекса производительности труда.

Таким образом, обобществление монополий, подчинение его общественным интересам, использование инструментов планирования применительно ко всей экономике в целом, становится объективной необходимостью, шагом, который даст возможность человечеству, с одной стороны, использовать преимущества централизации и концентрации капитала, а с другой нивелировать негативные последствия господства монопольного капитала в современной экономике.

Список использованной литературы

1. Абдулов Р. Новый виток монополизации экономики: Тенденции 1990–2000-х гг. // Вестник Института экономики РАН, 2013, № 4. с. 59-66.
2. Артемов А.В. Управление экономикой на основе государственного сектора // Менеджмент в России и за рубежом, 2017, № 6, с. 20-29
3. Белоус Т. Я. Международные промышленные монополии - М.: Мысль, 1972, 279 с.
4. Богомолов О.Т. Анатомия глобальной экономики - М.: Академкнига, 2013, 216 с.
5. Бодрунов С. Д., Гринберг Р. С., Сорокин Д. Е. Реиндустриализация российской экономики: императивы, потенциал, риски. // Экономическое возрождение России. 2013 . № 1 (35) с. 19-49
6. Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал Т.2 - М.: ЛЕНАНД, 2015, 904с.
7. Веблен Т. Теория делового предприятия. Пер. с англ. - М.: Дело, 2007, 288 с.
8. Воейков М.И. Политическая экономия. Очерки и этюды. - СПб.: Алетейя, 2014. 309 с.
9. Горелов А.А., От мировой колониальной системы до глобального неоколониализма // Век глобализации, 2014, № 2 с. 52-64
10. Гринберг Р.С. Свобода и справедливость. Российские соблазны ложного выбора - М.: Магистр, ИНФРА-М, 2012, 416 с.
11. Гринберг Р.С., Рубинштейн А.Я. Индивидуум & Государство: экономическая дилемма. - М.: Весь Мир, 2013, 480 с.
12. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. Перевод с английского - М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Транзиткнига»; СПб.: Terra Fantastica, 2004, 602 с.
13. Гэлбрейт Дж. Экономические теории и цели общества. Перевод с английского - М.: Прогресс, 1976 403 с.
14. Дворников В. Медведев не дал денег малому бизнесу. Почему это хорошо? 4.02.2014 // Slon URL: http://slon.ru/economics/vysokaya_dolya_malogo_biznesa_ne_oznachaet_kachestvo_predprinimatelst va-1052117.xhtml
15. Дж. Стиглиц: Неравенство тормозит восстановление (перевод на русский) // Коммунисты Столицы URL: http://comstol.info/2013/02/ekonomika/5831
16. Дзарасов Р.С. От социального государства к мировому кризису. И обратно? // Логос №2 [98] 2014, с. 235-260.
17. Дзарасов С.С. Теория капитала и экономического роста. – М.: Изд-во МГУ, 2014.
18. Жаворонкова И., Жанр кризиса // Банковское обозрение, №8 июль (151) 2011 URL: http://bosfera.ru/bo/2011/08/zhanr-krizisa
19. Иванов В.А. Миф о свободном рынке и превосходстве частной собственности над общественной. // Вестник АПК Верхневолжья, №1-2018 с.71-78
20. Иноземцев Н.Н. Современный капитализм: новые явления и противоречия. – М.: Мысль, 1972.
21. Кирцнер И. Конкуренция и предпринимательство. Перевод с английского под ред. доктора экономических наук, профессора А.Н. Романова - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2001, 239 с.
22. Концентрация капитала - Экономическая энциклопедия. Политическая экономия. Т.2. Издательство «Советская энциклопедия», 1975.
23. Курс переходной экономики. Под ред. Абалкина Л.И. –М.: Институт экономики РАН, Финстатинформ, 1997, 640 с.
24. Латыпова Л.В, Роль инноваций в малом и среднем бизнесе // Экономика и управление в XXI веке: тенденции развития, 20172, №5, с. 43-46
25. Львов Д.С. Эффективное управление техническим развитием. — М.: Экономика, 1990.
26. Мамедов О.Ю., Производственное отношение: политико-экономическая модель (материалы к спецкурсу) - Ростов н/Д : Феникс, 1997.
27. Маршалл А. Принципы политической экономии. Т. 2. - М.: Прогресс, 2013, 310 c.
28. Меньшиков С.М. Анатомия Российского Капитализма (Второе Издание) - М., Международные Отношения, 2016, 464 c.
29. Милейковский А.Г. (ред.). Новые явления в накоплении капитала в империалистических странах. – М.: «Мысль», 1967. 444 с.
30. Мовсесян А., Огнивцев С. Транснациональный капитал и национальные государства // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 6
31. Монополии капиталистические, Советская историческая энциклопедия. 1973-1982 // URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/sie/11249
32. МОТ: безработица в мире продолжит расти до 2019 г. // Вести Экономика URL: http://www.vestifinance.ru/articles/52095
33. Научные основы управления социалистическим производством. Под ред. Н.А. Цаголова, М. 1972. c.14
34. Нуреев Р.М., Латов Ю.В., Централизованное регулирование смешанной экономики // Tеrrа economicus, 2013, Т. 11, № 3. c. 101-125
35. Оболенский В. Нужная благоприятная и предсказуемая бизнес-среда // Мир перемен. 2015, спецвыпуск, с. 79-85
36. Ойкен В., Основные принципы экономической политики - М.: «Универс», 1995 г., 496 с.
37. Павленко Ю.Г. Корпоративная экономика в институциональном контексте – М.: Институт экономики РАН, 2012, 171с.
38. Певзнер Я. Методология «Капитала» К. Маркса и современный капитализм. – М.: «Мысль», 1969. 228 с.
39. Платонова Е. Д. Стасюк Д. А. О конкурентных стратегиях иностранных ТНК на российском рынке // Современная конкуренция Выпуск № 3 / 2017 с.97-107
40. Покидченко М., Чаплыгина И. История экономических учений. — ИНФРА-М Москва, 2015
41. Пятаков А.Н. Как уничтожить транснациональный капитализм // Марксизм и современность, №1-2 2016 , URL: http://marksizm.ucoz.ru/publ/50-1-0-651
42. Робинсон Дж. «Экономическая теория несовершенной конкуренции» – М.: Прогресс, 1986, 472 с.
43. Ротбарт М. Государство и деньги. Как государство завладело денежной системой общества. - Челябинск: Социум, 2016.
44. Рубинштейн А.Я. «К теории рынков «опекаемых благ»», М.: Институт экономики РАН, 2008, 63с.
45. Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов, книга 1, глава 7. URL: http://www.bibliotekar.ru/adam-smit/8.htm
46. Филипповская Т.В. Социализация экономики в условиях взаимовлияния экономической теории и социальных наук // Известия УрГЭУ 6 (56) 2014, с. 22-27
47. Фридмен М. Методология позитивной экономической науки // THESIS. 1994- №4. с. 20-52
48. Шумпетер Й.А. Капитализм, социализм и демократия. — М.: Экономика, 1995, 540 с.
49. Эпштейн Д. Рыночный фундаментализм и аграрная политика в России // АПК: экономика, управление, №7, 2010 г., с. 47-55