Реферат на тему: Советско-германские отношения в январе-августе 1939 года

Содержание:

Введение

Не будет преувеличением сказать, что советско-германские отношения занимали центральное место в европейской политике Страны Советов на протяжении почти всей первой четверти века ее существования. Германия предприняла первую попытку иностранной интервенции, чтобы задушить советскую власть, перебросив свои войска на Украину и в Петроград. В то же время именно в отношениях с Германией советской дипломатии удалось создать первую успешную модель мирного сосуществования и сотрудничества государств с различными социальными системами: Рапалльский период (1922-1932) доказал реальность лозунга, выдвинутого советской дипломатией с первых дней Советской власти.

Своеобразие отношений между Германией и Советской Россией в 20-30-е годы, развивавшихся на основе Рапалльского договора, определялось, прежде всего, положением в мире после окончания империалистической войны 1914-1918 годов. И ситуация вокруг Советской России постоянно менялась. В первые годы после революций 1917 и 1918 годов новые республиканские режимы в Москве и Берлине нуждались друг в друге и были заинтересованы в том, чтобы другие державы видели в них союзников. Поначалу, особенно в 1923 году, во время оккупации Рура, Германия была более заинтересована в этом. После ряда неудачных попыток Коминтерна экспортировать революцию за пределы СССР, стимулировавших консолидацию Запада, союз с Берлином стал желанной целью для Москвы.

Ситуация была, в общем, противоречивой и неоднозначной. С одной стороны, принимая во внимание всю помощь, оказанную Москве Берлином в 1920-1933 годах в создании военной промышленности, подготовке кадров Красной Армии, налаживании штабной работы, передаче конфиденциальной информации и разведданных о вероятном противнике, есть основания сделать вывод о наличии элементов союзнических отношений. С другой стороны, этих элементов все же было недостаточно для того, чтобы альянс получил договорно-правовую форму, хотя Москва и не была против. Но Берлин на это не пошел.

Ведь обе стороны прекрасно понимали сильные и слабые стороны своего квазисоюза, потому что ими двигали совершенно разные мотивы: правительство Ленина делало ставку на мировую революцию, а германская политическая элита ничего так страстно не желала, как возвращения в клуб великих держав, отмены унизительных положений Версаля и пересмотра границ. Идея реванша стала главной, и ее главным носителем стали немецкие генералы, состоявшие в основном из потомственных аристократов, воспитанных в духе пангерманизма. Отрезвляющим ливнем для немцев стала и неудавшаяся попытка Коминтерна осуществить "Октябрьскую революцию" в Германии в октябре 1923 года. Таким образом, далеко не случайно, что, хотя Германия оставалась безоружной в окружении враждебной Франции, Чехословакии и Польши, Берлин не соглашался на союз с Москвой. Вместо этого и Берлин, и Москва, достигнув естественных границ в своих отношениях, стали использовать фактор военных связей как средство политического давления в отношениях с державами Антанты примерно со второй половины 1920-х годов, существенно ограничив при этом возможности своих военных кругов вмешиваться в политику. Умело блефуя и допуская некоторую утечку информации, они к концу 20-х-началу 30-х годов сумели включиться в мировую политику, по существу не отклоняясь от своих стратегических целей.

Приход нацизма к власти в Германии 30 января 1933 года означал мобилизацию германского империализма для изменения существующего баланса сил в Европе. Нацистская программа захвата "жизненного пространства на Востоке" была направлена на вооруженное нападение на Советский Союз, будь то в составе общей коалиции основных стран капиталистического мира или в одиночку, но с опорой на материально-технические ресурсы Западной Европы. Конечная цель нацистской Германии - установление мирового господства-была в то же время угрозой для всех других стран земного шара, прежде всего для Франции и Англии.

После прихода Гитлера к власти в Германии линия на продолжение политики Рапалло, как таковая, была подвергнута пересмотру в Москве. И хотя очередная смена власти в Германии сама по себе не означала для Москвы автоматического отказа от приоритетных отношений с Берлином, в связи с тем, что Франция просто не могла на короткое время занять место Германии, тем не менее Рапалльский период закончился. Началась новая глава в советско-германских отношениях.

В то же время Москва не могла отказаться от экономического, промышленного и иного сотрудничества с одной из самых развитых и динамично развивающихся стран мира. Это не входило в ее планы. Поэтому начался поиск новых форм взаимоотношений - более осторожных, более уравновешенных. Кроме того, военные поставки из Германии в СССР продолжались, и в некоторые годы советский импорт из Германии почти полностью состоял из предметов вооружения. Военные атташе и разведслужбы, с упором на "польский фактор", были почти постоянно связаны. Наконец, многое до сих пор не ясно о взаимоотношениях НКВД со своими "коллегами" из Германии.

Цель данной статьи-рассмотреть развитие советско-германских отношений с 1933 по 1939 год.

Эта цель позволила нам сформулировать следующие задачи данного исследования:

• Рассмотрим развитие политического сотрудничества.
• Рассмотрим развитие экономического сотрудничества.
• рассмотрим развитие военного сотрудничества.

Актуальность данной работы определяется тем, что в течение многих лет материалы и документы, связанные с вопросом советско-германского сотрудничества в предвоенный период, были скрыты или были засекречены. это создало одностороннюю интерпретацию данной ситуации. В последнее время опубликован ряд документов, позволяющих составить целостную картину процесса взаимоотношений СССР и Германии.

Развитие политических отношений с Германией

Приход Гитлера к власти

Национал-социалистическая, или нацистская, партия Германии, возглавляемая Адольфом Гитлером, быстро набирала силу. Вину за низкие зарплаты и безработицу в Германии Гитлер возложил на евреев. Он сформировал вооруженные отряды (СА) под своим личным командованием, члены которых назывались штурмовиками. Они охраняли нацистские митинги, избивали коммунистов и евреев. После ноябрьских выборов 1932 года нацистская и центристская партии сформировали правительство. 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером Германии.

Перед советскими дипломатами встала полномасштабная проблема: как повлияет установление фашистского режима в Германии на советско-германские отношения? Ясный ответ на этот вопрос становился тем более важным, что отношения с Германией играли особую роль в 15-летней истории внешней политики и дипломатии советского государства. Сразу же после победы Октября власть рабочих и крестьян столкнулась со смертельной угрозой со стороны грабительского германского империализма. Наступление кайзеровских армий на Петроград и Советскую Украину представляло собой первую попытку мировой буржуазии свергнуть Советскую власть путем вооруженной интервенции. Навязанный Советской России грабительский Брестский "мирный договор" стал на долгие годы образцом для планов нового "похода на Восток", о котором не переставали мечтать империалистические круги германского финансового капитала. Даже потерпев поражение в Первой мировой войне, германский империализм продолжал претендовать на роль главной антисоветской силы в Европе, выступая душителем революционного движения в Прибалтике и требуя от держав Антанты смягчить условия Версальского договора в качестве "награды" за свои антибольшевистские "заслуги" в этом вопросе. Исторически логично, что ландскнехты контрреволюционных банд в Прибалтике впоследствии составили костяк нацистского "движения", а один из представителей так называемой "прибалтийской клики" Розенберг стал главным "специалистом" НСДАП по внешнеполитическим вопросам. 

В то же время именно в отношениях с Германией советской дипломатии удалось создать первую в истории модель мирного сосуществования государств с различными общественными и социальными системами, которая доказала всему миру реальность и взаимную выгоду мирного сотрудничества со Страной Советов.

Советско-германский договор, подписанный 16 апреля 1922 года в небольшом итальянском городке Рапалло близ Генуи, положил начало целому периоду добрососедских отношений между первым в мире социалистическим государством и Веймарской республикой.

К январю 1933 года в здании рапалльского сотрудничества между СССР и Германией уже появилось много трещин: политика последних правительств Веймарской Республики характеризовалась усилением антисоветских тенденций. Показателен уже тот факт, что Берлинский договор о ненападении и нейтралитете, заключенный в 1926 году в развитие и углубление Рапалльского договора, формально перестал действовать, поскольку протокол о его продлении, подписанный в Москве 24 июня 1931 года, остался не ратифицированным Германией в день прихода нацизма к власти. Серьезность ситуации едва ли могли смягчить заверения германского МИДА в неизменности политической линии в отношении СССР (причина не ратификации Протокола объяснялась так: Берлинский договор настолько важен для Германии, что продлить его просто указом президента, как получить все действующие законодательные акты в связи с недееспособностью Рейхстага, немыслимо, а надежды на рабочее большинство в парламенте не оправдались). Во внешней политике Германии все более открыто одерживали верх силы, считавшие сговор с западными державами за счет Советского Союза верхом государственной мудрости.

В июле 1932 года канцлером Германии был назначен Франц фон Папен, ставший для современников олицетворением политической недееспособности, которая сочеталась с его еще большей ненавистью к коммунизму и советской стране. На Лозаннской конференции по проблеме репараций с Германии он "по секрету" выдвинул план германо-франко-британского союза на антисоветской основе. Стремясь извлечь выгоду из вполне реальных противоречий между Францией и Англией, Папен сообщал своим партнерам о проекте отдельно и со значительными вариациями: он пытался убедить англичан, что главное для него - англо-германская "гармония", а французов, что у него нет другой цели, кроме франко-германского "примирения". Естественно, такая грубая тактика только способствовала громкому провалу всей затеи. Эррио, выступавший против Папена с французской стороны, был далеко не таким простаком, каким притворялся.; "План Папена" стал достоянием мировой общественности, и Эррио неоднократно ссылался на провал махинаций Папена как на свою личную заслугу в последующих советско-французских переговорах. Предложения Папена встретили столь же холодный прием со стороны англичан, которые чувствовали себя обманутыми. Однако, несмотря на этот скандальный провал, Папен, имевший полную поддержку Гинденбурга, последовательно следовал линии, которую он наметил на протяжении всего своего шестимесячного канцлерства. Назначение такого человека на пост вице-канцлера, то есть второго лица в новом правительстве, могло только усилить тяжелые предчувствия советских дипломатов.

Не менее зловещим было включение в правительство Альфреда Гугенберга, занявшего посты имперских министров экономики и сельского хозяйства, прусских министров сельского хозяйства и торговли, а также имперского комиссара "по оказанию помощи крестьянам", то есть остельбских землевладельцев (кроме того, член руководства Гугенбергской "Немецкой национальной народной партии" Зельдте возглавил имперское министерство труда, поставив тем самым этот важный рычаг экономической политики под влияние Гугенберга). Яростный враг коммунизма и Советского Союза, инициатор коалиции всех крайне правых Германии, включая нацистское "движение" ("Гарбульский фронт"), один из главных организаторов прихода Гитлера к власти и "гарант" верного служения новому режиму интересов крупной немецкой буржуазии, Гугенберг вполне мог поставить под угрозу советско-германские экономические связи, что было одним из столпов репульской политики, и поддержать, в наименьшей степени, влияние "венских" прагматиков поры. Советские заказы на машины и оборудование в течение первой пятилетки спасли сотни тысяч немецких рабочих от кошмара безработицы. По словам Густава Хильгера, работавшего в германском посольстве в Москве с 1922 по 1941 год, "если многочисленные немецкие промышленные предприятия, особенно в области станкостроения, успешно пережили экономический кризис, то этим они обязаны главным образом советским заказам".

В мае 1933 года Гитлер направил своего эмиссара А. Розенберга в Лондон, чтобы прозондировать почву для возможной отмены военных статей Версальского договора 1919 года, устанавливавших ограничения на немецкие вооружения. Аналогичное исследование было проведено в Париже. Советские станции в этих странах сообщают в Центр, что реакция Англии и Франции на демарши Гитлера была отрицательной. Берлинская станция во главе с Борисом Моисеевичем Гордоном сообщает, что в ответ Гитлер намерен выйти из Лиги Наций и начать одностороннее вооружение Германии. Следующим ее шагом станет оккупация демилитаризованной Рейнской области.

Дальнейшие события подтвердили правильность оценок резидентуры ОГПУ в Берлине. Действительно, 14 октября 1933 года Германия демонстративно вышла из Лиги Наций и начала активно вооружаться. Лозунгом Гитлера становится "оружие вместо нефти".

В докладе Председателя Совета народных Комиссаров на заседании ЦИК СССР 28 декабря 1933 года подчеркивалось: "До недавнего времени дружественные отношения между СССР и Германией покоились на основе их стремления к миру и развитию экономических отношений. Мы по-прежнему полностью привержены этим принципам даже сейчас. Только в их осуществлении мы видели силу политического и экономического сотрудничества между СССР и Германией, сотрудничества в интересах обеих стран и всеобщего мира. С другой стороны, политика идеологов воинствующего национал-социализма, таких как Розенберг и другие, прямо противоположна этому. Поскольку эта политика насквозь пропитана реакционными желаниями и агрессивными империалистическими планами, она несовместима с укреплением дружественных отношений с СССР".

Экономические отношения между СССР и Германией, упомянутые в речи Председателя Совнаркома, были практически единственным элементом отношений между двумя странами Рапалльского периода, сохранившим свое значение сначала после 30 января 1933 года. Однако негативные последствия изменений в германской политике также очень скоро сказались и на этой области.

Учитывая особенности нового германского правительства, главный вопрос для советской дипломатии в эти первые месяцы состоял в том, можно ли рассчитывать на возможность приостановить ухудшение советско-германских отношений хотя бы на некоторое время и в определенных пределах не допустить возникновения открытой военной угрозы уже сейчас.

Первые действия новой власти в сфере советско-германских отношений, казалось, не соответствовали генеральной линии, выраженной в разоблачениях "Майн кампф".25 февраля 1933 года было окончательно подписано соглашение по финансово-экономическим вопросам, которое в целом учитывало пожелания СССР. В апреле германское правительство приняло решение ратифицировать протокол о продлении Берлинского договора, и 5 мая 1933 года в Москве состоялся обмен ратификационными грамотами. Немецкие официальные лица заверили советских дипломатов, что смена правительства не приведет к вредным последствиям для отношений между двумя странами.9 марта влиятельный орган германских деловых кругов "Берлинен Берценцайтунг" писал (разумеется, с одобрения новых властей): "Германо-советские внешнеполитические отношения находятся на прочном фундаменте. С одной стороны, в условиях Версальской системы и при существующем характере германо-польских отношений СССР является естественным партнером Германии; С другой стороны, хорошие отношения с Германией дают СССР более надежную гарантию от образования антисоветского фронта, чем любые другие отношения или пакты о ненападении. Заключив новое кредитное соглашение с СССР, германское правительство уже показало, что, несмотря на внутриполитическую борьбу с коммунизмом, оно намерено сохранить прежние германо-советские отношения". 21 марта было опубликовано интервью Геринга, в котором он выразил "уверенность", что советско-германские отношения "будут такими же дружественными, как и в прошлом". И 7 мая 1933 г. Уже "Фелькишер Беобахтер" Розенберга высказывался за "поддержание дружественных отношений (с СССР) в интересах взаимной выгоды" .  

Деятельность нового посольства Германии в СССР

Решение о назначении политика и дипломата старой школы Р. Надольного, пользовавшегося репутацией убежденного сторонника укрепления отношений с СССР, послом Германии в СССР переведенного в Токио Дирксена было принято в начале октября 1933 года в рамках поспешно осуществленных немцами мер по "оживлению" "русской тени", являвшейся фикцией заинтересовавшего их внешнеполитического порядка, прикрывавшего выход Германии из Лиги Наций и конференции по разоружению (Надольный был немецким представителем на конференции). Один из последних крупных дипломатов донацистского периода, Надольный серьезно отнесся к назначению в Москву, которое считал высшей точкой своей дипломатической карьеры. Будучи знаком с нравами нового правительства в Берлине, он подготовил директивы для своей работы в СССР, которые были направлены на достижение реального улучшения отношений с великим соседом на востоке. Тот факт, что директивы были официально утверждены Гитлером и Нейратом, свидетельствует лишь о намерении в полной мере использовать тактический аспект "операции Надольный".

После того как информация о советском предложении гарантий Прибалтийским Государствам стала достоянием общественности в начале января 1934 года благодаря усилиям Польши, Надольный в беседе с народным комиссаром иностранных дел СССР 15 января жаловался на недоверие СССр к германской политике. Он заявил:"... Я бы счел более правильным, если бы советское правительство вступило в контакт с Берлином или со мной, если бы оно почувствовало, что наша политика угрожает его интересам в Прибалтике. Берлинский договор специально предусматривает такие контакты".

В то время, когда Берлин и Варшава явно сговорились потенциально угрожать Прибалтийским государствам, у наркома возникла идея, за неимением лучшего способа, использовать призыв Надольного, чтобы попытаться обеспечить независимость прибалтийских государств, связав определенные обязательства с основным источником опасности для этой области, и в то же время прощупать истинные намерения нацистского правительства. 28 марта 1934 года на встрече с Надольным нарком сделал соответствующее предложение, непосредственно связав его с задачей улучшения советско-германских отношений. Он сказал, что " деклараций о желании поддерживать хорошие отношения недостаточно. Нужны более серьезные действия". С этой точки зрения, М. Литвинов выразил пожелание, чтобы декларируемое Германией стремление сохранить независимость Прибалтийских государств было закреплено в международном акте, и предложил для этого открытый для присоединения других заинтересованных стран совместный протокол, согласно которому СССР и Германия "всегда будут учитывать в своей внешней политике обязательство сохранить независимость Прибалтийских стран", ранее входивших в состав Российской империи. Надольный охарактеризовал предложение наркома как "первый шаг к улучшению отношений" и добавил, что он "высоко ценит" его "независимо от реакции своего правительства на это предложение".

Советская инициатива означала, что согласие Германии устранит предлог для отказа Польши участвовать в акции по защите независимости Прибалтийских государств. Присоединение Польши к намеченному протоколу могло превратить ее в один из столпов системы коллективной безопасности, к созданию которой стремился СССР. Но именно это и не нравилось германскому правительству.

К концу марта 1934 года Надольный уже имел немало сражений с руководством германского МИДА за улучшение советско-германских отношений, хотя они и были проиграны. Среди инициатив посла, отвергнутых Нейратом, были: предложение информировать советскую сторону в соответствии с Берлинским договором о германо-польских переговорах; предложение о германской инициативе по расширению торговли с СССР и о предоставлении ему кредита.; постановка вопроса о публичном заявлении Гитлера с четким опровержением соответствующих идей "Майн Кампф" по отношению к СССР, а также заверение в том, что Германия не планирует воспользоваться возможным японским нападением на СССР. В записке от 9 января 1934 года Надольный сформулировал ряд принципов германской политики в отношении СССР, которые шли вразрез с линией Гитлера и Нейрата. В частности, он писал: "Мы по-прежнему заинтересованы в сохранении целостности Советской России как опоры для нас в вопросах мировой политики и как сферы экономической деятельности"[20]. В ответ на все предложения Надольный 17 января получил указание "не проявлять инициативы в разговорах с высшими должностными лицами о германо-русских отношениях", а "ждать дальнейшего развития ситуации с холодной, самоуверенной сдержанностью". В ответ на возражения посла в личном письме к Бюлову ("холодная сдержанность" означала бы при данных обстоятельствах "списание" советского фактора) статс-секретарь германского МИДА 12 февраля пустился в философские рассуждения на тему о том, что "определенные взлеты и падения в германо-российских отношениях неизбежны и должны рассматриваться в совокупности. Держать их всегда на одном уровне стоило бы больших жертв, которые никак нельзя оправдать. Давайте спокойно позволим маятнику сделать свой полный ход. С точки зрения нашей политики в целом, момент для активной политики в отношении России еще не наступил ни во внутренней, ни во внешней политике".

Не сомневаясь в негативной реакции Берлина на советское предложение от 28 марта 1934 года, Надольный сам рекомендовал избегать его реализации, но настаивал на том, что нельзя просто отвергнуть советскую инициативу. Он считал целесообразным использовать его для разработки совместного советско-германского документа, который мог бы послужить новой основой для развития отношений между двумя странами. С этой целью Надольный намеревался придать документу более широкий характер обязательства избегать того, чтобы "политика, проводимая каждой из двух держав по отношению к своему соседу", вступала в противоречие с интересами партнера. Такой документ мог бы стать дополнением или расширением Берлинского договора. В телеграмме от 3 апреля Надольный продолжал развивать свою аргументацию. Он подчеркнул, что было бы неправильно рассматривать советское предложение только как намерение вести Германию "по тонкому льду", поскольку существуют реальные опасения относительно намерений Германии в Прибалтике. Отказ от предложения был бы воспринят не только как подтверждение агрессивных планов, но и как "явный отказ от протянутой нам руки мира и значительно ухудшил бы и без того напряженные отношения".

Тем не менее 9 апреля Нейрат телеграфировал Надольному указание отклонить советское предложение под предлогом того, что прибалтийским странам якобы ничего не угрожает, без каких-либо встречных предложений. Более того, Нейрат предлагал заявить советской стороне, что в целом " нет вопросов, которые могли бы стать предметом нового политического соглашения, так как все политические вопросы, которые фактически пригодны для урегулирования в договорной форме, полностью исчерпаны существующими договорами, прежде всего Берлинским договором." Сообщив послу об отказе от его идей, министр заявил, что " невозможно заключить с Советским Союзом какие-либо политические соглашения, которые затрагивали бы наших восточных соседей. Например, обязанность консультироваться с советским правительством по любым политическим действиям, затрагивающим соседние государства, лишит нашу восточную политику, особенно в отношении Польши, всякой свободы действий.

12 апреля Надольный вновь обратился в МИД Германии с просьбой не закрывать дверь для нормализации советско-германских отношений. Он предложил выразить готовность начать переговоры для определения условий, при которых положения Берлинского договора могли бы быть в полной мере применены на практике с перспективой выработки совместной декларации по этому вопросу; если ответ МИД на это также будет отрицательным, то Надольный счел желательным добавить в текст ответа фразу: "Любые предложения советского правительства на этот счет будут нами с готовностью приняты и любезно изучены". Нейрат согласился добавить к тексту ответа две фразы, но сформулировал их сам: "Настоящий договор (Берлинский) предусматривает, что оба правительства будут поддерживать дружеские контакты друг с другом для обеспечения согласия по всем вопросам политического или экономического порядка, затрагивающим обе страны. Германское правительство, в соответствии с этим соглашением, готово обсудить с Правительством СССР вопрос о восстановлении отношений доверия, которые были бы выгодны обеим странам." Раскрывая внутреннюю бессмысленность своей формулы, Нейрат подчеркивал, что предложенный Надольным текст мог бы "побудить советское правительство сделать официальное предложение о заключении договора, которое нам снова пришлось бы отвергнуть". Чтобы окончательно лишить посла возможности проявить "своеволие", Нейрат уже 11 апреля в беседе с полпредом СССР в Берлине не оставил сомнений в своем намерении блокировать развитие советско-германских отношений. Он заявил, что " не придает никакого значения бумажным пактам... Он понимает (только. - Авт.) составление таких письменных документов, которые способствуют дружбе. Это в основном хозяйственные документы".

Когда 14 апреля 1934 года Надольный вручил наркому официальный ответ из Германии, М. М. Литвинов выразил сожаление по поводу отказа от советского предложения, в котором он видел "реальное и, пожалуй, единственное средство улучшения наших отношений. Отвергая наше предложение, - продолжал нарком, - германская сторона не делает никаких положительных предложений, а, напротив, заранее отвергает подписание каких-либо дипломатических актов ". 21 апреля нарком вручил Надольному развернутое заявление, в котором доводы немецкого ответа подверглись язвительной критике. Тем не менее советское заявление не захлопнуло дверь. В нем говорилось: "Берлинский договор, при всем его значении и ценности, не охватывает тех вопросов, затрагивающих Советский Союз, которые были вызваны к жизни новой международной обстановкой и политикой нового германского правительства. Могу заверить Вас, господин посол, что мы всегда будем готовы благожелательно рассмотреть конкретные предложения германского правительства, которые действительно могут иметь эффект улучшения отношений и укрепления взаимного доверия между нашими странами".

Озабоченный поиском выхода из создавшегося германской стороной тупика в советско-германских отношениях, Надольный обратил особое внимание на то, что СССР не отказался от переговоров с Германией об улучшении отношений. Советская запись беседы отмечает, что германский посол "спросил, может ли он понять резюме (краткое изложение наркома содержания заявления), так что мы предлагаем Германии сделать другие предложения после того, как отвергнем наши." Нарком подтвердил правильность такого понимания и заявил, что СССР готов обсуждать любые заявления, но трудно представить себе полезные предложения, которые "не заканчивались бы фиксацией чего-то на бумаге." В то же время советская сторона была не в состоянии пойти навстречу Надельному, воз просила не предавать огласке вопрос о совместном протоколе. Нарком подчеркнул невозможность "скрыть наш шаг от заинтересованных государств, тем более что нет уверенности, что они не узнают о нем из других источников" . 27 апреля были опубликованы тексты германского ответа и советского заявления. В редакционной статье "Германия и Прибалтика", опубликованной в этот день в "Известиях", отмечалось, что " весь мир знает и весь мир будет помнить, что СССР предложил конкретный метод улучшения атмосферы в Восточной Европе и что Германия отвергла этот метод."

Прекращение попыток германской дипломатии сыграть на "русской тени" и возврат к линии демонстративного обострения отношений с Советским Союзом были вызваны усилением международных позиций нацистской Германии в результате польско-германского сговора и безнаказанного выхода из Лиги Наций. 12 мая 1934 года антисоветская кампания против якобы голодающей России, которая была остановлена осенью 1933 года, возобновилась в Германии в больших масштабах. Специально для этой цели организация "Братья по нужде" опубликовала в большинстве немецких газет прокламацию с клеветническими нападками на СССР. На этот раз германское правительство открыто присоединилось к кампании. В речи 16 мая на так называемом "Съезде труда" Гитлер официально поддержал абсурдные измышления о мнимом "голоде" в Советском Союзе, попытался утверждать, что все необходимое для индустриализации СССР поступает из-за рубежа, и, по сути, выступил с призывом ко всему капиталистическому миру прервать экономическое сотрудничество и торговлю со страной социализма. Весьма симптоматично, что идея экономического бойкота СССР была предварительно "опробована" фюрером в беседе с английским послом 5 декабря 1933 года.

В такой обстановке занимать пост посла в Москве человека, всерьез стремящегося к нормализации отношений с СССР, стало не только бессмысленно, но даже вредно для проведения того откровенно антисоветского курса, который отныне окончательно стал рассматриваться в Берлине как основа для достижения сговора с Западом. Надольному пришлось уйти. Предлог для этого был предоставлен им самим.

В своих воспоминаниях Надольный сообщает, что в беседе с нарко-комиссаром иностранных дел СССР 21 апреля он высказал идею расширения Берлинского договора путем заключения договора о дружбе, который гарантировал бы целостность территорий обеих стран, и эта идея не была категорически отвергнута советской стороной. Исходя из этого факта и опираясь на свои предыдущие предложения, Надольный в беседах с Гитлером, Нейратом и другими ответственными лицами в мае настаивал на германской инициативе с целью" спасения " отношений с СССР. На этот раз ему удалось заручиться поддержкой Бюлова, который 31 мая одобрил записку, развившую идеи Надольного и зашедшую, как он свидетельствует, " даже дальше моих предложений." В ноте и приложениях к ней рекомендовалось, в частности, заключение соглашения или подписание совместной декларации СССР и Германии о том, что обе страны не намерены угрожать существованию партнера попытками вторжения на его территорию или вмешательства в его внутренние дела, обязательство не поддерживать действия эмигрантов из другой страны с этой целью., а также обязательство не допускать письменных или устных заявлений в этом духе. Предусматривались шаги по расширению экономических связей между двумя странами. Предлагалось, чтобы обращение канцлера к Председателю Совета народных Комиссаров СССР послужило толчком к достижению такого соглашения.

Гитлер, поддержанный Нейратом, наотрез отказался одобрить эти предложения, заявив Надольному, что он "не хочет иметь дела с этими людьми." Поскольку речь шла о будущем советско-германских отношений, о самом значении порученной Надольному миссии, как он ее понимал, посол поставил вопрос о его отставке. Это было принято. В начале июня 1934 года Надольный навсегда уехал из Москвы, куда вернулся на несколько дней, чтобы уладить личные дела. Уже в отставке он направил личное письмо Гитлеру, в котором доказал ошибочность своего решения относительно СССР и предсказал, что в один прекрасный день ему придется отправиться и к русским. просить их дружбы.

Надольный не решился открыть советским собеседникам истинную причину своей отставки. Нейрат объяснил это М. М. Литвинову 13 июня "исключительно по личным причинам, а именно: упущение между Надольным и канцлером." Однако советская дипломатия справедливо рассматривала это событие как одно из внешних проявлений завершения ликвидации нацизмом рапалльского наследия, значение которого лишь подчеркивалось одновременным нападением германской дипломатии на проект Восточного пакта. Как отмечал нарком иностранных дел СССР в своей речи на съезде Советов 28 ноября 1936 года, " хотя фашизм, придя к власти, заявил о своем желании сохранить наилучшие отношения с Советским Союзом. он особенно невзлюбил нас после того, как мы предложили гарантировать безопасность и целостность наших общих соседей". Нацизм сбросил всю маскировку своей враждебности ко всему, что могло бы способствовать созданию эффективной системы коллективной безопасности в Европе.

Советско-германские отношения с 1935 года

В речи Гитлера от 21 мая 1935 года, в которой намечались основные направления германской внешней политики на период после денонсации военных статей Версаля, антисоветизм звучал как главная тема. Отношение Германии к большевизму и Советскому Союзу "фюрер" характеризовал как "непримиримость" и "фанатическую ненависть". Гитлер вновь подчеркнул" заслуги " нацизма перед Европой в борьбе с большевизмом и заявил, что Германия не будет участвовать в международных соглашениях о взаимопомощи вместе с СССР. Более того, Гитлер ставил под сомнение возможность заключения вообще каких-либо соглашений между Германией и СССР: выражая готовность заключить договоры о ненападении со всеми соседями Германии, он намеренно формулировал этот тезис таким образом, чтобы было неясно, включена ли в них ССР145. Сентябрьский съезд нацистской партии 1935 года был целиком посвящен лозунгу борьбы против СССР. В своей речи Геббельс сказал, например: "Когда Германия во главе всех групп единомышленников ведет борьбу против международной большевизации мира, она сознает, что выполняет всемирную миссию, выходящую далеко за рамки национальных задач и от успешного осуществления которой зависит судьба всех культурных народов". Гитлеровский министр потребовал от Запада прекратить сотрудничество с СССР.

Линия разделения государств, заинтересованных в сохранении мира, последовательно проводилась нацистами в дипломатических контактах. В беседе с французским послом 22 ноября 1935 года Гитлер заявил, что"не может быть и речи о сближении Германии и Франции на основе русско-французского пакта." Когда Франсуа-Пенс заговорил о "европейской солидарности", "фюрер" сказал, что для него Азия начинается в России и что ему кажется столь же вредным вовлекать Россию в европейские проблемы, как и соглашаться по настоянию Франции, признать Советскую Республику членом Лиги Наций." Гитлер сказал британскому послу 13 декабря, что "в том, что касается дальнейшего развития европейской солидарности, было бы серьезной ошибкой... вводить русского колосса в европейские комбинации". 18 декабря он сообщает польскому послу, что "решительно выступает против вмешательства России в дела Запада... Он за европейскую солидарность, но, по его мнению, эта солидарность заканчивается на польско-советской границе." В октябре 1935 года Франсуа Понсе передал советскому посланнику сделанное ему Риббентропом заявление о том, что " СССР не должен вмешиваться в европейские дела."

Опасность для дела мира, заключавшаяся в практическом взаимодействии нацистской политики с вдохновителями "умиротворения", отчетливо осознавалась в Советском Союзе. Н. Н. Крестинский писал советскому посланнику в Германии 7 марта 1935 года: "Гитлер хочет создать у Симона впечатление своей абсолютной непримиримости с СССР. Нам выгодно противодействовать этому маневру. Нам это тоже нужно, чтобы повлиять на Лаваля." Продолжая работу по созданию эффективного союза стран, заинтересованных в сохранении мира, советская дипломатия предприняла ряд шагов, направленных на противодействие тактике германского фашизма.9 мая 1935 года нарком иностранных дел СССР сообщил германскому послу  "о возможности теперь, после заключения пакта с Францией, (поддерживать) более правильные отношения с Германией, чему также способствовало бы заключение регионального пакта".

Не дожидаясь решений органов Лиги Наций, СССР заморозил торгово-экономические отношения с Германией сразу же после ввода немецких войск в Рейнскую область. В ноте Второго отдела Министерства иностранных дел Германии от 25 марта говорилось: "Можно считать само собой разумеющимся, что Советская Россия является одной из стран, которые будут способствовать осуществлению вероятного желания Франции ввести санкции (против Германии). Более того, российское правительство уже сделало шаг в этом направлении, дав указание своей делегации через несколько часов после германской акции 7 марта не подписывать германо-русское экономическое соглашение на 1936 год, которое было согласовано, за исключением нескольких незначительных пунктов, до дальнейшего уведомления. В результате уже наблюдается значительная задержка с поступлением русского сырья в Германию". Когда советский посол в Берлине, учитывая практическую капитуляцию Запада перед лицом деоккупации Рейнской Области НКИД, поднял вопрос об обеспечении советских экономических интересов в Германии, поставленный под угрозу отсутствием соглашения, нарком подчеркнул в письме от 19 апреля 1936 года: "Пока неудача (попытки сопротивления Гитлеру) не была фактом и нет даже малейшего шанса избежать ее, мы не должны уклоняться от любых усилий в этом направлении... Пока Франция и ее друзья не отказались (окончательно) от борьбы с этими гитлеровскими планами (разобщенность. миролюбивые страны), мы должны не умерять, а поощрять эту борьбу. Наш отказ от экономических переговоров с Германией.  несомненно, поощряет эту борьбу."

В условиях отказа Запада принять какие-либо санкции против Германии возможный односторонний разрыв торговых отношений Советского Союза с ней был бессмысленным. Посланник СССР в Берлине подчеркивал в письме НКИД от 12 апреля: "Даже если мы знаем, что нам суждено стать жертвой немецкого нападения, сохранение и даже развитие экономических отношений с Германией, особенно кредитных, также имеет смысл. Пусть немцы, нападая на нас, понесут дополнительный удар от болезненного разрыва экономических отношений с нами, чем если они найдут замену нашему рынку заранее и при нашей поддержке."

Советский Союз должен был позаботиться о защите своих интересов. Нарком писал полпреду 11 апреля: "Исходя из заявления, сделанного мне Канделаки (торговым представителем СССР в Германии) о том, что если договор на 1936 год не будет заключен, нам придется дать больше золота или девиза для покрытия старых обязательств, чем в случае договора, я не возражал против этого договора. Однако в общей сложности мы ввезем (в Германию) девиз вместе с экспортными товарами на несколько большую сумму, чем наш долг, но девизная часть будет значительно сокращена ". 

В то же время советское правительство твердо настаивало на том, что экономические отношения с Германией должны быть сведены к самому строгому минимуму. Когда после подписания советско-германского экономического соглашения 29 апреля немцы вновь заговорили о возможности предоставления новых займов, Н.Н. Крестинский отмечал в письме полпреду в Берлине от 4 августа 1936 года: "Немцы, конечно, не отказываются от своих кредитных предложений и были бы готовы подписать с нами хотя бы сейчас кредитное соглашение на полмиллиарда и даже миллиард марок. Но, как известно, делают они это не по политическим соображениям, а исключительно по экономическим (потребность в нашем сырье, невозможность получить его в другом месте, кроме отсутствия иностранной валюты у немцев). Они стали настолько откровенными, что даже их официальные представители не стесняются добавлять, что заключение кредитного договора никоим образом не улучшит существующие политические отношения. Я думаю, что при таких условиях мы не согласимся на возобновление кредитных переговоров. Ведь после того, как мы договорились с Англией, нам было бы очень трудно полностью использовать немецкий кредит или разместить там (в Германии) заказы хотя бы на значительную часть общей суммы кредита. Таким образом, экономическая ценность кредита для нас стала еще меньше. У нас нет мотивации поддерживать немцев политически."

Растущая агрессивность внешней политики Германии привела к полной заморозке советско-германских отношений. До разрыва дипломатических отношений дело не дошло, но когда в ноябре 1936 года Нейрат через французов передал в Москву "предупреждение" о возможности отзыва германского посла в СССР в случае приведения в исполнение смертной казни осужденного за шпионаж немецкого гражданина Стиклинга, нарком заявил, выполняя указания французского представителя, что "отсутствие посла было бы более настоящим состоянием советско-германских отношений"." В марте 1937 года нарком писал полпреду в Берлине: "Я рекомендую вам не принимать слишком близко к сердцу отказ немцев посещать ваши приемы и обеды и не допускать вас на свои приемы. Здесь нам это совершенно безразлично." Когда весной 1937 года нацисты попытались шантажировать Запад возможностью "сближения" с Советским Союзом, нарком предложил советским представителям во Франции и Чехословакии объяснить полное распространение немцами беспочвенных слухов, "что должно быть ясно из одновременного отзыва нами (из Берлина) посланника и торгового представителя". В конце февраля 1938 года временный поверенный в делах СССР в Германии Г. А. Астахов докладывал НКИД:"... Мои возможности общения все больше и больше сужаются. Навещать коллег (особенно дружелюбных) очень расчетливо и редко, чтобы не "скомпрометировать" их. Мало кто осмеливается к нам приезжать (если не считать массовых приглашений), потому что каждый визит к нам бросает тень на приезжего в глазах немцев, а это никому не улыбается. Я почти никогда не бываю на немецких приемах, как вы мне велели, и поэтому совершенно не общаюсь с немцами."

На протяжении всего чехословацкого кризиса двусторонние советско-германские отношения продолжали ухудшаться по вине германских властей, которые "наглядно продемонстрировали" незыблемость нацистского тезиса о том, что главным врагом Германии является Советский Союз. В конце февраля 1938 года советское посольство в Берлине сообщало: "Немедленное ухудшение отношений с нами пока не нашло своего выражения в установлении осадного режима вокруг наших консульств и усилении антисоветской кампании в печати, которая приняла гораздо более гнусный и наглый характер, чем в прошлом... Факт усиления антисоветского курса очевиден, и он имеет все признаки усиления после окончательного вступления Риббентропа в должность." Помимо постоянно развязывавшихся кампаний в фашистской прессе (13 января 1938 года временный поверенный в делах СССР сообщил начальнику отдела печати германского МИДА, что " систематические наступательные выходки германской прессы против должностных лиц СССР, против наших представителей за рубежом, Красной Армии и т.д. Они, как нам кажется, выходят далеко за пределы существующих отношений между нашими странами " 91), продолжались акты произвола и издевательства над советскими гражданами, особенно над моряками советских торговых судов, заходивших в Германию. В середине ноября хулиганскими головорезами было организовано нападение на здание Полпредства СССР в Вене, находившееся в процессе ликвидации. 2 декабря миссия выразила протест Министерству иностранных дел Германии по поводу обыска на советском пароходе в Бремене 25 октября и действий сопровождавших его полицейских и штурмовиков. Протесты остались без ответа или были отклонены. В выступлениях немецких официальных лиц СССР продолжал подвергаться самым бесстыдным нападкам. В речи Гитлера в Рейхстаге 30 января 1939 года, например, говорилось: "Наши отношения с Японией определяются также сознанием и решимостью отразить угрозу миру и мировой культуре от сатанинского явления." Ссылка на Японию была отнюдь не случайной: 31 июля 1938 года японские военные предприняли первую крупную попытку прощупать военную мощь СССР, атаковав советские пограничные части у озера Хасан. Хотя эта попытка закончилась для японцев поражением, обстановка на дальневосточных границах СССР оставалась напряженной.

Пакт о ненападении

В условиях, когда военная угроза надвигалась на советское государство как с запада, так и с востока, когда намечалась возможность скоординированных действий агрессоров в обоих направлениях при поддержке западных держав, внешняя политика СССР продолжала оставаться твердой и спокойной, не впадая в панику и не поддаваясь на провокации. Когда в конце августа германский посол Шуленбург многозначительно заявил, что в случае нападения Германии на Чехословакию в связи с возможным восстанием судетских немцев "никто не будет иметь права обвинять Германию в непрошеном нападении", он получил недвусмысленный ответ от наркома, что "чехословацкий народ, как один человек, будет бороться за свою независимость, что Франция, в случае нападения на Чехословакию, выступит против Германии, что Англия, хочет того Чемберлен или нет, не будет бороться за свою независимость". быть в состоянии покинуть Францию без посторонней помощи, что мы также выполним свои обязательства перед Чехословакией." Советский Союз не скрывал, что видит в нацистской Германии опасность для всего человечества. В связи с намерением Турции вступить в прямые переговоры с Гитлером нарком поручил полпреду в Анкаре 5 июня 1938 года передать турецкому правительству, что " мы считаем нынешнюю Германию не только врагом СССР, как не перестает говорить сам Гитлер, но и врагом всеобщего мира и всех негерманских национальностей. Любое политическое сближение с Германией, естественно, вызывает соответствующую реакцию с нашей стороны... Возможное предложение выступить посредником в смягчении отношений между США и Германией деликатно отвергается."  

С другой стороны, советские дипломаты не сразу отвергли периодические немецкие зондажи о возможности улучшения советско-германских экономических отношений на том основании, что такое улучшение потребует серьезных изменений в политике нацистского рейха. Когда 6 июля 1938 года статс-секретарь германского МИДА Вайцзеккер в беседе с новоназначенным советским посланником А. На вопрос о его возможных планах "расширения экономического сближения между СССР и Германией" полпред ответил, что "у нас нет особых мотивов, препятствующих расширению наших экономических связей с Германией, и что если германские промышленные круги и Министерство экономики согласятся на те условия, которые нам были даны в ответ на немецкое предложение о займе, то мы готовы содействовать расширению этих связей. В этом вопросе на данный момент инициатива должна принадлежать немецкой стороне, так как последние предложения немцев в этом отношении для нас неприемлемы."

После Мюнхенского соглашения Советский Союз был исключен из сообщества великих держав и поставлен в условия изоляции. Если он не хотел быть полностью отстраненным от общеевропейской политики - с ожидаемым дальнейшим перекройкой границ - и отодвинутым в сторону, то при постоянном курсе западных государств на умиротворение СССР ему рано или поздно приходилось настраиваться на переговоры с Германией. В конце концов, она вышла из чехословацкого кризиса как самая мощная военная держава.

17 апреля 1939 года советское правительство предложило Западным державам заключить тройственный договор о взаимопомощи, основанный на равенстве обязательств и военной конвекции. Одновременно предусматривалось оказание помощи государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями, в случае агрессии против них. Англия, однако, не собиралась заключать договор о взаимопомощи и пыталась добиться односторонних обязательств от СССР, Польши и Румынии. Летом 1939 года СССР предложил Англии и Франции военную конвенцию, предусматривающую совместные действия вооруженных сил трех государств в случае агрессии. Правящие круги Англии и Франции не откликнулись на это предложение. СССР грозила внешнеполитическая изоляция.

Договориться с западными державами СССР не удалось. В этом виноваты обе стороны. Но вина западных держав, особенно Англии, гораздо больше, чем вина Советского Союза. Советской стороне не хватало самообладания, она проявляла поспешность, переоценивала степень враждебности западных держав к СССР и возможность их сговора с гитлеровской Германией. У западных держав не было искреннего желания сближаться с СССР, что можно объяснить, по - видимому, различными причинами, в том числе и опасениями возможного предательства, и бесчеловечной внутренней политикой сталинского руководства, противоречащей его заверениям на мировой арене, и недооценкой его силы как возможного союзника в борьбе с фашистским блоком, и глубокой враждебностью к стране иной социально-экономической формации. Западные державы вели переговоры с СССР прежде всего для того, чтобы оказать давление на Германию, заставить ее пойти на уступки им, они пытались навязать Советскому Союзу свои условия, они игнорировали его интересы.

После немецкой оккупации Чехословакии Советский Союз отказался от последних иллюзий относительно эффективности политики коллективной безопасности; более того, Франция и Великобритания, правительства которых Литвинов тщетно пытался убедить в том, что СССР в состоянии выполнить свои обязательства, выражали сильные сомнения в боеспособности Красной Армии, опустошенной чистками, и не видели, как советские войска смогут участвовать в боевых действиях из-за отказа Польши и Румынии: пропустить их через свои территории.

Германия и ее союзники наращивали свой военный потенциал. Немецкие войска были готовы напасть на Польшу, правительство которой не верило Сталину и отказывалось помогать СССР в защите независимости страны. Москва опасалась, что Англия может втянуть СССР в войну с Германией, и она останется в стороне. Франция в значительной степени утратила свою независимость и следовала по стопам британской политики.

С немецким вторжением в Польшу началась Вторая мировая война. Великобритания и Франция официально объявили войну Германии, и их помощь Польше ограничилась этим.

Немецкая армия следовала тактике блицкрига - молниеносной войны. Бои начались с пикирующих бомбардировщиков, за ними последовали танки, за ними-пехота. Через час после немецкого вторжения в Польшу была уничтожена половина польских ВВС, которые даже не успели подняться в воздух. Варшаву сильно бомбили. Через месяц вся Польша была уже в руках врага.

СССР фактически продолжал оставаться в положении международной изоляции, в которой он оказался в результате Мюнхенского соглашения. В этой ситуации Сталин и Молотов решили принять предложение Германии о заключении договора о взаимном ненападении.

Гитлер, который спешил разрешить конфликт с Польшей военным путем и уже не мог отказаться от готовящегося нападения на нее, 20 августа 1939 года направил Сталину телеграмму, в которой настаивал на скорейшем подписании договора о ненападении.

Обсудив послание с Молотовым и выслушав доклад Ворошилова о ходе переговоров с англичанами и французами, Сталин в своем ответе Гитлеру дал согласие на приезд Риббентропа в Москву и подписание договора о ненападении.

23 августа Иоахим Риббентроп и Вячеслав Молотов подписали Пакт о ненападении сроком на 10 лет. В нем оговаривалось, что СССР и Германия обязуются воздерживаться от всякого насилия, от любых агрессивных действий друг против друга как отдельно, так и совместно с другими державами. Содержание договора, в основе которого лежали основные положения договора о ненападении и нейтралитете 1926 года, не расходилось с нормами международного права. Вместе с соглашением был подписан секретный дополнительный протокол. Она не обсуждалась ни в Политбюро, ни в Верховном Совете СССР, ни в правительстве. В совершенно секретном дополнительном протоколе говорилось о разграничении "сфер интересов" в Восточной Европе. В советскую "сферу интересов" входили Эстония, Латвия, Правобережная Польша и Молдавия (позже к этому списку добавилась Литва). Решающее значение в этом проекте имела приписка, в которой говорилось следующее: "Настоящий Пакт действителен только тогда, когда одновременно подписан специальный протокол по вопросам интересов Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол является органической частью пакта."

Сразу же после подписания договора антифашистская кампания в советской печати прекратилась. Но Англию и Францию теперь называли "поджигателями войны"."

Проводя политику нейтралитета, Советский Союз добросовестно выполнял заключенные с Германией соглашения. Советское правительство прилагало все усилия, чтобы избежать трений с Германией, и старалось не давать ей повода нарушать советско-германские соглашения. Такими принципами руководствовались не только дипломатические, военные, экономические и другие советские ведомства, отвечавшие за состояние отношений с Германией, но и пресса и радио.

Советско-германское экономическое сотрудничество

Торговые отношения

Большой объем советского экспорта из Германии требовал соответствующего увеличения советского экспорта в эту страну, чтобы выручка от продажи советских товаров покрывала главным образом расходы по оплате заказов немецким предприятиям. Однако немецкие власти, стремясь смягчить влияние мирового кризиса на германскую экономику, пошли на протекционистские меры, которые не только не улучшили условий расширения сбыта советских товаров в Германии, но, напротив, даже значительно ухудшили их. Поскольку основные платежи по погашению кредитов, предоставленных Советскому Союзу на заказы машин и оборудования, упали в 1933 году, составив 650 миллионов рейхсмарок, а германское правительство отказалось радикально расширять экспорт из СССР, советская сторона поставила вопрос о предоставлении так называемого "переходного" кредита, чтобы растянуть выплату долга по кредитам на более длительный срок, сделав его более равномерным. Переговоры по финансово-экономическим проблемам советско-германских отношений, начавшиеся в октябре 1932 года, не привели к удовлетворительным результатам; В протоколе от 17 января 1933 года советская сторона зафиксировала свой отказ рассматривать контрпредложения немцев "как соответствующие советским интересам". Таким образом, для того чтобы нанести удар по советско-германским экономическим отношениям, Гугенбергу даже не нужно было проявлять никакой инициативы - достаточно было лишь замереть на уже заявленной позиции предыдущего правительства.  

Однако главной причиной беспокойства советских дипломатов была сама доктрина нацистского "движения", которое, как было ясно, окажет решающее влияние на германскую внешнюю политику. Эта доктрина основывалась на фанатичном антикоммунизме и расовой ненависти к народам Советского Союза. "Библия "нацизма, "Майн кампф", наиболее полно ее изложившая, ставила в качестве центральной задачи германской внешней политики захват "новых" земель на Востоке "за счет России и подчиненных ей окраинных государств" (нацисты умалчивали о своих планах по включению населения территорий в состав Германии). Все остальные подчинились этой задаче. Даже поражение Франции, ненависть к которой буквально сочилась со многих страниц "Майн кампф", было подчинено цели обеспечения "прикрытия с тыла для увеличения жизненного пространства нашего народа в Европе"." Остальные европейские великие державы - Англия и Италия - изначально собирались стать союзниками нацизма в борьбе против Советской страны. Однако в дальнейшем этим "союзникам" тоже была уготована весьма незавидная участь: в этом отношении "Майн Кампф" оказалась на удивление откровенной. В конце одной из его глав был сформулирован "политический пакт германской нации" на будущее. В частности, говорилось, что любая попытка организовать вторую военную державу на границах Германии-пусть даже только в форме создания государства, способного стать военной державой,-должна рассматриваться как "агрессия" против Германии. Поэтому, мол, надо всеми средствами, в том числе и с применением вооруженной силы, не допустить возникновения такого государства, а если оно уже возникло - уничтожить его.

Эта книга, страницы которой пахли дымом средневекового аутодафе, была известна советским дипломатам, они читали ее по долгу службы, преодолевая сильнейшее желание немедленно бросить ее и пойти тщательно вымыть руки. Но с другой стороны, в отличие от западных политиков, которых только удивляло, насколько откровенен был нацистский "фюрер" в своей работе, представители дипломатии социализма точно знали, чего ожидать от германского фашизма. Следя за "текущими" выступлениями вождей нацизма, советское полпредство увидело, что, вопреки расчетам союзников фашизма на его "эволюцию", основы нацистской доктрины остались неизменными. Было также ясно, какую тактику примет фашизм после прихода к власти.

Усиление международных позиций советского государства вызвало замешательство среди" специалистов " по внешней политике в НСДАП (Нацистской партии). Все чаще эмиссары нацистской партии пытались установить контакты с сотрудниками советской миссии, уверяя их, что за годы, прошедшие после публикации "Майн Кампф", взгляды лидеров германского фашизма радикально изменились и что война против СССР больше не входит в планы "новой Германии". Одним из таких эмиссаров был граф Ревентлов, который до вступления в НСДАП возглавлял небольшую националистическую группу, надеявшуюся в один прекрасный день заключить антипольский союз с Советской Россией. Ревентлов, остававшийся платонически верным этой концепции, был даже выдвинут на первый план нацистским руководством в последние недели перед приходом к власти. Он был, например, главным оратором НСДАП на заседании Комитета рейхстага по внешней политике в середине января 1933 года. Народный комиссар иностранных дел СССР М. М. Литвинов не лгал, когда 13 июня 1934 года говорил рейхсминистру иностранных дел барону фон Нейрату: "До прихода нацистов к власти мы предполагали, что они в конце концов откажутся от своей антисоветской программы и продолжат политику бывших германских правительств по отношению к СССР, и сами допускали сотрудничество с ними на тех же основаниях, что и раньше." Теоретически такую возможность нельзя было сбрасывать со счетов, но на практике мало кто из советских дипломатов верил в нее - лозунг "жизненное пространство на Востоке" был слишком очевидным ядром нацистской программы.

Серьезные удары были нанесены и советско-германским отношениям в экономической сфере. Волна коричневого террора, развернувшаяся с особой силой после провокационного поджога Рейхстага в ночь на 28 февраля, обрушилась и на советские хозяйственные организации, находившиеся в Германии в рамках экономического сотрудничества с этой страной в предыдущий период. Советских граждан, работавших в этих организациях, арестовывали, подвергали унизительным допросам и издевательствам, а в служебных и жилых помещениях без всякого повода проводили обыски, которые почти всегда заканчивались полным уничтожением мебели и другими актами вандализма. Повышенные в звании до "вспомогательной полиции", штурмовики выкачивали бензин без оплаты из колонн предприятий, принадлежащих советскому государству, по продаже ввезенных из СССР нефтепродуктов "Дероп" и "Дерунафт", громили их конторы, склады и хранилища. В 1933 году советская дипломатическая миссия направила в МИД Германии 217 нот протеста против незаконных арестов, обысков и рейдов в отношении сотрудников советских организаций в Германии, филиалов торгпредства, филиалов внешнеторговых объединений и отдельных советских граждан.3 апреля германскому послу в Москве был заявлен протест на уровне наркома иностранных дел СССР.  Литвинов подчеркнул, что речь идет не об "отдельных эксцессах", а о "массовом преследовании всего, что носит имя Советского", об "организованной кампании, направленной из единого центра", при полном отсутствии каких-либо превентивных мер со стороны германского правительства.

Эти протесты не дали никаких результатов. Советским экономическим интересам по-прежнему наносился значительный ущерб. Особенно серьезно пострадала продажа советских нефтепродуктов, являвшаяся важным источником средств для погашения советских долгов по кредитам. Экспорт нефтепродуктов был одной из немногих статей советского экспорта в Германию, которая была минимально затронута протекционистскими мерами германских властей, поскольку соответствовала интересам экономики страны. Дирксен писал в германское министерство иностранных дел в ноябре 1932 года: "Импорт (советской) нефти, несомненно, является для нас наиболее эффективным и безвредным средством увеличения российского экспорта." Нейрат подтвердил в беседе с посланником 19 ноября 1932 года, что " расширение импорта нефти отвечает интересам Германии." О том, что ситуация не изменилась после 30 января 1933 года, свидетельствуют переговоры Розенберга с" нефтяным королем "Детердингом (англо-голландский концерн" Шелл") о создании запасов нефти и бензина в Германии в объеме до 1 млн. Контакты между нацистским руководством и яростным врагом советского государства Детердингом, который давно и последовательно поддерживал все планы интервенции против СССР, не оставались тайной для советской стороны. Этот факт пролил довольно яркий свет на скрытые пружины национал-социалистической кампании против "Зеропа"/"Аэронавта".

Обострение советско-германских политических отношений не могло не сказаться на состоянии экономических отношений между СССР и Германией, хотя в этой области существовала объективная заинтересованность обеих стран в поддержании определенного уровня: если Германия, по мере выхода из кризиса, все больше нуждалась в поставках советского сырья и сырья, то СССР не мог получить финансовый кредит на закупки за рубежом необходимого для своей экономики до начала 1936 года (за исключением небольшого кредита в 250 млн. Чешских крон, предоставленных Чехословакией в июне 1935 года). Несмотря на все усилия, СССР не удалось наладить сколько-нибудь значительного экономического сотрудничества ни с Францией, ни с Англией, ни с Соединенными Штатами. В результате она могла закупать в Германии только машины и промышленное оборудование, в том числе оборонную продукцию, на нормальных коммерческих условиях. 

Помимо чисто экономических аспектов, торговля с Германией также служила своеобразным индикатором внешнеполитических планов Рейха в отношении СССР на ближайшее будущее. В частности, до тех пор, пока СССР продолжал получать оборонную технику из Германии, не было никаких оснований предполагать относительную невероятность немедленного нападения нацистов на Советский Союз. Потребности германской экономики в советских поставках были в то же время одним из немногих возможных рычагов влияния на Германию. В письме полпреда СССР в Берлине от 28 ноября 1935 г. Указывалось: "Они считают, что единственным средством воздействия, которое мы имеем сейчас для смягчения антисоветского курса (нацистов), является заинтересованность Германии в установлении нормальных экономических отношений с нами, вернее, в получении нашего сырья."

Годовые протоколы, регламентирующие детали "текущего" товарооборота за данный календарный год, составляли содержание чисто экономической стороны советско-германских торговых отношений. Протокол от 20 марта 1934 года был практически исчерпан продлением "переходного" кредита, предоставленного в предыдущем году для покрытия части советского долга.157 Немцы пошли на уступки, отказавшись от большинства претензий в так называемом "долларовом" споре и требования гарантировать дополнительные заказы для немецкой промышленности. Протокол от 9 апреля 1935 года закреплял условия предоставления советской стороне финансового кредита в размере 200 миллионов марок сроком на пять лет (в 1934 году немцы согласились на четырехлетний срок кредита, а советская сторона его отклонила) для обеспечения размещения в Германии советских заказов по строго определенному перечню (оборудование для химической промышленности, нефтехимия, электрооборудование, суда, транспортные средства, лабораторное оборудование)., и т. д.) "по разумной цене и на соответствующих условиях поставки." Советская сторона также взяла на себя обязательство разместить "текущие заказы" до конца года на условиях обычного полуторагодичного кредита в размере 60 миллионов марок.

Советско-германский товарооборот в 1933-1935 годах непрерывно снижался, причем со значительным опережением общего спада советской внешней торговли в целом. Незначительный рост советского импорта из Германии в 1936 году, обусловленный размещением заказов по кредиту 1935 года (цифры за 1936 год, однако, оставались в 1,6 раза меньше, чем за 1933 год, что отнюдь не было "пиком" для ввоза немецких товаров в СССР), не сопровождался увеличением советского экспорта в Германию, на которое немцы рассчитывали.; кроме того, в дальнейшем эффект от займа быстро сошел на нет: в 1938 году объем импорта из Германии упал в 1,5 раза по сравнению с уровнем 1935 года, о чем Нейрат писал в циркуляре от 17 августа 1936 г.: "Российское правительство систематически бойкотировало Германию в ее закупках."

Сворачивание торговых отношений с Германией было, несомненно, результатом сдерживающего влияния советского внешнеполитического руководства, которое рассматривало создание соответствующего политического климата как необходимое условие широких экономических связей. В то же время на определенный период необходимо было учитывать ряд факторов, которые препятствовали полному замораживанию советско-германской торговли. К ним относились и высокие цены, которые Германия была готова платить за сырье и продовольствие (в 3-4 раза выше мировых 162); соглашение немцев о поставках оборонной техники (в перечни советских заказов по кредиту 1935 года входили батареи для подводных лодок, автопилоты, телевизионная аппаратура, аппаратура дистанционного управления кораблями, станки для изготовления прожекторных отражателей диаметром 1,5 м и т. д.); отсутствие единства действий держав, заинтересованных в поддержании мира в отношении экономических отношений с Германией. В письме наркома иностранных дел СССР от 23 марта 1935 года посланнику во Франции было предложено разъяснить французам в связи с предстоящим подписанием советско-германского экономического соглашения, что "никакой политической значимости сделке не следует придавать. Мы не собирались бойкотировать Германию, как не бойкотируют ее другие государства."

Несмотря на преимущества для СССР от торговли с Германией, Советский Союз был готов использовать экономическое оружие для сдерживания германской агрессии и неоднократно выступал с предложениями, направленными на организацию совместных действий в этом направлении.29 марта 1935 года И. В. Сталин в беседе с Иденом отметил важность англо-германской торговли для наращивания нацистами сил для агрессии. "Если бы этот маленький остров, - подчеркнул он, - сказал Германии: я не дам вам ни денег, ни сырья, ни металла, мир в Европе был бы обеспечен." Этот вопрос остался без ответа. В одиночку СССР не мог предотвратить возникновение германского очага агрессии.

В отличие от нынешних торговых соглашений между СССР и Германией, предложение Шахта о финансовом кредите в размере до 1 миллиарда долларов было сделано летом 1935 года.  марки сроком до десяти лет с погашением за счет поставок сырья из СССР рассматривались советской стороной с самого начала с политической точки зрения. Причиной для выдвижения этого предложения была, как и в других случаях, потребность германской экономики в сырье. На межминистерском совещании 4 января 1936 года представитель Министерства экономики подчеркнул, что " сырьевая ситуация в Германии находится под угрозой катастрофы из-за нехватки российского сырья. Германия нуждается в сырье из Советского Союза не менее чем на 100 миллионов марок (в год), в частности в древесине, нефти, кормах и марганцевых рудах." Предложение мины было расценено советской стороной как политический маневр и признано самоотверженно.26 июня 1935 года нарком иностранных дел СССР сообщил французскому послу в Москве о факте такого предложения и о его отклонении Советским Союзом.15 июля, советский торговый представитель в Германии сообщил Шахту, что пока следует ограничиться реализацией займа по протоколу от 9 апреля 1935 года. Что касается более широких планов, то их реализация невозможна без улучшения политических отношений между СССР и Германией.

Осенью 1935 года Шахт вернулся к своему предложению, изменив его: теперь он предлагал более скромную сумму кредита (500 миллионов марок) и не ставил вопроса об оплате его в полном объеме поставками сырья по выбору Германии. Однако, представляя это новое предложение 30 октября 1935 года, он выдвинул условие оплаты советских обязательств, срок действия которых истек в 1936 году (около 60 миллионов марок), исключительно золотом и валютой. Советская сторона решительно отвергла попытку Шахта изменить сложившуюся практику выплаты советских долгов. В январе 1936 года СССР издал специальный декрет, запрещающий советский экспорт в страны, ущемляющие советские интересы в результате правил обмена валюты или других административных мер. Направленность указа была настолько ясна, что германское внешнеполитическое ведомство одно время носилось с идеей исключения СССР из списка стран, пользующихся режимом наибольшего благоприятствования в торговле с Германией. В то же время советский экспорт в Германию был практически остановлен. 

По дипломатической линии посланнику СССР в Германии было поручено прощупать настроения влиятельных политических кругов. О результатах этих контактов он докладывал в Москву в конце ноября 1935 года: "Все мои контакты с немцами только укрепили мое ранее сложившееся убеждение, что курс, взятый Гитлером против нас, остается неизменным и что мы не можем ожидать каких-либо серьезных изменений в ближайшем будущем... Гитлер и его окружение добровольно не изменят своего курса по отношению к нам. Мотивировать их к этому могут либо какие-то крупные события внутри страны (вероятно, в ближайшее время этого не предвидится), либо усиление антигерманского международного фронта."

В переговорах с Министерством экономики советская сторона выдвинула требование гарантировать значительные военные поставки за счет запланированного кредита. В беседе с представителями Русского комитета германской промышленности, выступавшего в качестве посредника, 24 января 1936 года советский торговый представитель подчеркнул, что согласие СССР на предложение Шахта было обусловлено выделением не менее половины общей суммы кредита на заказы, выбранные советской стороной (военно-морские суда, самолеты и т. Немецкая запись резюмирует разговор следующим образом: "Если это условие не может быть выполнено, они (русские) не заинтересованы в кредите в 500 миллионов долларов." Однако 21 января 1936 года Гитлер решил запретить "все сделки с Россией по военным материалам." Хотя это решение не повлияло, по мнению германского военного руководства, на переговоры по станкам для производства оружия и ранее достигнутое соглашение по стереотелескопам, которые проходили в рамках использования 200-миллионного кредита в 1935 году., переговоры о батареях для подводных лодок и оборудовании Zeiss прекратились.

В докладе Председателя Совнаркома СССР от 10 января 1936 года была четко сформулирована зависимость возможного улучшения экономических отношений с Германией от нормализации политических отношений с ней. Отмечая стремление советского правительства установить лучшие отношения "с Германией, чем те, которые существуют сейчас", и в то же время указывая на практику нацизма, препятствующую этому, глава советского правительства заявил:

"Наряду с бесстыдной антисоветской внешней политикой некоторых правящих немецких кругов, по инициативе германского правительства Советскому Союзу было предложено и 9 апреля 1935 года подписано соглашение между Германией и СССР о займе в 200 миллионов марок сроком на пять лет... В последние месяцы представители германского правительства подняли вопрос о новом, более крупном кредите-уже на 10 лет. Хотя мы не гонимся за иностранными кредитами и, в отличие от прошлого, в значительной степени уже перешли за границу на покупки за наличные, а не в кредит, мы этого не делаем... мы также отказываемся обсуждать это деловое предложение германского правительства. Развитие торгово-экономических отношений с другими государствами, независимо от временного господства в них той или иной политической силы, соответствует политике советского правительства. Мы думаем, что это также в интересах немецкого народа, и, конечно, немецкое правительство должно сделать из этого практические выводы." В письме от 27 января 1936 г. Посланник СССР в Германии отмечал, что выступление Председателя СНК СССР поставило нацистов в сложное положение: "С одной стороны (Германия демонстрирует) принципиальную непримиримость, отказ от любых компромиссов (с СССР), а с другой стороны, стремление к укреплению экономических связей вплоть до предложения новых и крупных займов. Удар был нанесен хорошо."

31 января 1936 года Шахт согласился принять за основу для предстоящих переговоров советский проект экономического соглашения на текущий год, что вопрос о финансовом займе "еще не созрел для обсуждения". Таким образом, на вопрос о перспективах нормализации советско-германских отношений советская сторона ответила: антисоветский курс гитлеровской Германии остался неизменным. Реакция Шахта подтвердила вывод, сделанный советским посланником в Берлине 28 ноября 1935 года: "Гитлер и его ближайшее окружение твердо утвердились в убеждении, что только на пути антисоветского курса, выдержанного до конца, Третий рейх сможет выполнить свои задачи и приобрести союзников и друзей."

Усилия "умиротворителей" подтвердили расчеты нацистских лидеров. Контакты западных держав с Германией, которые, несмотря на четко сформулированное негативное отношение СССР "к любым конференциям и встречам с Германией" без ее участия, все больше приобретали характер сепаратных переговоров, укрепляли уверенность Гитлера в безнаказанности в случае его следующего подготовительного шага к "большой войне" - ремилитаризации Рейнской области. Уже 13 декабря 1935 г. Гитлер и Нейрат заявили британскому послу, что необходимо в будущем "отменить положения, касающиеся демилитаризованной зоны", и утверждали, что согласие на такой шаг "может быть в интересах Англии, а также Франции". Никакой реакции из Лондона не последовало. Более того, когда в феврале 1936 года в связи со все более ясной перспективой действий Германии в отношении Рейнской зоны французы спросили о позиции Англии, он поручил британскому послу в Париже передать, что "поскольку зона создавалась прежде всего для обеспечения безопасности Франции и Бельгии, то прежде всего правительствам этих стран решать, какое значение они придают ее дальнейшему существованию и какую цену они готовы за нее заплатить".183 Запад созрел для очередной капитуляции. 

Экономические связи между СССР и Германией стремительно сворачивались, и инициатива здесь исходила от советской стороны. Соглашение о товарообороте от 29 апреля 1936 года носило "рамочный" характер, определяя конкретно практически только условия погашения 200-миллионного кредита 1935 года (выплата процентов и комиссионных была зафиксирована на сентябрь 1938 года и март 1939 года за счет поступлений от советского экспорта в Германию) .346 Во внутренней переписке немцы выражали недовольство, в частности, отсутствием у СССР обязательств по поставкам сырья, необходимого для немецкой промышленности, а также его отказом гарантировать программу советских заказов.

200-миллионный кредит, несмотря на неоднократное продление немцами сроков заключения контрактов, был использован не полностью. В сентябре 1936 года экономический отдел германского МИДА внес в Исират предложение продлить существующее соглашение, несмотря на то, что оно не очень устраивало немцев, без переговоров на 1937 год, так как вероятность достижения улучшения "крайне незначительна" из-за непримиримости русских. Соглашение, продленное таким образом 24 декабря 1936 года, было вновь продлено еще на один год 1 марта 1938 года с некоторыми поправками. Немцы неоднократно поднимали вопрос об улучшении экономических отношений с СССР. При первом же разговоре с новым советским посланником К. Юренев, Нейрат говорил о том, как, как отмечается в записке полпреда, "возрождение резко ослабевшего экономического сотрудничества между Германией и США во многом способствовало бы политическому сближению наших стран." Полпред твердо изложил советскую позицию по этому вопросу: "Для нормального развития экономического сотрудничества, а тем более для прогресса такового, необходимы надлежащие предпосылки политического порядка."  

Анализ ситуации в Европе привел советских дипломатов к выводу, что некоторое улучшение отношений Советского Союза с Германией может быть полезно не только для нее, но и для нашей страны. На это указывал, в частности, полпред СССР в Берлине К. К. Юренев в письме НКИД от 12 июля 1937 года, анализируя речь Гитлера при вручении верительных грамот. Видя причину появления столь необычных для нацистов заявлений о необходимости установления нормальных отношений с СССР в интересах Германии в экономических отношениях с нашей страной, полпред считал, что "необходимо продолжать прежнюю тактическую линию тесной увязки проблемы экономических отношений между Германией и нами с вопросом о фактической нормализации политических отношений (печати, выступлений министров иностранных дел и т. д.)"., "Противодействие убеждению Запада в том, что Советскому Союзу" все равно некуда идти "(даже Ллойд Джордж" ил " убежден, что Гитлер "никогда не согласится заключить договор с Советским Союзом") требовало сохранения определенной дистанции от англо-французской политики. Об этом говорилось, в частности, в заявлении наркома на имя английского посла в Москве 29 октября 1937 года. о том, что Советский Союз не собирается "угнаться" за Лондоном и Парижем в их уступках агрессору: "Мы предпочитаем иногда оставаться одни, чем делать плохие вещи вместе с другими, и поэтому мы не боимся изоляции." В подобном же смысле следует понимать и замечание наркома по этому поводу И. М. Майского: "Я считаю, что Вы были слишком категоричны в своем ответе, что мы не хотим быть наблюдателями и намерены во всем активно участвовать... Вы не должны чрезмерно беспокоиться и нервничать из-за разговоров о пакте (четырех) и изоляции."

Военное сотрудничество

Подводя итоги военно-политических и военных отношений между Москвой и Берлином в 1920-1933 годах, можно сформулировать следующее. Учитывая уникальность 20-30-х годов, значение этого сотрудничества для Советского Союза выходит далеко за рамки утилитарных интересов военного ведомства. С точки зрения наращивания военного потенциала и повышения боевой мощи Красной Армии ее эффективность очевидна (подготовка руководящих командных кадров Красной Армии в Германской Военной академии и советских военных специалистов в военных учебных центрах (школах) Рейхсвера на территории СССР, содействие в создании советской военной промышленности и передаче передовых в то время технологий, отправка военных делегаций и наблюдателей на учения, получение разведданных по согласованным вопросам на основе взаимности и т. д.). Во многом благодаря помощи Германии военная реформа, начатая в СССР в 1925 году, в целом была успешно проведена. Тухачевский, Уборевич, Якир, Фельдман, Егоров, Левандовский, Тимошенко, Мерецков, Василевский, Тодорский и др. руководители Красной Армии выросли профессионально благодаря изучению немецкого военного опыта. И хотя результаты этого сотрудничества вряд ли поддаются точному учету (количество подготовленных советских и немецких летчиков и танкистов, учебные пособия и пособия по ведению химической войны, танкового и воздушного боя, взаимодействие родов войск, количество созданных образцов различного вооружения, запасы химического оружия и отравляющих веществ), они тем не менее весьма значительны.

Практически благодаря советско-германскому "военно-техническому" сотрудничеству были заложены основы военно-промышленного комплекса СССР. В качестве примера достаточно упомянуть тот же завод в Фили (Москва), сегодня-завод имени Хруничева, выпускающий ракетное вооружение. Химический завод в Чапаевске (Иващенково в начале 20-х годов было переименовано в Троцк, а после того, как Троцкий попал в опалу, - в Чапаевске) берет свое начало от "Берсоли". Полигон в Шиханах (Саратовская область) до сих пор используется в военных целях, а полигон в Тоцком (Оренбургская область) в послевоенные годы совершенствовал советское атомное оружие. Фактически с предоставлением концессий Юнкерсу началось становление советской авиационной промышленности (завод в Филях в середине 20-х годов считался флагманом советского авиастроения) и авиаперевозок внутри страны.

Движущей силой этого сотрудничества было, конечно, горячее желание советских руководителей создать мощную военную машину. Наращивая военные мускулы с помощью Германии и умело подпитывая реваншистские настроения в Германии, Москва после провалов Коминтерна, по существу, приняла" стратегию политического голода " Запада, сделав ставку не на экспорт революции, а на очередную мировую войну. К этой войне она должна была подойти и пришла во всеоружии.  И неслучайно даже после жесточайших неудач и потерь 1941 года тех огромных резервов, как материальных, так и кадровых, созданных во многом с помощью немцев, стране хватило, чтобы выдержать жесточайшую мировую войну наряду с безудержным внутренним террором.

Военно-промышленный аспект сотрудничества оказал положительное влияние на развитие всей советской экономики. Немецкие специалисты участвовали в производстве продукции других специализированных отраслей советской военной промышленности, несли с собой образцы высокого профессионализма и промышленной культуры. Помимо утилитарного значения "военно-технические" контакты оказывали непосредственное влияние и на внешнеполитическую обстановку. Лобби, созданное в годы Рапалло в обеих странах, способствовало укреплению тесных связей между СССР и Веймарской Германией, помогло преодолеть критические фазы их развития. Таким образом, прогерманское лобби в СССР довольно долго, примерно с 1927 года до начала мая 1933 года, то есть в первые месяцы после прихода Гитлера к власти, успешно удерживало руководство СССР в русле политики Рапалло.

Однако затем линия Литвинова взяла верх: Москва начала искать альтернативных партнеров, которых она видела прежде всего в лице враждебных Германии, Франции и Польши. Была предпринята политическая попытка в одночасье стереть с лица земли весь рапалльский период отношений. Германия стала недвусмысленно рассматриваться как враг. Главной максимой внешнеполитических действий Москвы по отношению к Германии в течение всего последующего периода (1933-1939 гг.) до мая 1939 г. был принцип "Враг моего врага-мой друг". В результате германофилы в руководстве Советского Союза попали в двусмысленное положение, и это при том, что большинство их немецких коллег занимали руководящие посты вплоть до 1938 года, когда Гитлер провел тщательную чистку немецких генералов.

Теперь, пожалуй, очевидно, что руководители СССР рассматривали военное сотрудничество как основу политики Рапалло, но также очевидно, что Германия использовала его как сильнейший козырь для давления на Францию и Англию. Опираясь на "особые отношения" с Москвой, Берлин последовательно восстанавливал свой статус великой державы, постепенно добиваясь отмены всех ограничений Версальского договора и вступления в Лигу Наций на равноправной основе. В той же мере, благодаря "особым отношениям" с Берлином, Москва становилась все сильнее и сильнее, и другие державы со временем стали искать с ней дружбы. Таким образом, именно военное или, вернее, военно-политическое сотрудничество, начавшееся во время польско-советской войны, было главной," истинной " опорой политики Рапалло, вокруг которой, тщательно ее оберегая, группировались все политические и экономические отношения между СССР и Германией.

Но военные отношения не закончились в 1933 году. И не случайно германский военный атташе Гартман в сентябре 1933 года употребил фразу о том, что период советско-германского военного сотрудничества "в его нынешних формах" закончился. Она продолжалась и в "постпалладианский" период. Официальные контакты офицеров Красной Армии с офицерами рейхсвера сохранялись и поддерживались, а закупки военных образцов и лицензий по-прежнему осуществлялись в Германии.

И не случайно мир с замиранием сердца следил за развитием советско-германского диалога в 1939-1941 годах, когда "Пакт Молотова-Риббентропа", новая дружба," реанимация Рапалло", казалось, неразрывно связывали Москву и Берлин. И вновь сближение набирало обороты прежде всего по военной и военно-политической линиям: ликвидация Польши, "дружба, скрепленная кровью", совместный парад в Бресте, передача военных секретов и технологий, поставка образцов вооружения, стратегического сырья.  

Но это еще не все. В немецком справочнике "Вооружение мира" за 1935 год, в разделе об СССР, указывалось, что Красная Армия имела хорошие химические войска, химическая разведка была хорошо снабжена, защита от газов. С 1937 года в специальных докладах Абвера содержались исчерпывающие данные о состоянии химических войск Красной Армии. Из них было ясно, что по основным показателям, организации и структуре эти войска не уступали немецким. В донесениях контрразведки Вермахта, в том числе и уже во время Второй мировой войны, делался однозначный вывод о том, что Красная Армия способна применять химическое оружие в полном объеме по своему потенциалу.

К началу Второй мировой войны немецкая армия также имела хорошо обученные, структурированные и вооруженные химические войска (моторизованные химические минометные полки, дивизии тяжелой артиллерии, батальоны и огнеметные танковые подразделения). Короче говоря, вермахт был готов вести крупномасштабную войну с широким применением химического оружия. Однако Гитлер не решился использовать его во время Второй мировой войны, в том числе и в наиболее критических для Германии ситуациях на Восточном фронте. Гитлера, скорее всего, удерживало от этого то обстоятельство, что он хорошо осознавал неизбежность ответных химических атак на территории Германии. Можно предположить, что именно тогда произошло эмпирическое формирование "доктрины неизбежного возмездия", впоследствии подкрепленной еще более разрушительным, ядерным оружием, доктриной, от которой мир сейчас отказывается с таким трудом.

Заключение

Подводя итог вышесказанному, необходимо отметить основные итоги внешней политики Советского Союза в предвоенное десятилетие.

В результате действий СССР на внешней арене были достигнуты следующие положительные результаты:

• Пакт о ненападении, при всех его негативных чертах, несколько задержал вступление Советского Союза в войну;
• Была обеспечена относительная безопасность Ленинграда, Мурманска и баз Балтийского флота, а границы были удалены от Минска, Киева и некоторых других центров;
• Можно было создать раскол в капиталистическом лагере и избежать объединения крупных держав в борьбе против СССР, а также дезориентировать союзников по "антикоминтерновскому пакту" и избежать войны на два фронта.

Однако внешняя политика СССР в этот период имела много негативных последствий, и в целом задача предотвращения войны и создания системы коллективной безопасности не была выполнена.

Какую оценку внешней политике Советского Союза можно дать на основании вышеизложенного?

Как известно, Съезд народных депутатов сформировал комиссию по политико-правовой оценке договора о ненападении, заключенного СССР и Германией 23 августа 1939 года, которую возглавил член Политбюро, секретарь ЦК КПСС А. Н. Яковлев.  Эта комиссия была создана для оценки законности заключения договоров 1939 года и результатов внешней политики СССР перед Великой Отечественной войной в целом. Комиссия сделала следующие выводы, которые, на наш взгляд, можно считать наиболее правильными и компромиссными для современного состояния советской исторической науки.

В отличие от официальной точки зрения, которая все еще преобладала, комиссия Конгресса, основываясь на тщательном анализе документов того времени и свидетельствах еще живых очевидцев, пришла к однозначному выводу, что пакт от 23 августа 1939 года, договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года. и другие акты и договоры с Германией, в которых были выражены внешнеполитические устремления сталинского руководства, находятся в глубоком противоречии с ленинскими принципами международных отношений и нормами права, не отражали воли советского народа и народ не несет ответственности за тайные преступные сделки своего руководства, а вся тайная внешняя политика противоречит идеям мира и безопасности, провозглашенным СССР на внешней арене. Кроме того, "политика малых войн", к которой присоединился и Советский Союз, не может не вызывать осуждения со стороны мирового сообщества и последующих поколений. Несмотря на то, что в предвоенные годы Советский Союз предпринял значительные шаги по предотвращению угрозы войны, сталинская внутренняя политика геноцида собственного народа нашла свое отражение и в империалистических тенденциях, проявившихся в осуществлении внешней политики СССР, которая свела все мирные инициативы нашего государства к нулю.

Советская внешняя политика довоенного периода была противоречивой. Эта противоречивость объясняется своеобразной международной обстановкой того времени и обстоятельствами в советской бюрократической системе, партийно-государственном руководстве, игнорировавшем моральные нормы и критерии международного права в своей деятельности, в том числе и внешнеполитической

Мюнхен, несомненно, сыграл решающую роль в возникновении именно такой ситуации в международных отношениях.

Что касается внешней политики Советского Союза, то его руководство во главе со Сталиным в течение почти двух десятилетий исходило из тезиса о существовании угрозы со стороны капиталистического окружения. Хотя если иметь в виду наших ближайших соседей, то никто из них в конце 30-х годов не был готов и не имел намерения воевать против Советского Союза.

Прежде всего, следует отметить, что сама ситуация, сложившаяся на мировой арене к весне 1939 года, объективно способствовала тому, что Советский Союз не мог продолжать свою деятельность в одиночку, и ему приходилось заботиться о своей безопасности, поскольку к весне 1939 года Вторая мировая война в ее локально - очаговой фазе уже была реальностью. В сложившейся военно-политической ситуации у СССР было три альтернативы: достичь военного соглашения с Францией и Англией; остаться в одиночестве; заключить договор с Германией. Англо-франко-советское соглашение о взаимопомощи, направленное против фашистской Германии, казалось наиболее выгодным. Это привело бы к созданию единой антифашистской коалиции, эффективно послужило бы сдерживанию фашистских агрессоров и, возможно, предотвратило бы развязывание мировой войны.  

Список литературы

1.  Документы внешней политики СССР.Т. XVI. - М., 1970. - 538 с.
2. Документы внешней политики СССР. XXII. - М., 1991. - 369 с.
3. Документы и материалы кануна Второй мировой войны, 1937-1939 гг. - М., 1981. - Т. 2. - 478 с.
4. Международные отношения и внешняя политика СССР. (Сборник документов). (1870-1957) / Сост. Л. А. Харламова. - М., 1958. - 318 с.
5. Мир между войнами: Избранные документы по истории международных отношений 1910-1940-х гг. - М., 1997. - 418 с.
6. ] История международных отношений и внешней политики СССР. - Т. 1 / Под ред. Г. В. Фокеева. - М., 1987. - с. 124-128.
7. Россия и Германия: Сборник статей. Вып. 2. - М., 2001. - с. 36.
8. Максимычев И. Ф. Дипломатия мира против дипломатии войны: Очерк советско-германских дипломатических отношений в 1933-1939 гг. - М.: Международные отношения, 1981. - с. 36.
9. Международные отношения и внешняя политика СССР. (Сборник документов). (1870-1957) / Сост. Л. А. Харламова. - М., 1958 – С. 129.
10. Флейшхауэр И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939: Пер. с немецкого-М.: Прогресс, 1990. - с. 38.
11. СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны. - М., 1971. - с. 128.
12. Россия и Германия: Сборник статей. Вып. 2. - М., 2001. - С. 52.
13. Документы внешней политики СССР. Т. XVI. - М., 1970. - с. 219.