Реферат на тему: Обстоятельства осады и захвата города в ходе Корсунского похода князя Владимира

Содержание:

Введение

Византийский историк Лев Диакон, один из самых образованных, знающих и талантливых писателей-историографов своего времени, посвятил десять книг своей "Истории" царствованию главным образом двух Басилеев - Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия; он закончил работу со смертью последнего. Оба они казались ему истинным воплощением римского гения - мужественные, властные, способные победить любого врага, они, по его мнению, сильно отличались от императора Василия II, личность которого совершенно не привлекала внимания историографа. Лев Диакон писал в первые годы независимого правления Василия (предположительно около 991 года). Оглушительная победа для будущего Булгароа на Западе и Востоке, пришедшее с ним процветание ромейской державы были еще далеко впереди и не угадали ни Лев, ни другие современники тяжелых неудач молодого Басилевса. Прошлое казалось великим, настоящее-ужасным, будущее (если его вообще можно было ожидать) - безнадежным. С напряженным вниманием историк рассматривал цепь происходивших событий и искал объяснения постигшим Империю несчастьям. Человек своего времени, он находил их в Божественном Провидении, и потому его особое внимание привлекали разного рода небесные знамения, знаки вмешательства высшей силы - они предвещали все, что потом сбывалось в действительности. Следуя видимым указаниям свыше, историк иногда выходил за хронологические рамки своего повествования и рассказывал о том, что происходило позже, уже в его дни.

Это хронологическое отступление в десятой и последней книге Истории. В начале августа 975 года, незадолго до смерти Иоанна Цимисхия, Империю поразило необычное небесное явление: на небе появилась хвостатая звезда - " нечто божественное, невиданное и недоступное человеческому пониманию." Появившись на северо-востоке, комета поднялась в виде гигантского кипариса на огромную высоту, затем постепенно уменьшилась в размерах и наклонилась к югу, горя сильным огнем и распространяя ослепительно яркие лучи. Люди смотрели на нее, полные страха и ужаса." Предзнаменование длилось долгих 80 дней-до середины октября. Император Иоанн спросил придворных мудрецов, что может означать такое непостижимое чудо. Но они, полные лести, " истолковали появление кометы не так, как того требовало их искусство, а согласно желаниям государя: они обещали ему победу над врагами и долгие дни жизни." Однако через несколько месяцев Джон ушел. "Появление кометы, - пишет Лев Диакон, - предвещало не то, что предсказывали эти люди, чтобы угодить императору, но пагубные восстания, иноземные нашествия и гражданские войны, бегство населения из городов и областей, голод и мор, страшные землетрясения и почти полное разрушение Римской империи-все, что мы узнали из последующего хода событий." Большая часть X книги его "Истории" посвящена описанию этих страшных последствий хвостатой звезды.

Как истинный римлянин, Лев мало интересовался судьбами соседних народов; только в связи с историей Византии они иногда привлекали его внимание. Так, с нескрываемой неприязнью Лев говорил "Мизано" - болгары, а "БК" - русы. Удивительно, например, что он даже не упомянул об участии русов в подавлении восстания Варды Фоки, не упомянул и о принятии русскими христианства. Однако именно Лев, единственный иностранный писатель, отметил в своем повествовании взятие Херсонеса русскими.

Говоря в своем хронологическом отступлении о смерти Иоанна Цимисхия, о первом восстании Барды Склеры, о злополучной битве императора Василия в болгарском ущелье (в которой Лев лично участвовал) и, наконец, о восстании Барды Фоки, историк продолжил свое описание серьезных бедствий, предсказанных зловещей кометой.:

"И другие тяжкие беды указывали на восход солнца, появлявшегося на звездах и пугавшего всех огненными столбами, которые казались тогда, поздно ночью, в северной части неба; они знаменовали взятие Херсона и покорение масанами Верри".

Византия

Свидетельство византийского историка особенно ценно тем, что позволяет более или менее определенно датировать взятие Корсуня князем Владимиром Святославичем. Ученые прошлого века - сначала византинист Василий Васильевский, а затем востоковед барон Виктор Романович Розен - обратили внимание на то, что "столп огненный", напугавший Льва Диакона и, очевидно, предвещавший падение города, похож на описанный арабскими историками, и прежде всего Яхьей Антиохийским, который, как водится, датирует необычное небесное явление:

"Это случилось в Каире (где в то время жил Яхья) в ночь на субботу, 27-го числа Зу-л-Хиджа 378 года (7 апреля 989 года), гром и молния и сильная буря, и они не прекращались до полуночи. Тогда город покрылся от них тьмой, и наступила тьма, подобия которой не было видно до утра. И сходство столпа огненного вышло с неба, и небеса и земля были очень красны от него. И большая пыль, как уголь, выпала из воздуха, от которой захватывало дух, и продолжалась до четвертого часа дня. И солнце поднялось с измененным цветом и продолжало подниматься с измененным цветом до вторника .

Если арабские и греческие историки описали то же самое явление, которое поразило их - что более чем вероятно, - то падение Корсуни следует отнести ко времени вскоре после 7-12 апреля 989 года.

В "Истории " Льва Диакона есть еще одно бесспорно датирующее уточнение. Сразу же после описания "огненных столбов" автор продолжает: "И более того, звезда появилась на западе на закате, восходя вечером, она не имела никакого постоянного места на небе. Распространяя яркие, видимые издалека лучи, он часто двигался, появляясь то на севере, то на юге, а иногда во время того же подъема менял свое положение в небе, производя внезапные, быстрые движения. Люди, которые смотрели на комету, удивлялись, боялись и верили, что ее странные движения не приведут к добру." Действительно, комета предвещала великое бедствие. Вечером 26 октября 989 года, в день празднования святого Димитрия Фессалоникийского, в Константинополе произошло землетрясение, во время которого была разрушена церковь Святой Софии, главная святыня Империи.

Комета, которую наблюдал Лев Диакон и которая предвосхитила разрушительное землетрясение, была не чем иным, как знаменитой кометой Галлея, которая действительно прошла вблизи Земли летом 989 года. В июле и августе ее наблюдали астрономы Европы, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока; Яхья сообщает, что комета появилась в небе 27 июля и оставалась в поле зрения в течение двадцати дней. Из описания Льва Диакона получается, что комета предсказала следующее событие в длинной цепи бедствий и несчастий, обрушившихся на Римскую империю; Отсюда напрашивается очевидный вывод, что взятие Херсонеса русскими произошло не только после 7 апреля 989 года, но и до 27 июля того же года.

Но если так, то военный поход Руси против Византийской империи совпал с политическими событиями Византийской истории, о которых мы говорили в предыдущей главе и где русы были всего лишь союзниками и, более того, Спасителями императоров Василия и Константина: напомню, что битва при Амидасе, решившая исход гражданской войны в пользу законных императоров, произошла 13 апреля 989 года. Кажется, что мы стоим перед неразрешимым противоречием, своего рода логическим тупиком.

Наиболее естественный выход из этого логического противоречия был предложен в 1883 году В. Р. Розеном, открывшим для науки труд Яхьи Антиохийского. По мнению исследователя, летом 988 года, отправив в Византию значительный военный контингент, князь Владимир выполнил свою часть обязательств перед императором Василием. Однако он не спешил выполнять свое обещание: ни летом, ни осенью 988 года Анна не появлялась в Киеве. Разгневанный обманом (или задержкой?), Владимир двинул свои войска на Корсунь, чтобы заставить императоров сдержать слово. И он добился своего - византийская принцесса прибыла в Херсонес.

Гипотеза В. Р Розен

Эта гипотеза утвердилась в науке и - по крайней мере, до недавнего времени - доминировала в ней. Русские источники говорят, что брак Владимира и Анны состоялся в Корсуни, а это значит, что он состоялся после апреля 989 года, то есть примерно через год после того, как русские войска прибыли в Константинополь. (Кроме повести "Повесть временных лет", на это указывают и топографические данные: еще в XI веке в Корсуни была известна "царицынская палата" - свидетельство пребывания Анны в городе.) Арабский историк Яхья Антиохийский, кажется, тоже располагал сведениями о том, что сестры византийских императоров появились на Руси гораздо позже, чем был подписан договор о собственности между двумя правителями.

В нашем распоряжении имеется еще один источник, который, по-видимому, позволяет прояснить причины того поворота, который произошел в русско-византийских отношениях накануне Корсунского похода князя Владимира. Я имею в виду рассказ, упомянутый в предыдущей главе армянским историком Асохиком, о судьбе безымянного митрополита Севастийского, предположительно отождествляемого исследователями с митрополитом Севастийским Феофилактом. В связи с миссией митрополита Асохик сообщает чрезвычайно интересные подробности относительно планируемого брака сестры византийского императора Василия, которая не была им названа.

Вскоре после своего удаления из Севастии ("в том же году", уточняет Асохик) митрополит Севастийский был послан Василием "в землю Булгар." Ниже приводится история, которая не может не привлечь внимание исследователя русско-византийских отношений того времени:

"Болгарин Василий просил царя выдать сестру замуж за своего царя. Император в сопровождении митрополита послал (к Булгарам. - А. К.) какую-то женщину из своих подданных, похожую на ее сестру. По прибытии владычицы земли булгаровы узнали, кто она, и потому осудили митрополита как прелюбодея и лжеца; цари булгарские сожгли ее, подперев палками и соломой; ее сделали два брата, прозванные касагсаганами..."

Исследователи давно заметили путаницу Ашика в изложении болгарских событий. Так, например, он правильно называет болгарских правителей " комсадцагами "(армянский вариант греческого "комитопула"), но позже, очевидно, путает их с Борисом и Романом, бежавшими из византийского плена накануне великой болгаро-византийской войны. Несколько раз нарушает Ашик болгарский и хронологию событий. В этом нет ничего удивительного. Армянский историк был чрезвычайно осведомлен о событиях в самой Византии, особенно на востоке Империи. Западные окраины Империи, а тем более то, что происходило за их пределами, привлекали его внимание в меньшей степени.

Наибольший интерес для нас представляет сообщение Асохика об участии митрополита Севастийского в некой афере, задуманной императором Василием. У последнего, по-видимому, была только одна сестра, Анна. Мы ничего не знаем о переговорах императора с болгарскими правителями Самуилом и Аароном относительно брака Анны. Более того, ход византийско-болгарских отношений в то время исключает возможность таких переговоров в 986-987 гг. Но мы хорошо знаем, что именно в 986-987 годах такие переговоры вел император Василий с правителем Руси князем Владимиром Святославичем. Я не настаиваю на том, чтобы буквально сделать сообщение Ашика, механически изменив название "Болгария" на Россию. Но было бы неправильно игнорировать его очевидное совпадение с российскими событиями.

Мне кажется, что гораздо важнее понять природу новостей армянского историка. Несомненно, Ашик опирался на слухи, доходившие до восточных окраин Византийской империи, населенных армянами. В этих слухах правда смешивается с вымыслом - либо с намеренной ложью, либо с естественным искажением передаваемой устно информации. Нетрудно догадаться, какими невероятными слухами было покрыто известие о спорном согласии императора Василия на брак его сестры с правителем "Северных варваров" (что византийцы в равной степени справедливо называли "Мизан" и "БК"). Эти слухи были особенно фантастичны в тех областях Империи, которые поддерживали Варду Склир и Варду Фока, в том числе и в армянских провинциях.

Видимо, Ашик путает Болгарию и Россию. Думаю, что в его рассказе отразился факт переговоров императора Василия с Владимиром Киевским. Но помимо этого в его сведениях есть, по крайней мере, еще одно очевидное зерно истины - похоже, эти переговоры осложнялись неким конфузом, нарушением соглашения со стороны византийского императора, В чем именно оно выражалось, можно только догадываться.

Можно ли предположить, что Василий действительно послал в Россию "какую-то женщину", похожую на его сестру? В это трудно поверить - ведь такой примитивный обман неизбежно был бы раскрыт. Но, вероятно, это было хорошо для того, чтобы выиграть время. Можно усомниться и в известии Ашика о смерти митрополита Севастийского. Но, с другой стороны, именно факт его смерти послужил основанием для включения всего рассказа в его "Повесть": автору важно было показать неотвратимость Божьей кары за совершенное зло; напомню, что митрополит был ответственен за гибель армянских священников. Наконец, можно усомниться в тождестве неназванного митрополита Севастийского с митрополитом Севастийским Феофилактом, посланным в Россию императором Василием, по известию Никифора Калистого; и любая деталь истории Асохика может оказаться вымыслом. И все же слухи не появляются "из ничего"; как говорится, "нет дыма без огня" - осмелюсь сказать, что история армянского историка подтверждает: так или иначе, император Василий пытался уклониться от выполнения своего обещания.

Возможно, мы не будем удивлены. И дело даже не в том, что первые победы во время гражданской войны дали императору Василию возможность обойтись без помощи своего северного союзника. Вероятно, сыграло свою роль положение, занятое Анной, Порфирийской сестрой императоров Василия и Константина.

Анна была ненамного моложе князя Владимира. Она родилась 13 марта 963 года, за два дня до смерти своего отца, императора Романа II. К началу русско-византийских переговоров (986) ей было 23 года. Рожденная в Порфире, Анна ясно сознавала свое высокое предназначение. Судьба вряд ли подготовила ее к счастливому браку: выдавать ее замуж за иностранца (даже такого, который был облечен императорским достоинством, как Оттон II) было оскорбительно из соображений престижа; в самой Византии ее возможный муж стал претендентом на византийский престол и - при живых братьях Василии и Константине-угрозой целостности и миру Империи. Но честь и достоинство для Порфирийской принцессы, конечно, имели большую притягательную силу, чем брачные узы. Занятия любовью, как показала практика византийского двора, можно было найти и вне брака. Со временем Анна могла рассчитывать на византийский престол: как известно, македонская династия закончилась императорами Василием и Константином - у первого не было детей, а у второго были только дочери-Евдокия, Зоя и Феодора; двум последним суждено было стать авгурами (правителями) римлян.

Владимир и Анна

Предложение Владимира и, главное, согласие Василия на брак не могли быть восприняты Анной иначе, как несчастье, крушение всех жизненных планов. Запланированный брак был несмываемым позорным пятном на порфирогените. Император Василий пытался убедить сестру в обратном, представить ее, наоборот, спасительницей родного государства. ("Бог обратит вами землю русскую в покаяние, и вы избавите землю греческую от свирепого войска. Видите, сколько зла сделала Россия грекам? И теперь, если ты не пойдешь, они сделают то же самое с нами", - так, согласно летописи, сказал он сестре.) Но Анна тоже, вероятно, читала трактат Константина Багрянородного (или, по крайней мере, слышала о предостережениях своего деда) и знала, что ничто не оправдывает брак принцессы багрянородной с "варваром". Север, куда ей пришлось отправиться по воле брата, не просто боялся ее, но и ужасался. Нам трудно это понять, но даже Крым казался грекам "Гипербореей", крайним пределом обитаемого мира. Далее, по представлениям древних, а затем и раннехристианских ученых, находилась обитель почти полулюдей, мифических чудовищ, вместилище того апокалиптического ужаса, который в последние дни мира (а об их приближении в Византии говорили все чаще) должен был выплеснуться и заполнить вселенную. Северный правитель Владимир, князь Руси, воспринимался почти как апокалиптический "Князь Роха". Десятикратная молва о его неистовстве, беспредельном разврате и жестокости не могла не дойти до Империи, и можно только догадываться, какие невероятные слухи наполнили женскую половину дворца, особенно после прибытия киевских послов в Царствующий город. Вряд ли Анна была готова безропотно смириться со своей судьбой.

Русские летописцы рассказывают, как отчаянно сопротивлялась Анна желанию братьев принести ее в жертву своим политическим расчетам. "Она не хотела идти", - читаем мы в "Повести временных лет". - "Как будто я сыта, - сказала она, - я ухожу; я лучше умру здесь!".. И они едва заставили ее."

Арабские историки подтверждают слова летописца. "Женщина сопротивлялась, чтобы отдать себя тем, кто Расстал с ней в вере,-говорит Абу-Но Ретраверс. - Начались переговоры об этом, которые закончились вступлением царя русов в христианство. Затем брак был заключен, и женщина была отдана ему (Владимиру. - А. К.)". Почти в тех же выражениях вторит багдадский историк Ибн аль-Асир. И император Василий, очевидно, не мог сразу сломить сопротивление сестры.

Русский русский князь, но мог ли он, нарушив договор с русским князем, рассчитывать в то же время на верность своей русской дружины? Можно ли предполагать факт одновременного участия русских войск в военных действиях за и против императора Василия? Мы уже говорили, что этот вопрос многим кажется неразрешимым.

Однако противоречие между одновременным участием Руси в борьбе за и против императора Василия - как это ни парадоксально звучит-во многом надуманно. Когда мы говорим о событиях давно минувших дней, мы часто переносим на них современные представления о политике и практике международных отношений. Отправка русских войск в Византию представляется нам чем-то вроде нынешнего оказания военной помощи соседней стране по просьбе ее правительства с использованием "ограниченного воинского контингента". В раннем Средневековье, по-видимому, ситуация была иной. Появившаяся в Константинополе Русь приобрела нового сюзерена-императора Василия-взамен старого - князя Владимира. Их связи с Киевом, их зависимость от киевского правительства были прерваны, как только они прибыли в Империю. (То же самое мы отметили и в отношении русов, поступивших на службу к Дербендскому эмиру в том же 987 году.) Название "русский отряд" не несет даже этнического и тем более не государственного знака, а лишь указывает на территорию, с которой пришли наемники. Среди них, вероятно, были люди разных языков и диалектов-славяне, скандинавы, кельты, финны. То, что они когда-то служили князю Владимиру, а теперь поссорились с императором Василием, конечно, не могло заставить их отказаться от новой и, несомненно, хорошо оплачиваемой службы. Эти профессиональные наемники оставались на службе византийских императоров на протяжении десятилетий - независимо от характера русско-византийских отношений. Воинов "с топором на правом плече" (так византийцы называли варяжскую дружину) мы встретим как в составе армии Василия II, воевавшей в Европе и Азии, так и в составе императорской гвардии в Константинополе во время многочисленных политических эксцессов, имевших место в византийской столице в первой половине XI века. Роль Владимира заключалась в том, что он позволил некоторым своим воинам уйти от него (и это не мало!). Но в дальнейшем его права сюзерена, его влияние на бывших соратников прекратились.

Считается, что русские источники не содержат сведений об отправке военного контингента на помощь императорам Василию и Константину. Но это не совсем так. Напомню уже известный читателю летописный рассказ о том, как князь Владимир вскоре после взятия Киева (по летописи, 980 г., на самом деле-978 г.) избавился от варяжских наемников, требовавших непомерного выкупа, и "указал им путь" на Царьград. Мы уже говорили о сложном происхождении этого рассказа: чисто фольклорные мотивы смешиваются здесь с некоторыми воспоминаниями о реальных контактах между Киевом и Константинополем. Между тем ни в греческих, ни в восточных источниках нет сведений о прибытии русской армии в Византию при императоре Василии II ранее 987-988 гг. Поэтому вполне вероятно, что летописная статья под 980 годом в сильно завуалированной форме как раз и отразила тот факт, что Владимир выполнил главное условие договора 987 года. Но как далеко были наемники, посланные Владимиром от самого князя, как мало они считали себя ему обязанными! Император Василий мог опасаться их отъезда только в том случае, если кто-то предлагал им больше золота или серебра. Однако в случае прямого столкновения с войском Владимира русские наемники, вероятно, могли перейти на сторону своих недавних товарищей. Но этого можно было избежать.

Летом 988 года," на следующее лето после богоявления", согласно" Памяти и похвале " Якова Мниха, князь Владимир "пошел к порогам" - предположительно, чтобы встретить невесту, которая, по соглашению с императором Василием, должна была прибыть в Россию. Однако принц не стал дожидаться Анну. Если верить сообщению Ашика о том, что "царь булгарский" (Владимир?) вместо порфирородной княгини прислал другую женщину, то здесь, на Днепре, и состоялась его встреча с "Лже-Анной". То ли князь сразу распознал подделку, то ли позже, в Киеве , гадать нет смысла. Ясно одно: Владимир был зол. Как мы уже знаем, принц мог смыть такое оскорбление только кровью.

Возможно, к этому времени относится расправа над бывшим митрополитом Севастийским (по Феофилакту), которым является Ашик. Если и это предположение верно, то перед нами несомненное свидетельство резкого поворота Владимира по отношению к новоприобретенной вере. Молчание русских историков о крещении русского князя и свидетельства русских источников о явно нехристианском поведении Владимира во время Корсунского похода могут многое объяснить.

Владимир начал готовить свое войско к войне, вероятно, сразу после возвращения в Киев. Целью нападения был не далекий Царьград, а более близкий и знакомый русским Херсонес-древнегреческая колония, столица византийского Крыма. В своем гневе князь умел быть расчетливым - несомненно, экспедиция в Крым преследовала и чисто политические цели: Россия рассчитывала сильно укрепить свои Черноморские рубежи, которые недавно были возвращены Киеву.

Русские источники по-разному объясняли причины Корсунского похода. "И решил он идти в греческий город Корсунь, - читаем мы, например, у Иакова Мниха, - и вот князь Владимир стал молиться Богу:" Господи Боже, Господи всех, прошу тебя: дай мне город взять, чтобы я привел христианских людей и священников в землю мою, чтобы они научили людей христианскому закону." Но это, конечно, осознание последствий Корсунского похода (который действительно сыграл исключительную роль в христианизации Руси), а вовсе не его причины.

Уникальное объяснение причины похода содержит так называемое Житие князя Владимира особого состава, известное лишь в более поздних рукописях (XVII век), но явно восходящее к более раннему источнику (некоторые существенные черты этого Жития читаются в специальном издании Подлинного Жития, найденного в рукописях XV-XVI веков). В этом памятнике поход на Корсунь связан с" любовью Владимира к женщинам": он посылает своего воеводу "князя Олега "(из других неизвестных источников) к "князю" из " города Корсуня" "прашати для себя дочь свою". Последний, однако, отвечает презрительным отказом: "вельми смеялся над ним, что делает этот грязный человек." Обиженный, Владимир собирает своих воевод и "варягов, и словен, и кривичей, и болгар с черными людьми" и идет на Корсунь.

Несомненно, это один из вариантов фольклорного сюжета о сватовстве князя Владимира, который, в свою очередь, основан на реальных событиях - сватовстве Владимира к Рогнеде и его сватовстве к княгине Анне. Но-кто знает - может быть, более поздний источник содержит какие-то намеки на посредническую роль Херсонеса в переговорах Владимира с императором Василием (как это было двадцатью годами ранее, во время переговоров императора Никифора Фоки с князем Святославом)? Может быть, "князь" (правитель) Херсонеса, как и его дочь, были каким-то образом замешаны в афере с подменой невесты? Конечно, на эти вопросы нет ответов. Но было бы заманчиво объяснить именно эти обстоятельства выбором Корсуни в качестве жертвы Владимира и исключительным (даже по меркам Владимира) упорством русских в захвате города.

Однако вернемся от ненадежных предположений к известным обстоятельствам самой кампании.

Русские у Днепра

Так русские спустились по Днепру и, вероятно, в самом конце лета или начале осени того же 988 года появились у Херсонеса. Войско Владимира насчитывало несколько тысяч человек (не более пяти-шести тысяч на 150-200 лодках, по подсчетам военного инженера и археолога Александра Львовича Бертье-Делагара, посвятившего тщательное изучение Корсунского похода Владимира). Херсониты, конечно, заранее узнали о приближении русского флота (ибо их сторожевые корабли и обыкновенные рыбацкие лодки постоянно курсировали близ устья Днепра) и успели подготовиться к осаде: "заперлись в городе", как выразился летописец.

Это было сильное давление, давление в первом бою. Искусная осада крепостей не входила в число их достоинств. У армии Владимира не было ни стенобитных машин, ни камнеметов, ни огнеметов, способных забрасывать осажденный город бутылками с зажигательной смесью и тяжелыми камнями. Не сумев выманить врага из крепости и взять город прямой лобовой атакой, русы были вынуждены начать осаду, надеясь на время и, как казалось, неизбежный голод. Но осада затянулась и легла тяжелым бременем не только на осажденных, но и на осаждающих. Русские источники (различные издания Жития князя Владимира) говорят, что русские пробыли около города от шести до девяти месяцев, то есть в течение осени, зимы и части весны.

Херсонес был хорошо укреплен и считался почти неприступным. Город располагался на полуострове, соединенном с сушей лишь узким перешейком на западе. С севера его омывали волны Черного моря, с востока бухта - нынешняя Карантинная бухта Севастополя-глубоко врезалась в береговую линию. В древности к нему тянулась глубокая и узкая балка, защищавшая крепость с юга. Западная часть города была ограничена нынешней Стрелецкой бухтой - не очень глубокой, но обширной. Каменные стены города достигали пятнадцати метров в высоту и трех (а в некоторых местах даже шести-десяти) метров в толщину. На наиболее опасных участках крепость была окружена второй, более боевой стеной - так называемой протейхисмой.

До нас дошли два рассказа об осаде Корсуня князем Владимиром. Один из них читается в летописи и-с различными дополнениями-в основных изданиях Жития князя Владимира. Вторая-в упомянутом выше Житии князя Владимира особого состава. Обе истории наполнены реальными подробностями, живо изображающими происходящие события. Прежде всего это относится к летописному повествованию, автором которого мог быть и сам Херсонес. Он раскрывает исключительное знание местности и, по-видимому, использовал местные корсунские легенды и воспоминания о пребывании Владимира в городе. Осада Корсуня описана не столько глазами нападавших русов, сколько глазами самих корсунцев. Связь автора летописного рассказа с Корсунем не должна вызывать удивления: известно, что после взятия города князь Владимир увез в Киев многих его жителей, прежде всего священников. Из них, в частности, образовалось духовенство главной киевской церкви времен Владимира - Пресвятой Богородицы, известной как Десятинная церковь. Корсунский Анастасий, один из главных героев летописных сказаний, впоследствии стал близким спутником князя Владимира; Десятинная церковь - один из центров первоначального русского летописания. Вероятно, в 70-80 - е годы XI века летописный рассказ был переработан заново; затем он получил тот вид, в котором читается сейчас в "Повести временных лет". Редактор летописи также хорошо знал Корсунь и, скорее всего, тоже принадлежал к духовенству Десятинной церкви. Он сделал некоторые дополнения к тексту, посвященные в основном топографии современного Корсуня. Эти дополнения, наряду с основным текстом летописного рассказа, являются наиболее ценным источником по истории Корсунского похода.

Летописец точно называет место стоянки русских войск:" Владимир стоял на полу города, в Лимени, тогда город стрелище один." "Стрела одна" - это расстояние полета стрелы. "На полу города, в лимени" - значит, в устье (заливе), "на другой стороне города". Это можно было сказать об одной из двух бухт близ Херсонеса - либо о нынешней Карантинной бухте, либо о Стрелецкой. Возможны оба варианта. Некоторые исследователи, в основном, исходили из особенностей местности (удобство Карантинной бухты как главной гавани Херсонеса, наличие пресной воды и др.). Считалось, что Владимирские лодки вошли в Карантинную бухту, прошли через город и остановились в самой глубокой части бухты, на другой стороне города. Но эта предполагаемая стоянка не совсем подходила под определение" в трелизе": она была отделена от города высоким холмом, и стрелы, выпущенные из лука, не могли долететь до города напрямую. Другие исследователи полагали, что Владимир остановился недалеко от Стрелецкой бухты. Он был менее удобен для византийских кораблей, но вполне подходил для легких каноэ русов. Вероятно, Коронена называется "город" у залива ("лиман"), и находятся "около него этажи замка"." Археологи обратили внимание на сохранившиеся следы военных действий в западной части города, прилегающей к Стрелецкой бухте, что также может свидетельствовать о расположении рядом с ней стоянки русов. Однако никаких следов самой Владимирской стоянки обнаружено не было, поэтому вопрос о ее местонахождении остается открытым.

Осада города была изнурительной. Коронена, согласно летописям, упорно боролась, чтобы уйти ("Барахона упорно от града"). "Владимир окружил город. Люди в городе были измучены, и Владимир сказал горожанам: "Если вы не сдадитесь, я буду стоять три года." Они его не слушали."

Примерно за десять лет до Корсунской войны в Византии был составлен военный трактат "О боевом обеспечении", или "О встречах с врагом", в котором обобщался богатый боевой опыт императора-полководца Никифора Фоки. Последний указал, что в каждом городе, который может быть осажден, каждый житель должен быть обеспечен продовольствием по крайней мере на четыре месяца; следует также позаботиться о резервуарах для воды "и обо всем остальном, что может защитить осажденных и помочь им." Требования Никифора , по-видимому, были удовлетворены, особенно в Херсонесе, пограничной крепости, которая пережила много осад за свою многовековую историю. Кроме того, Владимир едва ли мог обеспечить полную блокаду города как с моря, так и с суши. Согласно позднейшему Житию князя Владимира, особому изданию, некий доброжелатель русского князя из Херсонеса, варяг по имени Жберн (иначе говоря, Жберн, или Ижберн), так передал Владимиру из осажденного города: "Если ты будешь стоять с силой под городом год, или два, или три, то Корсунь не Возьмешь. Но корабельщики приходят по пути земли с питьем и пищей в граде." Это известие можно было бы считать позднейшим предположением, если бы оно не нашло неожиданного подтверждения в археологических исследованиях средневекового Херсонеса. Оказывается, некая "земляная тропа", знакомая "корабелам", но совершенно неизвестная русским, действительно существовала. К югу от одних из ворот Херсонесской крепости, в болотистой низине, примыкающей к вышеупомянутой балке, археологи обнаружили древнюю дорогу, тайно проложенную по специальной насыпи. Зимой и весной, когда уровень воды в балке поднимался, дорога полностью уходила под воду; пользоваться ею можно было, но только тому, кто хорошо знал местность. Известно, что Владимир, по предложению Жданова, приказал "выкопать" "земляной путь". Было ли это на самом деле сделано, или рассказчик соединил легенду о "земляном пути" с другой новостью-о Херсонесском водопроводе," выкопанном " Владимиром, сказать трудно.

Войско Владимира

Войско Владимира, конечно, не бездействовало в течение долгих месяцев осады. Основываясь на косвенных свидетельствах из более поздних русских источников, можно предположить, что к моменту окончания осады Владимир контролировал весь юг Крымского полуострова-от Херсонеса на его западной оконечности до Керчи на восточной. Вероятно, эти земли должны были обеспечить продовольствием большую русскую армию.

Более поздние русские источники (в частности, Никоновская летопись) Они рассказывают об активной внешнеполитической деятельности Владимира во время его пребывания в Крыму. Кроме послов "от греков", Владимир принимал в Корсуни (или под Корсунем?) посольство "из Рима, от Папы". "В то же время князь Метигай Печенежский пришел во Владимир и, уверовав, крестился в Отца и Сына и Святого Духа." Союз с кем-либо из печенегских " фем " во время Корсунской осады был крайне желателен для Владимира. Однако мы не знаем, насколько достоверны эти сообщения летописца XVI века.

Вероятно, во время своего пребывания в Корсуни Владимир ни на минуту не разрывал связей с Киевом и Россией в целом. Напомню, что по крайней мере две территории, имевшие постоянное русское население и установившие связи с Киевом, располагались в окрестностях Крыма: Белобережье (где-то у устья Днепра) и Муторокань на реке Тамань.

Цели Владимира

Главной целью Владимира, конечно, оставался Корсунь. Но военные действия, предпринятые русскими, пока не дали никаких результатов.

"И одел Владимир своих воинов,- читаем мы в летописях, - и велел снегу сыпаться на град. То же самое посыпал и коронен, подкопав стену города, украл насыпь земли и отвез в свой город, засыпав ее посреди замка. Солдаты прыснули еще сильнее, и Владимир встал."

Смысл действий Владимира прояснил А. Л. Бертье-Делагар: Владимир приказал сделать так называемый присыпь - то есть присыпать землей городские стены, чтобы потом взобраться по ней на саму стену и таким образом ворваться в город. Этот прием известен в военной истории, но в практике русских он встречался редко (если вообще встречался): не случайно почти все переписчики летописного текста не могли понять, что именно имел в виду Владимир, и заменили непонятное "излить " обычным" начать ""град". Коронное время оценило опасность. Согласно летописи, они выкопали стену и, скорее всего, проделали дыру в нижней части городской стены - и через нее занесли землю в город.

Археологи, кажется, нашли остатки этого кургана. В западной части Херсонеса, в свободном пространстве между двумя базиликами (церквями), расположенными на расстоянии около 50-60 метров друг от друга, был обнаружен слой рыхлой земли толщиной около метра; время его образования датируется весьма приблизительно IX-X веками, что, по-видимому, объясняет его возникновение военными действиями князя Владимира. Позже на воздвигнутом рядом с карикатурным холмом Владимирском холме поставили церковь - памятник его победе.

Несомненно, Владимир испытывал тяжелые чувства во время многомесячной осады Корсуня. Время шло - а он все еще был в Крыму, не в силах вернуться в Киев с победой. Оскорбление, нанесенное ему, осталось неизгладимым. Надежды на то, что Херсонес будет взят голодом, конечно, еще можно было оправдать. Но надо было ускорить дело. В очередной раз, как и десять лет назад во время осады Киева, Владимир решил сделать ставку на раскол во враждебном лагере, на поиск союзника в самом осажденном городе. И снова его попытка увенчалась успехом.

Источники расходятся в описании решающего момента Корсунской осады, а также в вопросе о том, чье предательство помогло Владимиру захватить город. Согласно летописи, русским помогал корсунян Анастас - вполне историческая личность, впоследствии один из ближайших сподвижников князя Владимира. Вероятно, он был священником. (Более поздние русские источники даже называют Анастасия Корсунским епископом, но это явное преувеличение.) По возвращении в Киев Владимир сделает Анастасия главой (игуменом?) Киевской десятинной церкви и доверит ему церковную десятину, собранную со всего княжеского "имения".

Переход на сторону Владимира

Когда и почему Анастас перешел на сторону Владимира, мы не знаем. Неужели он сам почувствовал неизбежность падения города и поспешил перейти на сторону врага? Или этому предшествовала кропотливая работа владимирских шпионов, долгий обмен сообщениями через крепостную стену? Об этом можно догадаться. Заметим только, что Корсунская измена-не единственный эпизод подобного рода в биографии Анастасия: тридцать лет спустя, в 1018 году, во время оккупации Киева польскими войсками, Анастасий "лестью" войдет в доверие к князю Болеславу Храброму и, назначенный последним на все награбленное в Киеве, покинет Русь, перебравшись в Польшу.

Так или иначе, но Анастас оказал Владимиру неоценимую услугу. С городской стены, из осажденного города, он пустил стрелу в стан Владимира, используя обычный способ сообщения между осажденными и осаждающими. Хроника дает содержание послания, посланного со стрелкой. "Клааси суть ты с Востока, - сообщал Анастас князю Владимиру, от чего вода идет по трубе. Как только вы раскопаете его, выпейте его воду." Получив столь ценную информацию, Владимир, " взглянув на небо, сказал: "Если это сбудется, я крещусь!"" И все действительно сбылось. Русские немедленно начали копать, бросая вызов трубам, и сумели остановить поступление воды в город. Как и ожидалось, это сыграло решающую роль в исходе осады: "народ изнемог от жажды и сдался."

Летописный рассказ получил блестящее подтверждение во время археологических раскопок, проведенных в Херсонесе в позапрошлом веке. Археологи обнаружили систему водоснабжения, которой херсониты пользовались на протяжении нескольких столетий. Во времена Владимира керамические трубы вели через водосточные желоба к роднику, расположенному к югу от города. В самом городе трубы шли к цистерне, которая вмещала около 4-5 тысяч ведер воды. После прекращения подачи воды в город запасов резервуара (если к тому времени он был полон) могло хватить только на два-три дня. Тогда херсонесам пришлось сдаться.

Другая версия капитуляции Корсуни содержится в упомянутом выше Житии князя Владимира особого состава. Здесь союзником ("приятелем") Владимира называли "разновидность" (то есть варягов), Дберн (Иберн, Эйльбер). Он пустил стрелу в "Варяжский полк", крича якобы со стены: "Принеси эту стрелу князю Владимиру!" К стрелке, как мы уже знаем, была привязана записка, в которой сообщалось о доставке продовольствия в город "по суше". Владимир приказал выкопать "земляной путь "и" за три месяца " взял город. Ни имени Анастаса, ни каких-либо сведений о разрушении городского водопровода в этом памятнике нет.

Предпринимались попытки согласовать обе версии. Первый дберн якобы вступил в переговоры с Владимиром. Однако, несмотря на прекращение доступа к продовольствию, город продолжал продержаться еще три месяца, и только предательство Анастаса привело к развязке. Иначе дело представлялось так, будто Анастас и Ждбурн действовали сообща: Анастас был вдохновителем плана, а варяжский воин, которому удобнее и естественнее было лезть на крепостную стену с луком и стрелами, был только исполнителем. Я не сомневаюсь, однако, что летопись и специальное издание Жития князя Владимира, имея в виду один и тот же реальный факт - падение Корсуня в результате предательства, - отражают две разные версии этого события, два разных рассказа о ходе и обстоятельствах осады Корсуня. Летописное повествование, как в целом, так и в частности, кажется более достоверным. В то же время стоит обратить на это внимание. Летописное повествование несет на себе явное влияние церковной, агиографической традиции. Автор связывает само крещение князя Владимира с предательством Анастасия. Таким образом, действия корсунского священника наполнены высоким содержанием, скрывающим в себе одну из причин обращения Крестителя Руси в христианскую веру. Такая версия могла возникнуть скорее среди духовенства Десятинной церкви, которую в течение нескольких десятилетий возглавлял Анастас Корсунянин. Вполне возможно, что она пристрастна и выдвигает Анастаса на первый план, возможно, приписывая ему чужие заслуги. Рассказ о Гиберне лишен каких-либо агиографических черт. Рискну предположить: не является ли это отражением той версии рассказа о Корсунском походе князя Владимира, в которой вообще ничего не сообщалось о крещении князя в этом городе?

Но вернемся к событиям в Корсуни. Итак, город сдался на милость победителя, сдался без оглашения каких-либо условий, потому что жители - независимо от их положения и богатства-были истощены и бессильны перед одинаково страшной для всех "жаждой воды". Нетрудно представить себе торжество Владимира в тот момент, когда открылись городские ворота. Многомесячная осада, отнявшая столько сил у его войск, наконец закончилась. Дал ли принц выход гневу, таившемуся в его душе? Отдал ли он город на разграбление солдатам, как это обычно делалось в таких случаях?

Такой исход осады вполне возможен, хотя прямых подтверждений этому в источниках мы не находим. Но сам принц, похоже, дал волю своим чувствам.

Страшные подробности первых дней пребывания Владимира в завоеванном городе рассказываются в Житии князя Владимира особого сочинения:

"...И схватил он князя Корсунского и княгиню, и взял дочь их к себе в шатер, и привязал князя и княгиню к шатровому плугу, и с дочерью их совершил пред ними беззаконие. А через три дня велел князя и княгиню убить, а дочь их за боярина Ижберна отдал со многими имениями, а в Корсунь назначил его воеводой..."

Эта история, несомненно, слишком напоминает известную легенду о насилии, совершенном Владимиром над полоцкой княгиней Рогнедой около 978 года. Во многом, как мы уже отмечали, она имеет фольклорное происхождение. Но в сокращенном виде, лишенном какого-либо сказочного обрамления, тот же рассказ читается в специальном (широко распространенном) издании Подлинного жития св. Владимир ("Успение блаженного великого князя Владимира"), сохранившийся в рукописях XV-XVI веков, но имеющий, по-видимому, более древнее происхождение: после взятия Корсуня, сообщается здесь, Владимир "убил князя и княгиню, а дочь их отдал за Жберну".

Резня

Резня была обычаем того времени, и русские, вошедшие в Корсунь после долгой и изнурительной осады, почти не отличались своим поведением от других завоевателей. Оскорбление, нанесенное князю, понесла вся дружина, и все греки без разбора должны были ответить за это оскорбление. Вспомним знаменитую былину о сватовстве "ласкового князя" Владимира, в которой отражены реальные факты биографии киевского князя Владимира Святославича, в том числе его сватовство в Полоцке и Царьграде, а также взятие Корсуня - продолжение царьградского сватовства. Герой этой былины "Дунаюшка Иванович", обиженный отказом "литовского короля" выдать свою дочь замуж за Владимира, убивает "татар до единого, не оставит татар на семена"." В другом русском эпосе-о князе Глебе Володьевиче и взятии Корсунь-града (в нем, как мы уже говорили, также отразились легенды о Корсунском походе Владимира Святославича).

Но виноват перед былиной Глеб Володьевич был только правитель Корсуни-злой "еретик" и "безбожник", "Маринка дочь Кайдаловны", а не простые жители города, "старые и малые".

До недавнего времени в науке господствовало мнение, что Херсонес был полностью разрушен князем Владимиром; казалось, об этом свидетельствуют данные археологических раскопок города-следы пожаров, разрухи, толстый слой мусора, покрывавший отдельные городские кварталы. Однако недавние исследования, проведенные Херсонесской археологической экспедицией, ставят под сомнение этот вывод: как оказалось, следы разрушения Корсуня в конце X века - во многом мнимые; во всяком случае, город продолжал жить и развиваться в последние годы десятого века и в начале одиннадцатого.

Современные археологи находят следы военных действий и в других местах. Так, в городе были обнаружены клады монет, зарытые жителями в конце X века (вероятно, незадолго до захвата города русами). Очевидно, некому было выкопать спрятанные сокровища.

В западной части города, рядом с так называемой "базиликой на холме", обнаружено и исследовано целое кладбище, включающее комплекс братских могил с братскими могилами (около десяти могил по 30-40 человек в каждой). Исследователь этого погребального комплекса С. А. Беляев считает, что могилы, захороненные во время войны, вероятно, жертвы осады Корсуня Владимиром в 80-х годах X века. Обратите внимание на деталь: одна из раскопанных могил заполнена в основном черепами. Если предположение археологов о связи этого некрополя с Корсунским походом Владимира верно, то мы имеем следы зверской расправы, учиненной владимирскими воинами над жителями города: языческие русы бросали в могилу головы казненных херсонесцев.

Археологи выделяют еще одну группу могил в том же комплексе погребений. Это могилы с погребениями, которые сильно отличаются от других, распространенных в Крыму: погребенные в них лежат на спине, сложив руки на плечах. Этот тип погребения близок к так называемым "варяжским" захоронениям в Киеве, в некрополе под Десятинной церковью. Предположительно, здесь похоронены варяги, находившиеся на службе у князя Владимира и погибшие во время осады Корсуня.

Взяв город, Владимир не распустил воинов и не прекратил военных действий. Напротив, он послал новое посольство в Царьград, к императорам Василию и Константину. (Согласно Житию князя Владимира особого состава и особому изданию Церковного жития, во главе посольства были поставлены воевода Владимирский Олег и Ждбурн, ставший к этому времени княжеским наместником в Корсуни.) Владимир, очевидно, требовал немедленного выполнения условий ранее заключенного договора, а в случае отказа выдать ему Анну, угрожал походом на Константинополь: "Если ты не отдашь меня за меня, я создам твой город, аки и Корсунь."

Русские могли добраться до столицы Империи всего за три-четыре дня. В распоряжении Владимира были не только легкие каноэ, но и Херсонесский флот. Следовательно, угроза, содержавшаяся в словах князя, была очень и очень серьезной, что не могло быть неправильно понято в Константинополе. Император Василий все еще был занят внутренними делами (напомню, что весной 989 года началось новое восстание Варды Склира). Основу войск императора составляла русско-варяжская дружина. Мы уже отмечали ее преданность императору Василию. Но прямое военное столкновение с Россией, использование этой дружины против Владимира, недавнего сюзерена русских наемников, было крайне рискованным делом для византийцев: вчерашние соратники легко могли договориться между собой. Очевидно, в этих условиях Василий предпочел закончить дело миром, выполнить требование князя Владимира. На этот раз мольбы Анны были напрасны. Владимир также не хотел полномасштабной войны с Византией. Между Константинополем и Херсонесом часто бывали "быстрые послы", которые должны были уточнить детали будущего путешествия Анны, церемонию ее приема херсонесами и ее брак с русским князем. В качестве компенсации за руку принцессы (по-русски "вено") Владимир обещал вернуть Херсонес грекам.

Русские летописи

Позднейшие русские летописи приводят молитву царевны Анны перед отплытием в Корсунь, которая, несомненно, имеет литературное происхождение. И она обратила лицо свое к святой Софии и заплакала, произнося такую молитву: "О великая любовь к человечеству, высокая к Царю славы, Мудрость Отчаяния, который из чистой девы сделал себе храм, О Сын и Десница Всевышнего! Простри десницу Твою, Отче Вседержитель, из сердцевины Твоей и истреби врагов Христа Твоего. Ибо вот, враги твои подняли шум, и ненавидящие тебя подняли головы свои и замышляют заговор против народа твоего... Но, Господи, Господи, не оставь слез моих; сохрани меня от противящихся деснице Твоей, Господи, как зеницу ока Твоего, и покрой меня крылом Твоим. Ибо все подвластно Тебе, и слава Твоя вечна, Аминь." И оба брата заплакали, глядя на нее, видя ее в тоске и печали."

Но плач и печаль не являются большой помехой для осуществления политического плана. Сердце скорбит, но ум повелевает: делай. Словно прощаясь с жизнью, Анна поцеловала своих родных и соседей и поднялась на борт корабля ("Кубара"), который должен был увезти ее на далекий и чуждый север, к неведомому и страшному Владимиру. Анна пересекала невидимую черту, отделявшую ее прежнюю жизнь от будущей. И кто мог знать тогда, что ее будущее будет не столько ужасным, сколько великим...

Путь к Херсонесу лежал вдоль южного анатолийского побережья Черного моря до Синопа, а затем резко поворачивал на север, к Крыму. Все путешествие заняло не более трех-четырех дней. В ясную, спокойную погоду штурман еще мог видеть за кормой южный берег Черного моря - а впереди виднелись крутые скалы Крымского полуострова. Жители города вышли навстречу порфирородной царевне-не только как послушные подданные великой Империи: Анна принесла им мир и скорое освобождение от захватчиков. Княгиню с великими почестями привезли в город и поселили в покоях, которые с тех пор стали называть "царицыными". Видел ли в тот день князь Владимир свою невесту, неизвестно. Сама Анна, кажется, по обычаю, встретила своего будущего мужа только в самый день свадьбы.

Вместе с Анной в Корсунь прибыли греческие сановники, а также священники ("царицынские священники", как их будут называть на Руси), которые должны были сопровождать княгиню в Россию. Конечно, была и свита, состоявшая из знатных гречанок и рабынь. Все они также были размещены с таким почетом и комфортом, насколько это было возможно в городе, который только что пережил многомесячную осаду.

Свадьба

Начались приготовления к свадьбе. Однако, согласно летописи, свадьбе предшествовали новые неожиданные события.

"По Божьему промыслу,- читаем мы в Повести временных лет, - Владимир в то время был болен глазами, и ничего не видел, и сильно горевал, и не знал, что делать. И царица послала к нему сказать: "Если ты хочешь избавиться от этой болезни, то крестись как можно скорее; но если ты не крестишься, то не избавишься от своей болезни." И когда Владимир услышал это, он сказал: "Если это истинно исполнилось, то истинно велик христианский Бог!" И он приказал себе креститься. Епископ Корсунский со священниками Царицынскими, возвестив, крестил Владимира. И когда они возложили на него руки, он тотчас увидел. Владимир узнал о своем внезапном исцелении и прославил Бога, сказав: "Теперь я познал истинного Бога!" Его отряд увидел это, и многие крестились..."

Итак, мы имеем новый поворот темы, новый агиографический сюжет, согласно которому крещение князя Владимира произошло в результате его чудесного избавления от тяжелой болезни. Источники по-разному описывают болезнь принца. По обычаю Жизни, Владимира поразила язва или, в одном из вариантов, струп. Житие Владимира особого сочинения, кажется, пытается примирить обе версии - летописную и агиографическую: "Князь Владимир хотел создать неверие; "Когда князь вошел в святую купель и трижды погрузился в воду", то струп отпал, как чешуя рыбы, и лицо его просветлело, и он очистился."

В последнем случае участие Анны в исцелении князя Владимира не отмечено. Между тем, на мой взгляд, это главная черта всей истории о болезни и выздоровлении Владимира. Именно вмешательство Анны привело к исцелению и окончательному крещению принца. Таким образом, Анна стала чуть ли не главной героиней всей "Корсунской легенды". И это само по себе замечательно. Как известно, Анна была похоронена в Киевской десятинной церкви - той самой, клирики которой составили "Корсунскую легенду". Прославление "царицы Анны" (возможно, даже чрезмерное) было, несомненно, в их интересах.

Надо сказать, что крещение в результате чудесного избавления от болезни является очень распространенным сюжетом в агиографической литературе, в какой-то мере даже агиографическим штампом. Это понятно: даже при жизни чудесное исцеление служило для язычника достаточным основанием принять нового Бога. Но по отношению к Владимиру этот сюжет кажется искусственным и излишним.

На самом деле в летописи это, по крайней мере, пятая версия введения князя Владимира в христианство. Только один рассказ о взятии Корсуня содержит три версии: первая из них, крещение князя происходит благодаря мудрому совету коллаборационистов; вторая - по результатам переговоров Владимира с императорами Василием и Константином относительно его брака с Анной и предшествующего испытания "вер"; наконец, третья-по личному упорству княгини Анны. Такое разнообразие сюжетов, очевидно, указывает на сложный характер всей истории. Рассказы, связанные с именами Анны и Анастасия, по-видимому, восходят к традиции Десятинной церкви (к различным устным преданиям, существовавшим в рамках этой традиции); рассказ, связанный с именами императоров Василия и Константина, вероятно, отражает другую традицию, только зафиксированную автором-клириком Десятинной церкви. Более того, не исключено, что эта последняя версия могла относиться к крещению князя не в Корсунь, а в Киев - во всяком случае, в ней содержится ссылка на посольство, отправленное Владимиром из Киева в 986 или 987 году.

Исследователи уже высказывали предположение о вероятном литературном происхождении летописного сообщения о болезни и последующем крещении князя Владимира, отмечали его сюжетное сходство с рассказом о крещении апостола Павла в Деяниях Апостолов и апокрифическим рассказом о крещении императора Константина Великого в Летописи Георгия Амартола. Отмечу еще одно и, кажется, более близкое к летописному сообщение.

Примерно за сто пятьдесят или двести лет до описываемых событий Корсунь и другие греческие города Крыма были атакованы другой армией с севера, возглавляемой неким (русским?) Князь Бравлин. Рассказ о" приходе " Бравлина в Сурож (по-гречески Согдея, ныне Судак) и чудесном крещении князя читается в Житии святого Стефана, епископа Сурожского, жившего в VIII веке, в разделе о посмертных чудесах святого (третье чудо). Русская русская жизнь сохранилась в более поздних рукописях (не ранее XV века) и только на русском языке, причем в обработке русского средневекового писца: например, святой назван здесь "представителем земли русской", а родной город Бравлина-Великий Новгород. Тем не менее в прошлом веке выдающийся русский византинист В. Г. Василевский в своем классическом исследовании памятника доказал, что само Житие сурожского святого, включая рассказ о его посмертных чудесах, было составлено греческим автором и, вероятно, не позднее конца X века; поход Бравлина исследователь относил к концу VIII или началу IX века.

Крымский поход

Крымский поход Бравлина действительно имел много общего с Корсунским походом князя Владимира. Многочисленные русские войска "захватили" весь юг Крымского полуострова - "от Корсуня до Корчи" (Керчи). Сурож, родной город святого Стефана, также был захвачен. Князь, "сломав" силой железные ворота, вошел в город и подверг его жестокому разграблению; церковь Святой Софии и гробница святого были осквернены и разграблены. Но вдруг Бравлина поразила тяжелая болезнь: лицо его повернулось назад, он упал, изо рта пошла пена. Князь вообразил, что какой-то старик (святой Стефан) схватил его и хочет убить. Старец обратился к падшему человеку с такими словами: "Если ты не крестишься в моей церкви, твое лицо не вернется на свое место, и ты не уйдешь отсюда." И князь закричал: "Пусть придут священники и крестят меня. Если я встану и мое лицо станет таким же, как прежде, я буду крещен!" Бравлин действительно был крещен. Русская армия покинула Сурож, не причинив городу никакого ущерба.

Очевидно, у нас есть легенда, но, как показывает исследование В. Г. Василевского, легенда, существовавшая в Крыму в конце X века и, несомненно, известная не только сурожанам, но и херсонесам.

Параллель между чудесными исцелениями двух вождей варварских северных армий весьма красноречива. В глазах жителей крымских греческих городов Бравлин был не просто предшественником князя Владимира, но и типологической моделью для него, историческим примером, на который можно было опираться, объясняя происходившие события. Но это еще не все. У нас есть основания полагать, что культ Св. Стефан (а, следовательно, и все сюжетные мотивы, присутствующие в его Жизни) стал особенно актуален в Крыму в конце X века и, более того, именно в связи с Корсунским походом князя Владимира. Оказывается, имя святого Стефана Сурожского связано с именем царицы Анны, жены Владимира. Это следует из Жития святого, а именно из его четвертого и последнего посмертного чуда, которое называется в рукописях: "Об исцелении Корсунской царицы":

"Анна-царица, из Корсуня в Керчь ехавшая, заболела по дороге смертельной болезнью на Черной Воде. Святой Стефан пришел ей на ум, и она сказала: "О святой Стефан! Если ты избавишь меня от этой болезни, я дам тебе много даров и буду чтить тебя!" И в ту же ночь явился ей святой Стефан и сказал: "Христос, истинный Бог наш, исцеляет тебя через меня, раба своего. Встань в добром здравии и иди с миром." Тотчас же болезнь ее прекратилась, и она выздоровела, как будто никогда не болела, и почувствовала дарованное ей исцеление, и горячо возблагодарила Бога и святого Стефана. И на следующий день все, кто был с ней, встали с великой радостью и отправились в путь... и много даров было дано церкви святого."

Трудно сомневаться, что" царица " названной в ее честь Жизни - жена князя Владимира. Имя "Анна" не было одним из самых распространенных имен среди представителей византийского двора в IX-X веках (и именно в это время можно датировать описанное в Житии чудо). Главное, что Анна - единственная византийская царица вообще, о пребывании которой в Крыму-и в Херсонесе! - это достоверно известно. Замечу, что в тексте Жития "Корсунская царица" не отождествляется с русской царицей Анной , женой Владимира, а потому исключается возможность появления ее имени в результате догадки переводчика или переписчика текста.

О странном на первый взгляд маршруте путешествия Анны - из Корсуня в Керчь - мы поговорим позже. Прежде всего для нас важен сам факт болезни Анны, а также ее обращение к заступничеству святого Стефана, который, очевидно, почитался на всей территории греческого Крыма. Анна (а следовательно, и Владимир), оказывается, побывала под Сурожем, прислала богатые дары церкви, в которой хранились мощи святого - и это обстоятельство служит еще одним аргументом в пользу предположения о влиянии Жития святого Сурожского на историю обращения Владимира в христианство. Я думаю, что связь между рассказом о крещении Бравлина из Жития Стефана Сурожского и легендарной повестью о Владимире могла быть двоякой: с одной стороны, определенные детали рассказа о крещении Владимира могли появиться под влиянием Жития (или устного предания, послужившего его источником); с другой, военные действия Владимира в Крыму могли повлиять на имя Бравлина в Житии "русского князя".

Я сделаю еще одно замечание. Литературное влияние на "Корсунское сказание" о Владимире устойчивой агиографической схемы: болезнь - крещение - чудесное исцеление (независимо от того, к какому устному или письменному источнику оно восходит) могло проявиться не совсем так, как это обычно представляется ученым: не рассказ о болезни Владимира мог быть выдвинут составителем сказания для объяснения крещения князя, а, напротив, рассказ о крещении мог возникнуть под влиянием вышеприведенных фактов. - упомянутая агиографическая схема как естественное следствие болезни, поразившей Владимира в столь ответственный момент. Возможно, эта болезнь действительно случилась с князем после окончания осады Корсуня, но я думаю, не без основания предполагать, что она появилась в легенде в результате напоминания о болезни княгини Анны, о чем прямо свидетельствует Житие святого Стефана Сурожского.

Летописец сообщает и другие подробности Корсунского крещения князя Владимира. Из них мы узнаем еще об одном возможном источнике летописной легенды - местных корсунских легендах, привязанных к определенным памятникам древнего Херсонеса.

"И Владимир крестился в церкви Василия Блаженного, и та церковь стоит в Корсунь-граде, на том месте посреди града, где торгуются корсунцы; но палата Владимира от края церкви стоит и по сей день, а Царицынская палата стоит за алтарем."

За крещением Владимира последовал его брак с Анной.

Текст Лаврентьевской летописи (или, другими словами, Лаврентьевский список "Повести временных лет") цитируется выше. Удивительно, но другие летописи, в том числе и очень близкие к Лаврентьевской в этой части "Повести временных лет", резко отличаются от нее и друг от друга именем Корсунской церкви, в которой произошло крещение князя Владимира. Так, по Радзивилловской и Академической летописям, Владимир крестился в церкви Святой Богородицы; по Ипатьевской - Святой Софии; по Новгородской Первой Младшей Изводе-в церкви Святого Василиска. (И это при том, что остальной текст этих летописей в описании этого события почти не отличается: о церкви, например, одинаково говорится, что она стоит "посреди города, где торгуют корсунцы" и т. д.) Другие источники еще больше увеличивают расхождение. Обычное Житие Владимира называет церковь, в которой крестился князь, церковью Святого Иакова (без указания ее местонахождения в городе); из Жития это название попало в некоторые летописи, в частности, в Софию Первую, Новгород Четвертый, Тверь. Отдельные списки летописного предания предлагают еще два варианта названия Корсунской церкви - Св. Спаса и св. Климента. Житие Владимира особого состава вообще сообщает, что Владимир крестился (или крестил дружину?) - в реке." (По мнению исследователей, это искажение оригинала "в церкви", без указания названия.)

Итак, по меньшей мере семь различных версий. Но в этой церкви, так по-разному названной, произошло самое важное событие для судьбы России.

Этот факт, конечно, требует объяснения.

В историографии подтвердилось мнение, что в первоначальном варианте Корсунской легенды церковь, в которой был крещен Владимир, не называлась по имени, а обозначалась греческим словом "базилика": именно она (в форме "василика") превратилась под пером писца сначала в церковь святого Василиска, а затем Василия. Дело в том, что исследователи не проводили детального текстологического анализа летописного рассказа, принимая во внимание различные (в том числе и не летописные) тексты, содержащие корсунскую легенду. И этот анализ приводит к совершенно иному выводу.

Мы уже говорили о внеписьменном памятнике, содержащем текст, близкий к летописному, - так называемое "Слово о том, как крестился Владимир, возмя Корсунь". Она представляет собой более раннюю версию" Корсунского сказания", чем сохранившиеся в летописных сводах, - в частности, в летописном тексте нет явных вставок, нарушающих связное повествование. Некоторые из этих вставок содержатся в том самом летописном фрагменте, в котором упоминается интересующая нас церковь. Для наглядности сравним текст Лаврентьевской летописи и "Слова о крещении Владимира". (В качестве исключения нам придется сравнить древнерусский текст, однако его перевод на современный русский только что был дан, так что особых трудностей у читателя возникнуть не должно.)

Лавр.: Увидев сего Володимера, тщетно стремящегося и прославляющего Бога, скажи: "Прежде увидишь истинного Бога!" И вот, свита его увидела его, и он был крещен многими. Крест стоит в церкви Василия Блаженного, а есть церкви, которые стоят в Корсунь-Граде на месте посреди града, идеальном для корсунцев. Полота же Володимера от края церкви и по сей день, а Царицына Полота за алтарем. После крещения мы приведем королеву на свадьбу...

Слово: Когда Володимер увидел тщетное исцеление, прославь Бога рек: "Сначала ты увел истинного Бога!" После крещения приведем цесарицу на обручение...

Нетрудно заметить, что в тексте "Слова" отсутствуют явные вставки, связанные с топографией Корсуня - указание на расположение церкви Василия Блаженного, Владимирской и" Царицынской " палат. Это характерно не только для данного фрагмента текста, но и вообще для "Слова" при сравнении его с летописью. Одной из вставок, нарушающих связный текст, является упоминание церкви Василия Блаженного как церкви, в которой произошло крещение Владимира.

На самом деле летописец сначала говорит о крещении и исцелении Владимира, потом о крещении дружины, а затем снова возвращается к крещению Владимира. Примат "Слова" особенно очевиден при сравнении его с текстом Радзивилловской летописи.

Слова "распятие" повторяются летописцем некстати (ибо ранее он уже говорил о крещении Владимира); они просто вставляются в первоначальный текст и вместе с тем придают отрывку новый смысл: церковь, первоначально названная местом крещения дружины, становится местом крещения князя. Текст Радзивилловской летописи (и соответствующий ему текст Академической летописи) является в данном случае оригиналом по сравнению с лаврентийским. Это подтверждается рядом других случаев, в которых текст Радзивилловской летописи ближе к тексту "Слова о крещении Владимира", чем соответствующий текст Лаврентьевской летописи.

Из всего сказанного следует вывод: в первоначальном варианте "Корсунского сказания" ничего не говорится о церкви, в которой крестился Владимир, называя только церковь, в которой крестилась его дружина. Под пером более позднего редактора эта церковь (Пресвятая Богородица) превратилась в ту, в которой крестился сам князь. Я думаю, что на название церкви Василия Блаженного (и, возможно, как искажение, Василиска Блаженного) повлияло последующее сообщение о церкви Василия Блаженного в Корсуни (см. Название церкви Св. Климент, скорее всего, тоже литературного происхождения: русский книжник знал о существовании такой церкви в Херсонесе из Слова о перенесении мощей святого Климента Римского "из глубины моря в Херсон", которое принадлежит перу учителя славян Константина (Кирилла) Философа. Что касается других названий Корсунской церкви, то здесь дело может быть объяснено иначе. Возможно, несколько храмов Херсонеса со временем стали претендовать на обладание купелью, в которой произошло крещение Крестителя Руси.

Во всяком случае, мы вправе сделать еще один вывод: даже при обработке летописного предания (70-80 - е годы XI века) в Корсуни и на Руси не было известно ни точного места крещения князя Владимира, ни точного названия церкви, в которой - по "Корсунской" версии - произошло крещение. И это при том, что летописец-редактор (как и составитель оригинала "Корсунской легенды") обнаруживает прекрасное знание города и его святынь.

Стоит обратить внимание и на другой аспект Корсунской легенды - терминологический. В русском языке слово "крещение" неточно передает содержание обозначаемого им понятия. Крещение буквально означает наложение крестного знамения, тогда как смысл таинства состоит прежде всего в погружении в воду, через которую человек обновляется, рождается к новой жизни (ср. славянское выражение "баня пакыбытия", синоним крещения). Так что Владимир, несомненно, крестился в Херсонесе, но крестился он в буквальном, а не в церковном значении этого слова - крестился и тогда, когда исцелился от своей болезни ("И когда возложили на него руку свою, тотчас увидел опять..."), и во время брака с Анной. Конечно, христианин, особенно священник, не мог перепутать разные церковные обряды. Но автор легенды, вероятно, использовал устные предания. В памяти людей, сопровождавших Владимира, вчерашних язычников, наложение креста могло запечатлеться именно как действительное крещение князя. Для херсонесцев превращение Владимира в христианина происходило в их городе, на их глазах; отсюда - всего один шаг до создания благочестивой легенды.

Но главная причина утверждения "Корсунской" версии в древнерусской общественной мысли заключается, конечно, в той огромной роли, которую Корсунь сыграл в жизни князя Владимира и в христианизации всей Руси. Ведь именно взятие Корсуня действительно привело к явному возрождению князя Владимира. Он покинул Киев как один человек-полный гнева, жаждущий мести, жаждущий разрушения и убийства - и вернулся в Киев почти через год совершенно другим. Сказалась ли на нем болезнь или, может быть, благотворное влияние Анны, связь с Корсунскими и константинопольскими священниками? Или само влияние Херсонеса, города с почти тысячелетней христианской историей?

Этот город знал святого апостола Андрея, просветителя всего Севера. Недалеко от города можно было увидеть камень, на котором были отпечатаны ноги святого Андрея: когда прибывала морская вода и заполнялась впадина в камне, многие страдальцы устремлялись к нему; они черпали воду и омывались ею, получая исцеления от недугов.

В этом городе, согласно легенде, святой Климент Римский принял мученическую смерть, утонув в море по приказу императора Траяна. Херсониты рассказывали о том времени, когда тело мученика лежало в море, которое расступилось в дни его памяти, чтобы открыть доступ к гробу. Церковь во имя святого, построенная, по преданию, "руками апостолов" на одном из ближайших к городу островов, на протяжении многих веков считалась еще одной великой христианской святыней. Однажды у гроба святого по забывчивости остался один мальчик; море сомкнулось, казалось, унося его навсегда - каково же было удивление горожан, когда через год мальчика нашли живым и невредимым: святой чудом сохранил его все это время. Русская Русская земля будет подобна мальчику, спасенному в море забвения и идолопоклоннической тьмы, ибо мощи святого, перенесенные князем Владимиром в Киев, станут главной русской святыней, а сам святой Климент - защитником и покровителем русской земли.

Святой Константин Философ, первый учитель славян, создатель славянской азбуки, наконец посетил Херсонес. Он был первым, кто перенес мощи Святого Климента Римского в город, и взял некоторые из них с собой (позже он положил их в церковь Святого Климента в Риме, где он был похоронен). Русские письмена " - еще одна, на этот раз невидимая и невещественная святыня русского христианства-были найдены здесь, в Херсонесе, святым Константином.

Владимиру действительно было с кого брать пример усердия в вере и христианского героизма. Длительное пребывание в Корсуни, должно быть, было для него временем духовного возрождения. Формальное крещение, полученное им в Киеве и имевшее своим непосредственным мотивом и побудительным мотивом внешние, чисто политические обстоятельства, было теперь наполнено поистине высоким, соответствующим содержанием. И если в точном, церковном значении этого слова крещение Владимира в Корсуни, вероятно, есть не что иное, как исторический миф, легенда, то в более широком, символическом смысле это, несомненно, правда.

Памятник Владимиру

Памятником духовному возрождению князя Владимира стала построенная им в Корсуни церковь - первая из многих христианских церквей, возведенных по велению Крестителя Руси. Так говорит об этом летописец:

"И поставил Владимир церковь в Корсуни на горе, посреди города, где корсунцы высыпали землю, вынося прах. Эта церковь стоит и по сей день."

Слова летописца "посреди города" не означают некую центральную точку древнего Херсонеса, а лишь указывают на то, что церковь располагалась внутри городских стен. Его название, опять же, по-разному дается различными письменными источниками. Из летописей, содержащих древнейший текст "Повести временных лет", только Ипатьевская называет церковь - Иоанно - Предтеченской. Житие Владимира называет его церковью Василия Блаженного. Возможно, это название отразилось и в Лаврентьевской летописи - в названии другой Корсунской церкви, также стоявшей "посреди города" - той, в которой крестились князь или его свита.

Археологам, похоже, удалось найти остатки этого храма, отождествив Владимирскую "церковь на горе" с "базиликой на холме", обнаруженной в XIX веке в западной части города. Как оказалось, эта базилика - простая по форме и не очень большая по размерам - была поставлена на месте ранее разрушенного храма. Неизвестно, кем и когда был уничтожен этот последний. Возможно, воинами самого Владимира после взятия города. Во всяком случае, новая базилика была построена из руин прежнего храма, которые были под рукой у строителей. О связи вновь построенного храма с военными действиями свидетельствуют находки среди его развалин треугольных каменных зубцов, некогда возвышавшихся над стенами города; очевидно, они также использовались при строительстве. Падение зубцов со стен после окончания военных действий имело символическое значение - оно ознаменовало падение города в буквальном смысле этого слова.

Теперь, наконец, Владимир мог покинуть Корсунь. Но значительная часть города-богатства, святыни и даже жители, священники - была увезена князем на Русь. -Владимир такой же... он взял царицу, и Настасью, и корсунских священников с мощами святого Климента и Фивы, своего ученика, и взял церковные сосуды и иконы для своего благословения... Он также взял двух медных идолов и четырех медных коней, которые и теперь стоят за Святой Богородицей (то есть за Десятинной церковью. - А. К.), о которых невежды думают, что они мраморные. Корсунь вернул его грекам в дар, ради царицы; я сам приехал в Киев."

Мощи, вывезенные Владимиром, должны были не просто украсить Киев, а по существу превратить его в новый Корсунь, перенести седую древность и святость этого знаменитого византийского города на берега Днепра. В Средние века такие абстрактные понятия, как преемственность, традиции и т. д., воспринимались очень конкретно. Киев, столица Владимира, еще не имел своего определенного места в границах христианского мира. Владимир раздвинул эти границы, включил в них свое государство, внес в него христианскую традицию-и сделал это не умозрительно, а вполне осязаемо, буквально, сдвинув сами христианские святыни.

Мы уже говорили о том, что священники корсунянина построили духовенство десятинной церкви в Киеве. В этой церкви была заложена голова святого Климента Римского и мощи его ученика Фивы (имя которого, кстати, упоминается в славянском тексте о Мучениях святого Климента). В начале XI века Титмар Мерзебургский назвал саму Десятинную церковь "церковью мученика Христова папы Климента" - возможно, по имени часовни во имя святого, которая в ней находилась. В XI или XII веке клирик Десятинной церкви сочинит торжественное "Слово", восхваляющее святого Климента Римского как защитника и покровителя России, а также князя Владимира, который "с великою заботливостью, с великою верою... любезно и верно" перенес святые мощи из Корсуня в Киев "для освящения и спасения себя и всей семьи своей, скажу, и отечества нашего"."

Сама же десятинная церковь была даже построена с использованием строительных материалов, вывезенных с участка. После его постройки князь Владимир отдал церкви все, что взял с собой в Корсунь - "иконы, сосуды и кресты". Рядом с церковью стояла квадрига из медных коней и античных статуй, вывезенных из Крыма; их появление удивило киевлян, только что сбросивших своих идолов в днепровские воды. Так в Киеве, рядом с княжеским двором, появился, по меткому выражению современного историка, "свой новый Корсунь".

Очередным завоеванием Владимира, трофеем, взятым у Корсуня, киевляне должны были считать саму царицу Анну. Мы не знаем, насколько она была хороша собой, особенно после болезни, которую перенесла в Крыму. Но киевляне, конечно, не смотрели на нее теми глазами, какими обычно смотрит мужчина на женщину. Ибо она была прирожденной "царицей" и, кроме того, единственной теперь законной женой великого князя киевского. По мнению киевлян, долгая и тяжелая Корсунская война велась ради нее. Прошлые события возвысили и украсили Анну, сделав ее эталоном женщины.

Будет кому поклоняться - так, согласно былине о сватовстве князя Владимира, былинный богатырь Дунай Иванович описывал "ласковому князю" Владимиру свою будущую невесту (младшую дочь литовского, или, по-другому, ляховского царя Опракса-королевича). Наверное, примерно так представляли себе жильцы и новую хозяйку Теремного двора.

Остается сказать несколько слов о возвращении Владимира в Россию. Принято считать, что князь двигался по обычному днепровскому маршруту, по тому, по которому он плыл в Корсунь - то есть морем до устья Днепра, а затем вверх по Днепру до Киева. Возможно, именно так часть княжеского отряда, сопровождавшая вывезенные из Корсуня ценности, вернулась в Россию. Сам Владимир и царица Анна, по Житию св. Стефан Сурожский избрал более длинный, окольный путь: по южному берегу моря до Керчи, затем через Керченский пролив до Темуторокана, оттуда морем до устья Дона и вверх по Дону или Северскому Донцу до России. Этот путь был также хорошо известен русским, которые пользовались им по крайней мере со времен Игоря Старого , как Игорь вернулся на Русь после поражения греков в 941 году, как Святослав вернулся после победоносного хазарского похода.

Но почему Владимир отказался от более короткого днепровского пути? Скорее всего, он боялся печенегов. Вспомнив страшный конец отца на днепровских порогах двадцать лет назад, Владимир решил не искушать судьбу и выбрал более "счастливую" дорогу.

Однако, по свидетельству летописца XVI века, нам известно о союзе, заключенном Владимиром в Корсуни с неким печенегским князем Метигаем. Но печенегская земля не была единой, и на пути из Корсуни в Киев Владимиру неизбежно пришлось столкнуться с другой, враждебной ордой. И мы точно знаем, что к концу Корсунского похода Владимир враждовал с печенегами. На протяжении 90-х годов X века печенеги не переставали нападать на Русь. А "Повесть временных лет" начинает рассказ о войнах Владимира с ними сразу же после рассказа о крещении князя в Корсуни-в той же летописной статье 988 года.

У Черной речки (Карасу) Анна, как мы уже знаем, заболела. Вероятно, сказались переживания последнего года, истерическое состояние, в котором находилась царевна накануне и во время поездки в Херсонес. Но, к счастью, все обошлось. То ли молитвы святого Стефана, покровителя Сурожа, то ли благодатный климат и забота окружающих людей помогли Анне-но она вскоре встала на ноги и смогла продолжить свой путь. В том же 989 году Владимир, Анна и их свита наконец прибыли в стольный Киев.

Заключение

Таким образом, мы рассмотрели деятельность  Владимира и его выбор . И из всей совокупности русских источников мы видим, что обращение князя Владимира в христианство было вызвано многими внутренними и внешними причинами, а не предложением иностранных посольств. Что Владимир либо с детства был склонен к христианству, либо совершил величайший духовный подвиг и величайшим умом осознал ложность и непоследовательность язычества.

Мы доказали, что введение христианства на Руси имело большие последствия и значение для дальнейшего развития Древнерусского государства. Киевский князь и его свита получили прочную идеологическую основу для, так сказать, легализации своей власти. Церковь обожествляла княжескую власть и тем самым способствовала ее укреплению. Крещение значительно укрепило позиции России на международной арене. Укрепились ее экономические и политические связи с западными странами. Христианизация сделала возможными династические браки между русскими и европейскими правителями, ставшие впоследствии традиционными. Православие оказало значительное влияние на жизнь русского народа. Отношения в семье изменились: полигамии был положен конец, что изменило отношение к женщинам. Церковь боролась против обычая кровной мести. Христианство также внесло свой вклад в культурное развитие страны. В Россию пришла славянская письменность, появились первые школы и библиотеки. В монастырях рождались летописи и древнерусская агиографическая литература. Стала развиваться архитектура, появилось каменное здание. А изобразительное искусство Древней Руси, выраженное в иконописи, и сейчас остается непревзойденной вершиной в мировой живописи. Православие как религия любви и прощения нашло отражение и в первых древнерусских гражданских законах. Благодаря христианству, как пишет В. А. Никитин, " были посеяны семена единой национальной русской культуры."

Список литературы

1. Голубинский Е. Е. "История Русской Церкви" том 1. часть 1. Москва, 1997
2. Карташев А. В. "Очерки истории Русской церкви" том 1. Москва, 2002
3. Мавродин В. В. "Образование Древнерусского государства". Ленинград, 1945
4. Макарий (митрополит Московский и Коломенский) "История Русской Церкви" книга 2 М., 1995
5. Никитин В. А. "Малая церковь: настольная книга прихожанина". Москва, 1992
6. Никольский Н. М. "История Русской Церкви" М., 1983
7. Пархоменко В. "Киевский князь Владимир Святой и его значение в русской истории" (к 900-летию со дня смерти). Тифлис, 1915
8. Приселков М. Д. " Пархоменко Владимир. Начало христианства на Руси. Очерки из истории России IX-X веков " Полтава, 1913
9. Скрынников Р. Г. "Крест и Венец: Церковь и государство в России XI-XVII вв." Спб., 2000