Реферат на тему: Концепция языковых игр Л. Витгенштейна

Содержание:

Введение

В этой работе речь пойдет о языковых играх - ключевом понятии философии позднего Витгенштейна. Работа задумана как своеобразное введение в его концепцию игр, которая еще мало изучена в нашей стране, творчески не освоена. Ранее автор уже представлял читателям функционально-игровую модель языка, разработанную Витгенштейном, - в виде ее теоретической реконструкции. 

Однако со временем стало ясно, что смысловое поле этой философии в действии все еще сильно деформируется в таком изложении. Чем яснее вы воссоздаете его в форме доктрины (выявляя и сводя в систему основные тезисы), тем больше теряется суть того, с чем боролся автор, чего достиг автор.     

Становится понятно: нужно постараться как-то передать то, что для него было самым важным - творческую мастерскую концептуальных уточнений. Строго говоря, это невыполнимая задача: рассказать о том, что, по собственному убеждению Витгенштейна, можно только сделать и продемонстрировать - показать, а рассказать (формализовать в теорию) не поддается. 

Идея языковых игр

Действительно, его поздние работы заведомо атеоретичны. Они полны бесконечных вопросов, на которые вы не получите сформулированных ответов, изобилуют примерами концептуальных ловушек и множеством сложных методов выхода из тупиковых ситуаций. И именно эти процедурные разработки составляют главную ценность. Только независимое (от первого лица) изучение - с этой точки зрения - текстов покойного Витгенштейна позволяет их понять и усвоить. Сделать это для кого-то и передать ему это знание путем пересказа не получается.

Как же тогда познакомить читателя с философской техникой Витгенштейна, ввести его в особый мир его философского творчества? Выход практически один: отразить в изложении, насколько это возможно, фактуру своих мыслей, примеры концептуальных неудач, методы философских разъяснений.

Понятно, что кому-то такая презентация может показаться скучной и подробной. Но факт в том, что Витгенштейн обычно философ тщательного, детального анализа. В своих философских исследованиях он избегает банальностей, полагая, что они дают мало и существенно сбивают с толку. Что интересует этого оригинального мыслителя без внимания к деталям, нюансы просто невозможно уловить. Тексты с попытками воссоздать его приемы, процедуры адресованы специалистам, способным извлечь из них какой-то смысл, и тем, кого по тем или иным причинам серьезно интересует суть дела. В более популярном изложении смысл того, над чем Витгенштейн работал всю свою жизнь, ускользает.

Но характеризуя ту или иную его идею (или концепцию) в целом, вам все равно придется более или менее связно воссоздавать мысли философа. Таким образом, они невольно переводятся - в нашем случае это принцип языковых игр - из методологического режима в теоретический. Отсюда слишком заметное присутствие того, кто конструирует мысли автора в подобии теории, и нежелательный эффект восприятия и усвоения его концепции именно в этом, не свойственном ей, ключе. Это ситуация, о которой читатель не может не предупредить.                  

Философские идеи Людвига Витгенштейна

Как возникла идея языковых (концептуальных) игр и в чем ее суть? Известно, что Людвиг Витгенштейн привнес в философию интерес к комплексу проблем символической логики, основам математики и логическому анализу языка. Успехи в этой области (мысли Г. Фреге, Б. Рассела и др.) Вдохновили его на поиск предельно ясной логической модели языка знания, общей матрицы предложений, в которой раскрывалась бы сущность любого высказывания, а, следовательно, - так думал автор - и мысленное осмысление фактов, это основа основ истинного познания мира. Разработан Витгенштейном в 1912-1914 годах. концепция была основана на трех принципах: интерпретация предметных терминов языка как имен предметов; элементарные высказывания - как логические изображения простейших ситуаций (или, другими словами, конфигурации предметов) и, наконец, сложные высказывания (логические комбинации элементарных предложений) - как изображения соответствующих сложных ситуаций - фактов. В результате совокупность истинных утверждений рассматривалась как картина мира. Тщательно продуманная логическая модель язык - логика - реальность была представлена ​​в Логико-философском трактате (ЛФТ), опубликованном в 1921 году. Идеи трактата произвели сильное впечатление и вызвали большой резонанс в обществе. умы и труды исследователей в области философии языка и логики науки. Возможно, наибольшим стимулирующим влиянием он оказал на членов Венского кружка - Р. Карнапа, Ф. Вейсмана и других, а также на всю программу логического позитивизма, изложенную в Манифесте Научное мировоззрение (1929).         

Сам автор Трактата к концу 20-х гг. начал переосмысливать свою концепцию. Ряд обстоятельств помог ему понять, что идеальная модель языка LFT, отточенная до логического совершенства, не просто далека от практики понимания речи, но не улавливает, даже схематично, ее фундаментальные механизмы. По этой причине философ оставляет прежние позиции и выбирает совершенно иной, в некотором смысле даже противоположный первому, исследовательский путь. Вернуться на грешную землю, присмотреться и понять, как на самом деле работает язык, каковы реальные функции предложений и других языковых форм, не в теории, а в практическом мышлении и поведении людей - это было в самом общем определяет его новое отношение. Теперь он стремится рассмотреть широкий круг философских проблем с особой точки зрения - через призму языка в его действии, работе. Может сложиться впечатление, что с таким функционально-активным подходом к языку интерес философа к логике угас. Между тем Витгенштейн время от времени объяснил, что логика по-прежнему остается главным предметом его внимания. Правда, кардинально меняются акценты исследования и ракурс: интерес к логическому синтаксису и семантике языка, который был доминантой Трактата, несколько угас, логическая (или даже просто речевая) прагматика, логическое поведение концепции вышли на первый план.          

Преодолевая предыдущие, ранее казавшиеся ему совершенными, позиции, Витгенштейн приходит к выводу: для понимания сущности высказываний, значений слов - и не в последнюю очередь важнейших философских позиций, концепций - не требуется искусства проникновения в их скрытая логическая структура, смысл заключенный в них, но предполагает нечто совершенно иное. Что действительно необходимо - это теперь его убеждение, - так это умение ориентироваться в действии, функции языка, его практическое использование в ткани самой жизни, поведение, то есть там, где работа слов и фраз полностью открыты для глаз. С таким реалистичным (также называемым прагматическим) земным взглядом на вещи основные структурные образования языка представили Витгенштейну некоторые из его прежних ограничивающих элементов в форме элементарных предложений, соотнесенных с простейшими (также крайними) ситуациями и предположительно составляющих своего рода субстанция языка. В рассуждении, повествовании, чтении, письме и других формах понимания речи были выделены более или менее связанные друг с другом семьи, подвижные и живые функциональные системы и практики. Витгенштейн называл их языковыми играми. Идея языковых игр заняла очень важное место в его новой концепции, став не просто одной из концепций, фиксирующих определенные реальности, но постоянно работающим принципом понимания всех новых практик людей в сочетании с их речевым и коммуникативным оборудованием..     

Предположения о том, что важно учитывать динамику языка, его работу, функции, использование, звучали даже в Логико-философском трактате: Вопрос: Что именно мы используем это слово, это предложение? - всегда ведет к ценным философским открытиям. И это не единственное замечание в этом духе. В Трактате в целом, построенном методом априорных теоретических рассуждений, набросок был начертан в несколько штрихов, как бы угадывая возможность развития другой концепции, еще не сформировавшейся, тех идей, которые пришли в голову. на первый план во второй период творчества философа, когда предметом пристального изучения было действие языка. И именно новый акцент привел к позициям, существенно отличавшимся от первоначальных. Они представлены в Философских исследованиях и других работах позднего Витгенштейна. Что побудило его кардинально изменить свою точку зрения? Возможно, первые импульсы к переосмыслению этой концепции Витгенштейну дал его педагогический опыт, обучение детей чтению, счету, письму, составление для них словаря и т. д.

 Неслучайно в трудах философа будет постоянно прослеживаться связь между понятиями значения и обучения. Размышляя о секрете речевых значений, Витгенштейн пришел к выводу: всегда стоит задуматься об обстоятельствах, при которых мы научились употреблять то или иное слово, выражение, как детей учат фразам и как они учат их на практике.. Философское подкрепление педагогического опыта, обнаруженного в прагматизме, очевидно, также было важным. Так, в предисловии к Философским исследованиям Витгенштейн отметил, что критика Трактата его друзьями в Кембридже, Фрэнком Рэмси и Пьетро Сраффа, сыграла важную роль в формировании его новой концепции.

Конкретное содержание этой критики неизвестно, но о ее общем направлении можно судить, сравнив новые мысли Витгенштейна с рядом пунктов в работах его оппонентов. Так Ф. Рамзи, по-видимому, передал философу общее настроение прагматизма Ч. С. Пирса, влияние которого он сам испытал. Известно, в частности, что Рамзи считал важным учитывать не только объективный аспект логико-лингвистической картины мира (факты, предметы и т. д.), Но и активность субъекта. Высоко оценив логику Витгенштейна, он, однако, увидел в ней пробел: невнимание к прагматике, к связи между смыслом предложения и действиями, вытекающими из него. Приверженность автора Логико-философского трактата теоретической строгости критика максималистична. В частности, стремление к точному логическому выражению того, что на самом деле расплывчато, не поддается точным определениям, казалось ему чрезмерным, нереальным. Считая такое отношение схоластическим, Рамзи видел в нем серьезную опасность для философии. Возможно, такие настроения были вдохновлены мыслями У. Джеймса, который объяснил, что теоретический подход к любому предмету основан на чрезмерных упрощениях и поэтому чреват догматизмом, который наиболее заметен в области философии и религии. Аргументы такого рода, несомненно, впечатлили Витгенштейна. Мотивы прагматизма и критики платонизма, теоретизма органично вошли в мышление философа, кстати, знавшего и ценившего работы Джеймса.                    

Витгенштейн проработал антиплатоническую идею языковой игры, которая в определенной степени возродила идеи и практику софистов до конца его дней, находя для нее все новые и новые применения. В лекциях 1933-1935 гг, ставших уже фактически новой точкой зрения, он вводит принцип игры и активно применяет игровой подход к язык. Своеобразное элементарное введение в концепцию языковых игр можно считать методологией развития этой темы в Коричневой книге.

Живой рабочий язык необычайно сложен и включает в себя как бы множество взаимосвязанных игр. Выявляя их типы на естественном языке (или изобретая их искусственные аналоги), Витгенштейн как бы просматривает речевую практику, аналитически разграничивает ее составляющие, аспекты, уровни. Прежде всего, он выделяет элементарные функции языка и варьирует их комбинации. Предполагается, что исходные речевые модели абстрагируются от естественного языка за счет его упрощения, возвращения слов, словосочетаний к реальной жизненной среде, где они приобрели свои первоначальные значения. Новые, более сложные игры постепенно строятся над простейшими. Так воссоздается лестница языковых усложнений, моделируется рост ее возможностей.     

Языковые игры - это своего рода аналитический метод (набор приемов) для разъяснения языка, выделения его функций, работы. Это рассматривается как поиск путей выхода из различных концептуальных тупиков, которыми изобилует философская традиция. Именно для этого Витгенштейн изобрел свой собственный принцип игры и разработал богатую практику его применения.  

Методика рассмотрения сначала простейших, а потом сложных форм общения активно используется и развивается в Философских исследованиях, где идея и методы прояснения игры представлены, пожалуй, наиболее полно и многомерно. Что же касается предмета выяснения, то это прежде всего широкий круг сложных философских проблем сознания. Это вопросы о соотношении языка и мышления, интуитивного и дискурсивного, внешнего человеческого действия и внутреннего плана сознания, личного (индивидуально-субъективного) и интерсубъективного в довербальном и вербальном человеческом опыте. На страницах основных своих более поздних работ философ интенсивно размышляет также о феноменах значения (значения) языковых выражений, инвариантных и переменных, статических и процедурных, выразимых и невыразимых в языке, о природе понимания, о природе понимания. человеческое я и чужие умы (сознание других людей в отличие от моего собственного) и другие. Книга Замечания по основам математики полна размышлений о сути интересующей нас идеи и прекрасных иллюстраций. Также заслуживают внимания мысли о языковых играх в последней работе Витгенштейна О подлинности, включая интерпретацию игр как форм жизни. Но, пожалуй, самым впечатляющим и поучительным в отношении самого Витгенштейна является опыт виртуозного применения игровых приемов при анализе концептуальной путаницы. Совершенно особое место в этом опыте занимают игривые разъяснения философских (и почти философских) формул и слов, в которых скрыто множество смысловых оттенков и есть постоянная опасность потеряться в рассуждениях, пойти по ложному пути.       

Возможно, идея элементарных языковых игр и постепенного восхождения от них к более сложным играм была подсказана Витгенштейну в ходе его дискуссий в Кембридже с Пьетро Сраффа. Во введении к Философским исследованиям автор признается: Я обязан стимулирующим эффектом этой критики наиболее плодотворным идеям моей работы. Сам П. Сраффа во время дискуссий с философом (ок. 1929-1930) работал над экономическими исследованиями, в которых применил метод искусственного мысленного конструирования экономических систем. При этом за отправную точку традиционно принималось воображаемое общество, ведущее натуральное хозяйство. Тогда было мысленно построено общество, производившее только два товара. И далее, постепенно расширяя обмен и добавляя новые возможности, строились все более и более сложные формы экономики. Техника языковых игр, принципиально важная для поздней концепции Витгенштейна, очень напоминает этот метод спекулятивной антропологии. Действительно, в размышлениях зрелого Витгенштейна время от времени подчеркивается антропологический аспект: язык не мыслится как извне, его логический двойник, противостоящий миру. Это собрание жизненных форм или жизненных игр. В нем постоянно что-то делается, и это что-то укоренено в человеческой жизни. Автор неустанно напоминает читателю:... Заказывать, спрашивать, рассказывать, болтать (в общем, выполнять все обычные действия языка - МК) - такая же часть нашей естественной истории, как прогулки, еда, питье, играет Философ также связывал происхождение некоторых языковых игр с жизнью воображаемых сообществ или племен.            

Идея языковой игры предполагает, что язык, в принципе, является нестатическим явлением, что он - как исполнение музыки, сценическое представление, спортивные и другие игры - динамичен по самой своей природе, живет только в действии., поступок, в практике общения. Витгенштейн подчеркивал: знаки как нечто материальное - в звуковой, письменной, печатной форме - мертвы, но это не значит, что для того, чтобы вдохнуть в них жизнь, нужно добавить что-то принципиально отличное от материального - нечто чисто духовное... Философ разрешает эту старую-старую трудность по-своему: жизнь подает знак своего применения! А это, конечно, предполагает реальную жизнь языка или языковой игры. Интерпретация значения знака как способа его использования и принцип языковых игр, по сути, являются аспектами единой позиции. Концепция языковой игры основана на аналогии между поведением людей в играх как таковых и в различных системах реального действия, в которые вплетен язык. Их сходство проявляется, в частности, в том, что и здесь, и там предполагается, что заранее выработан набор правил, составляющих, скажем, своего рода устав игры. Эти правила устанавливают возможные комбинации ходов или действий для конкретной игры (системы поведения или формы жизни). В конце концов, игра без правил - это не игра: резкое изменение правил может парализовать игру. В то же время правила в общих чертах определяют логику игры, предусмотрены вариации и креативность. Система действий, подчиняющаяся строгим правилам, больше не игра.         

Под языковыми играми понимаются модели (образцы, типы) языка, его вариативные функции. Как и все модели, предназначенные для прояснения сложных, непонятных языковых игр, в концепции Витгенштейна появляются в первую очередь как простейшие или упрощенные способы использования языка, предоставляющие ключ к пониманию более зрелых и часто до неузнаваемости измененных случаев. Языковые игры - это более простые способы использования знаков, чем мы используем знаки в нашем очень сложном повседневном языке, - объяснил Витгенштейн в своих лекциях для студентов. Понимание языковых игр как простейших форм языка сохранилось в Философских исследованиях и последующих работах философа. Более того, постоянно подчеркивается, что корневым формам языка присуща неразрывная связь с жизнью: Я также назову языковую игру целым, состоящим из языка и действий, в которые она вплетена. Игры - это примеры речевой практики, единства мысли-слова-дела, а также обстоятельства, при которых все это вместе взятые осуществляется, - работает. Чтобы объяснить идею языковой игры, Витгенштейн иногда сравнивал ее с театральным представлением, в котором они объединены в одно целое. сценическое пространство, действия, действия, роли, конкретные сцены, слова, жесты (ходы в игре). Со временем философ все чаще стал характеризовать языковые игры как формы жизни...     

Понятие языковой игры, как и все остальные в концепции позднего Витгенштейна, не принадлежит к числу четко очерченных, теоретически определенных. Его границы размыты, но философа нельзя винить хотя бы потому, что в его задачу не входило - это многократно подчеркивалось - создание какой-либо теории - будь то теория языка, значений знаков или еще чего-то. Теории (или что-то-концепции) теперь не казались Витгенштейну каким-либо образом эффективными для прояснения механизмов языка и овладения ими (знания-как). В отличие от первого периода творчества, он больше не руководствуется идеалом точности, поскольку осознал, что в языковой практике альтернатива точное-неточное становится очень подвижной и относительной. Иными словами, в разных видах практики, в разных ситуациях (контекстах) эти понятия приобретают разное значение - с ними играют в разные деловые игры, а значит, и в языковые игры. И в то же время обнаруживается множество случаев, для которых особая точность (математическая, логическая, техническая, лингвистическая и т. д.) Вообще не требуется и поэтому ее поиск становится неоправданным и нелепым. Философ также классифицирует понятие игры как понятие, не подразумевающее и не допускающее точного определения. Дело в том, что игры в целом, как и многие другие реальности, не имеют набора устойчивых типовых особенностей, присущих каждой из них в отдельности, а значит, и всем играм вместе взятым. Сходство между ними носит тот особый характер, который Витгенштейн называл семейным сходством.        

С точки зрения соответствия речевым реалиям языковые игры можно интерпретировать как локальные области или аспекты языка, как целостные языки более простого типа, чем сложный современный язык (скажем, как языки первобытных племен)., или как практика обучения детей родному языку. Будучи упрощенными речевыми формами, языковые игры на самом деле лежат в основе сложных форм и поэтому служат удобной абстракцией, которая дает ключ к их пониманию. Кроме того, читая тексты Витгенштейна, вы замечаете, что языковые игры часто придумываются искусственно, как мысленный эксперимент. В этом случае они могут не иметь прямого реального аналога и служить лишь средством выявления и понимания того, что присутствует в обычном языке в скрытой форме, нечетко. Однако, по сути, цель игр, имеющих вполне реальные речевые аналоги, одна и та же.       

Для каждой речевой практики любого вида ищутся ее элементарные образцы. Затем, на этой основе, проводится постепенная ментальная реконструкция или реконструкция более зрелых практик. И сейчас в поле внимания находятся сколь угодно сложные виды игр, в том числе связанные с использованием искусственных языков. Другими словами, в языке есть как бы множество языков, которые выполняют самые разные функции. Витгенштейн объясняет, что когда ребенок или взрослый изучает то, что можно назвать специальными техническими языками, т. е. Используя карты, диаграммы, начертательную геометрию, химическую символику и т. д., он изучает новые языки. В то же время тексты Витгенштейна постоянно подразумевают логико-генетическое подчинение игр по принципу первичное / вторичное или начальное / производное, и его роль в концептуальных уточнениях очень важна.      

Поэтому для прояснения такого сложного понятия, как бесконечность, вводится группа вымышленных, но в принципе возможных, правдоподобных языковых практик. Например, изобретено племя, которое может считать до 10, затем племена со сложным счетом, скажем, до 159 и более. Наконец, мысленно создается сообщество, которое имеет в своем распоряжении два способа расчета - закрытый и открытый. Вторая, неограниченная, система учетных записей связана с операцией и так далее. Именно эта операция проясняет, согласно Витгенштейну, тайну рождения идеи бесконечного. Раскрывая свой простой земной росток, она позволяет ей мысленно взращивать его, шаг за шагом прослеживая возможные переходы от простых к все более и более сложным случаям - вплоть до тех абстрактных суждений о бесконечном в чистой математике и метафизике, которые вызывают характерный эффект головокружения, мистического ощущения. Эта реконструкция видит путь к преодолению философских и лингвистических иллюзий относительно необычайно сложной, непонятной природы концепции бесконечного. Использование языковых игр проясняет, что мы используем слово бесконечный по сути так же просто, как и слово открытый, и идея о том, что его значение трансцендентный, возникла из-за неправильного понимания. В результате бесконечность обретает вполне земную основу: открытая система исчисления характеризуется тем, что игра идет с системой построенных чисел. Приведенный пример показывает, что метод языковых игр (как разъясняющая процедура) включает в себя, наряду с другими пунктами, своеобразное обоснование абстракций, поиск их корневой основы.         

Цель таких реконструкций аналитико-философская: прийти к четкому пониманию функций того или иного концепта, добиться правильного соотношения вербального и реального для множества конкретных случаев. Процедуры разъяснения часто бывают сложными, и степень их сложности определяется тем, насколько запутанным является понимание, сколько препятствий на пути к желаемой ясности. 

Фантазия Витгенштейна об изобретении самых невероятных языковых игр не знала границ. Иногда он сам искренне смеялся: настолько абсурдными с точки зрения реального языка были придуманные им игры. Но при этом он тем не менее постоянно действовал в рамках принципиально допустимого в языке (не противоречащего его природе), в области тех возможностей, которые в других условиях, в других культурах могли оказаться знаковыми реалиями. речевое поведение.  

Языковые игры в понимании Витгенштейна бесконечно разнообразны, и это касается не только возможных вариаций конкретных игр, но и их типов и разновидностей. А это значит, что концептуальные речевые практики не подлежат никаким четким классификациям или разграничениям. Чтобы понять идею игры в философии позднего Витгенштейна, важно не упустить ее из виду. Итак, в Философских исследованиях мы читаем: Сколько существует типов предложений? Скажем, утверждение, вопрос, команда? - Таких типов бесчисленное множество: бесконечное множество способов использования всего, что мы называем знаками., слова, предложения И это разнообразие не представляет собой нечто стабильное, данное раз и навсегда, напротив, возникают новые типы языка или, можно сказать, новые языковые игры, а другие устаревают и забываются Примерную картину этого процесса нам могут дать изменения в математике.   

Языковые игры рассматриваются как компоненты деятельности или формы жизни, причем не менее разнообразные, чем сами жизненные практики. В разных ситуациях люди делают то или иное, как правило, совмещая объективные и другие действия с речью. Они должны отдавать приказы или выполнять их, оценивать внешний вид объекта или его размер, делать объект в соответствии с его размером, сообщать о событии, выдвигать и проверять гипотезы, представлять результаты эксперимента в таблицах и диаграмм, составьте рассказ и прочтите его, сыграйте в театре, пойте хороводы, разгадывайте загадки, шутите, рассказывайте анекдоты, решайте арифметические задачи, переводите с одного языка на другой, спрашивайте, благодарите, ругайте, здоровайтесь, молитесь. Это один из списков возможных языковых игр, постоянно пополняемый в текстах Витгенштейна все новыми и новыми примерами.   

Среди целей идеи игры есть также следующее: довести до ума читателей необычайное разнообразие языковых средств (типов слов, предложений и т. д.) И способов их использования, чтобы разрушить представление Это укоренилось в сознании на протяжении многих веков, что язык всегда работает одинаково и служит одним и тем же целям. Автор предупреждает читателя: Не принимая во внимание разнообразие языковых игр, вы, вероятно, будете склонны задавать такие вопросы, как: Что такое вопрос? - это заявление о моем незнании этого или заявление о моем желании, чтобы другой человек сказал мне о...? Или это описание моего состояния незащищенности? - Призыв Помогите! также является таким же Описание? Подумайте, сколько разных вещей называется описаниями: описание положения тела в пространственных координатах, описание мимики, описание тактильных ощущений, описание настроения. Конечно, вы можете заменить привычную форму вопрос с утверждением или описанием типа Я хочу знать... или Я сомневаюсь, что... - но это не сближает разные языковые игры.

Витгенштейн проявил бесконечную изобретательность в различных языковых играх. Допустим, человек во время прогулки рассказывает нам о каких-то случаях из своей жизни. Это специфическая языковая игра. Но ее характер полностью меняется, если к этому добавить, что все, что случилось с этим человеком, было во сне. В конце концов, история сновидения - это игра на совершенно другом языке. Используется и такая смена контекста: кажется, что фразы, сказанные в реальных ситуациях, звучат на театральной сцене, в спектакле. Понятно, что они приобретают совершенно другой характер. А вот еще один из множества примеров: языковая игра отчета, сообщений. В обычных случаях подразумевает повествование о чем-либо, передачу некоторой информации об определенных реалиях. Но игре можно придать другой поворот, изменить ее смысл, при этом иногда ничего не меняя в фактуре игры. Таким образом, одно и то же (казалось бы) сообщение может служить информацией не только о предмете рассказа, но и о человеке, который его рассказывает. Это происходит, например, на экзамене, когда учитель выясняет, прежде всего, знания ученика. Здесь по-разному акцентируются цель и средства. Цель такой игры - получить информацию о человеке, который о чем-то рассказывает или пишет. Сообщение о предмете его повествования становится второстепенным, подчиненным основной задаче. Ведь вопрос, на который отвечает ученик, более или менее случайен и вполне может быть заменен другим вопросом. Уровень его знаний важен. В жизни отмечу, что такие повороты игры довольно часты. Легко представить себе различные ситуации, в которых важно не столько содержание сообщений, сколько способ их построения, эмоциональная выразительность, ясность рассказа (кейсы демонстративного урока, пробной лекции, актерского мастерства, так далее.).                  

В языковых играх типа мысленного экспериментирования, разыгрывания речевых вариаций ярко проявляется особенность рассматриваемого метода, что он позволяет искусственно изобретать неограниченное количество падежей, затеняя любую нужную исследователю сторону вопроса, в том числе улавливая нюансы (тонкие оттенки поведения, как их называют Витгенштейн). Возможности свободного варьирования здесь так же безграничны, как и при изобретении игр в собственном смысле этого слова. В этом еще одна особенность схожести предлагаемых способов разъяснения речи с играми. Далее, не только в играх как таковых, но и в языковых играх используется множество условных подстановок - взятие одной за другой, присвоение людям или предметам различных ролей по условным правилам, изменение смысловой нагрузки поведения, жестов, фраз., так далее....   

Ясное понимание ранее расплывчатого, запутанного, непонятного достигается многими способами. Более того, процедуры уточнения часто бывают довольно сложными. Степень их сложности определяется тем, насколько запутано понимание, сколько препятствий нагромождено для четкого соотношения словесного и реального в конкретном случае.  

В структуре языка нелегко замечать, различать и постигать различные типы его работы. Язык маскирует, вуалирует мысли, несколько раз повторял Витгенштейн, прибегая к изображению одежды или шалей, скрывающих форму тела. Одежда нашего языка делает все похожим, поэтому мы не осознаем удивительного разнообразия всех повседневных языковых игр (PU, § 294). Например, в речи одеваются стандартные слова почему?, Потому что внешне причина и основание, цель, мотив выглядят одинаково. В этом и многих других подобных случаях язык нивелирует различия игр, как бы подталкивая к концептуальным или философско-грамматическим (так их назвал Витгенштейн), то есть к категориальным ошибкам замещения. Витгенштейн в своем Логико-философском трактате (3.324) призывал быть внимательными к опасности фундаментальной замены одного другим (которым полна вся философия). Ощущение этой опасности не притуплялось в будущем, а скорее. Напротив: философ пришел к выводу, что возможных концептуальных ловушек бесчисленное множество, и его более поздние тексты все больше и больше подтверждают это.     

Умение различать, воспринимать многообразие значений (функций) понятий - дело непростое, требует сноровки, тренировки. Языковые игры выступают в качестве метода концептуального разъяснения: то, что скрыто в статике языка, раскрывается в его действии, динамике. Приемы игры за кажущимися неподвижными масками слов и фраз открывают как бы живые лица с множеством выражений и гримас.  

Прежде всего и, возможно, больше всего, Витгенштейна интересовали источники философских неудач, скрытые в номинальной картине языка. С развенчания столь устоявшейся картины (концепции) языка начинается Философские исследования. Это одна из главных тем всего произведения. Витгенштейн подчеркивал: время от времени нас сбивает с толку, сбивает с толку впечатление, что весь язык состоит из знаков-знаков, соотнесенных с объектами. Не без скрытой иронии (характерной для него интонации по отношению к предрассудкам) Витгенштейн набросал набросок именной картины языка. Считается, что изучение языка заключается в присвоении имен предметам. То есть: формам, цветам, болевым ощущениям, настроениям, числам и т. д. В некотором смысле наименование похоже на прикрепление ярлыка к предмету. Это обычно считается подготовка к использованию слов Но что это подготовиться.?  И как бы сам собой напрашивается ответ: Мы даем имена вещам, а потом, разговаривая, мы можем говорить о них, ссылаться на них. Как будто акт наименования уже содержал то, что мы делаем в будущем. Как будто все сводилось к одному разговору о вещах. Витгенштейн объяснил, что номинальная интерпретация языка сосредоточена на объектных словах (таких как человек, стул и т. д.) И отвлекается от таких слов, как: сегодня, нет, но, возможно, многие другие. Чтобы продемонстрировать (раскрыть), насколько разнообразны способы действия с фразами, словами, он посоветовал: Придумайте хотя бы несколько восклицаний с их совершенно разными функциями. Вода! Вдали! О! Помогите! Отлично! Нет! Вы все еще склонны к называть эти слова именами предметов?           

Естественно, это не отрицало важной роли функции обозначения (наименования) вещей в процессе формирования и действия языка.... Можно сказать, что именование вместе с его коррелятом - указательным определением - это настоящая языковая игра. По сути, это означает: мы воспитаны, привыкли спрашивать: Как это называется? - с последующим именем. Есть еще такая языковая игра: придумывайте для чего-нибудь имя. А потому и говорите: Это называется... - а потом используйте это новое имя. (Например, дети дают имена своим куклам, а затем поговорите о них и вместе с ними подумайте в этой связи, как необычно использование собственного имени человека, с помощью которого мы обращаемся к нему! Одним словом, это объясняется что нейминг - это вполне законная языковая игра, и даже не просто игра, а набор различных игр, от которых нельзя избавиться. Другой отрицается - что это единственно возможный, базовый (начальный, окончательный) и, более того, универсальный Не одну, а много раз произносится, иллюстрировано, внушает истину, что именование уже предполагает знание языка, что оно может быть реализовано только на основе существующего языка. Вот как это звучит, например, у Витгенштейна:... Ориентировочное определение объясняет использование - значение - слова, когда роль этого слова Слово, предназначенное для игры на языке, в общем-то уже достаточно понятно... Можно сказать: осмысленно спрашивает о названии только тот, кто уже как-то знает, как к нему подойти.... Человек должен уже владеть языковой игрой, чтобы понять ориентировочное определение. Даже в этом случае недопонимание возможно, поскольку ориентировочные определения довольно расплывчаты: пояснение Это... может указывать на форму предмета, его цвет, давать собственное или обобщенное название и т. д. Поэтому могут потребоваться уточняющие вопросы (Вы имеете в виду...? ) - то есть уже предполагается знание языка, навыки языковых игр.    

Природа речевых едениц

Иллюзия однотипно-именной природы любых речевых единиц прочно укоренилась в характере индоевропейских языков, поэтому соответствующее восприятие и интерпретация языка стало здесь прочной традицией. Возможно, в этом не было бы ничего страшного, не дезориентируйте его, не приведите к концептуальным провалам, в частности, таким, что в конце XIX - начале XX веков. вызвал кризис основ математики и доставил массу неприятностей специалистам, в том числе и наставникам Витгенштейна - Фреге и Расселу. Это, по-видимому, во многом определило причины серьезного внимания Витгенштейна к развенчанию традиционной номинальной модели языка, начатому в Трактате и получившему фронтальное развитие в более поздних работах. Вслед за Расселом он никоим образом не считал его безобидным, напротив, он пришел к выводу, что именно на основе именной схемы языка расплывчато, озадачено (выражу настроение автора) философии в стиле платонизма или реализма с их вечным поиском неких универсальных сущностей. Витгенштейн пришел к выводу, что эта традиция зиждется (в то же время укрепляет ее) на устойчивой и устойчивой повседневной картине языка как называния предметов и рассуждений о них, усвоенных в детстве. И картины, укоренившиеся в нашем сознании, вдохновленные самим языком, в котором мы живем, очень долговечны: если вы принимаете их за самоочевидные, как если бы вы срастались с ними, они приобретают силу мифы. Вот почему так трудно относиться к ним критически, отстраняться, дистанцироваться, сомневаться в них. Эти картинки еще труднее преодолеть, заменить их другими, даже если последние воспринимаются как более совершенные. Обычно время вовлекается в трудный процесс освобождения из плена навязчивых идей (картинок) и постепенного увеличения общих изменений в образцах мышления и опыте осознания. Но, возможно, в определенной степени великие умы и гений философов тоже вносят свой вклад.          

Заключение

Витгенштейн взял на себя болезненную и почти непосильную задачу: если не искоренить, то основательно подорвать номинальную модель языка, и, судя по мировой философской, логической и лингвистической литературе наших дней, в этом очень преуспел. По крайней мере, большинство специалистов постепенно перенимали ее довольно сложную и богатую функционально-игровую модель. Однако философа всерьез беспокоила не только переориентация профессионалов. Он объяснил, что пишет не для тех, кто публикуется в философских журналах. Он руководствовался, насколько можно судить, некой сверхзадачей, идеей своеобразной культурной революции. Он хотел освободить от призраков языка не только философов (вылечить врачей), но и обычных здравомыслящих людей, научить их обходить ловушки языка или выбраться из них. Среди прочего, он вырастил и сформировал новый образ дидактической философии, чем-то напоминающий античную софизму или беседу Сократа.       

Мне кажется, что мне еще предстоит разобраться в философских текстах тем особым, непривычным для большинства читателей способом, который подсказывает их стилистика. Как уже отмечалось, Витгенштейн не стремился получить какие-либо оригинальные философские утверждения, которые можно было бы сгруппировать в какую-то теорию. Он видел смысл своих усилий в другом - в демонстрации определенного ноу-хау - как выбраться из концептуальных тупиков. Таковые рождаются, согласно его идеям, в результате подмены реального, конкретного мышления особым нереальным рассуждением в философской (идеологической и т. д.) Манере, при котором фразы не выполняют нормальной работы (как открученные колеса из машины и крутится пустой). Всевозможные призраки языка давно привлекали внимание философов, стимулировали их работу по очищению разума, выросшую в XX веке, причем во многих уважает через усилия Витгенштейна в критику - разъяснение языка или понимания речи. Однако сами философы разных веков внесли значительный вклад в генерацию концептуальных химер, заставив своих собратьев по ремеслу, в том числе Витгенштейна, затем потратить невероятные усилия на их преодоление.     

Различные упражнения, примеры, объяснения Витгенштейна, на мой взгляд, предусматривают специальную тренировку концептуального мышления, формирование своеобразного иммунитета к проблемам языка. Я уверен, что этим идеям (методикам, играм, головоломкам) суждено сыграть в ближайшем будущем - через педагогику, дидактику - значительную роль в формировании мышления, гораздо более четкого и свободного от всяческих языковых оков, чем у нас сегодня. 

Список литературы

1. Аналитическая философия в XX веке. (Материалы Круглого стола) // Вопр. философия. 1982.   
2. Балмаева С.Д. Аналитическая философия сознания: взгляд через призму интеллектуальной биографии Герберта Фейгла // Историко-философский ежегодник. М., 1997.  
3. Баллаева Е.А. Концепция Витгенштейна мира как микрокосма // Человек. Общество. Познание. М., 1989.    
4. Баллаева Е.А. Философское мировоззрение Людвига Витгенштейна: Автореф. дис.... канд. Филос. науки. М., 1981.     
5. Вейш Дж. Учение Л. Витгенштейна и религиозная философия // Проблема человека в современной буржуазной философии. М., 1985. 
6. X Всесоюзная конференция по логике, методологии и философии науки (24-26 сентября 1995 г.). Минск, 1995. Секция 10. Методология и философия гуманитарных наук. Коллоквиум Людвиг Витгенштейн и философская мысль ХХ века.