Реферат на тему: Кагарлицкий Б.Ю. "Периферийная империя: Циклы русской истории"

Содержание:

Введение

Развитие общественной мысли в современной России идет по одному узкому пути: "теория цивилизаций" овладела умами. Книга Сэмюэла Ф. Хантингтона "Столкновение цивилизаций" как-то сразу вошла в моду, еще до того, как кто-то успел ее прочитать. На него могли ссылаться сторонники противоположных политических взглядов – одни обещали возвращение России в лоно "европейской цивилизации", из которого она выпала либо в 1917 году, либо в XIII веке; другие, наоборот, призывали к защите основ "русской" или "евразийской" цивилизации.

Между тем антиисторизм "цивилизационной школы" бросается в глаза при первом же соприкосновении с фактами. Само понятие цивилизации рассматривается как застывшее, "фундаментальное" - неизменное. Автор этой книги, историк и политолог Б. Кагарлицкий, в отличие от абстракций, мифов и идеологических спекуляций "цивилизационной школы", доказывает, что Россия никогда не была страной, изолированной от мира. Российская история развивалась в полном соответствии с циклами мировой истории, даже когда в России провозглашались изоляционистские идеологии.

Работа Б. Я. Кагарлицкого отличается научной основательностью, включает огромный фактический материал и охватывает весь период русской истории с древнейших времен до наших дней.

Периферийная империя

Задержка в развитии, вызванная смещением торговых путей (сначала в XII-XIII, а затем в XVI-XVII веках), привела не просто к "отставанию от Запада", а к тому, что социальная эволюция пошла по качественно иной траектории. Причем эти восточные "особенности" были обусловлены не изоляцией от Западной Европы, а, напротив, сложившимися с ней экономическими и политическими связями. Чем активнее Россия втягивается в мировую экономику, тем значительнее эти "специфические различия".

Не случайно "вторичное порабощение крестьян" в Восточной Европе происходит параллельно с созданием рабовладельческих плантаций в Америке. Характерно, что наиболее активные рабовладельческие отношения возникают там, где потребность в этом испытывает динамично развивающийся капитализм. Робин Блэкборн в "Истории рабства" показывает, что три наиболее развитые страны Запада – Англия, Голландия и Франция – сыграли решающую роль в развитии рабовладельческого хозяйства в Новом Свете.

Капитализм и рабство

Период между 1640 и 1750 годами был временем бурного развития рабства. Число рабов неуклонно росло и в ряде карибских колоний превосходило численность белого населения. Первым местом, где это произошло, был английский Барбадос в 1645 году, Любопытно, что Барбадос также был одной из первых английских колоний, создавших органы политического самоуправления. Конечно, только для белых. После этого рабство стало быстро распространяться. "Испания, которая была крупнейшей колониальной державой в Новом Свете, была только четвертой в работорговле. Британия и Франция, которые еще в 1640 году не имели колоний, основанных на рабском труде, теперь владели самыми процветающими рабовладельческими плантациями в Новом Свете ". Они стали крупнее и более коммерчески ориентированными. "Переход к крупным плантациям был осуществлен на Карибских островах в 40-50-е годы XVII века английскими и французскими землевладельцами, которых поддерживали независимые голландские купцы". Золото, добытое рабами в португальской Бразилии, отправлялось на лондонские рынки. Хлопок и сахар перерабатывались во Франции. Без европейского спроса колониальная плантационная экономика не могла бы развиваться. С другой стороны, отмечает Блэкберн, дешевое колониальное сырье "давало возможность накапливать капитал в тех немногих странах, которые использовали наемный труд". Принудительный рабский труд на плантациях был частью первоначального накопления капитала. - Плантационная революция опередила промышленную примерно на столетие. Был ли возможен и желателен другой путь или нет, но реальный переход к капиталистической индустриализации стал возможен благодаря активному обмену товарами с рабовладельческими плантациями".

Развитие рабовладельческих плантаций помогло преодолеть экономические трудности, с которыми столкнулся Запад в середине 17 века. Но точно так же становление крепостного земледелия в Восточной Европе было важной частью глобальных преобразований, обеспечивших успешный рост мировой экономики в следующем столетии.

С появлением английских и голландских колоний в Северной Америке спрос на поставки из России несколько снижается, а цены на них падают. Однако производство сырья в колониях недостаточно для удовлетворения растущего спроса. По мере падения цен растет и интерес колонистов к производству таких товаров. С другой стороны, в то время как традиционное российское сырье обесценивалось, в Западной Европе формировался новый продовольственный рынок. Соответственно, характер восточноевропейской торговли в XVII веке радикально меняется. Экспорт зерна выходит на первое место.

Как уже упоминалось, 17-й век был эпохой голландской торговли в России, так же как предыдущий век был временем английской торговли и влияния. Если англичане открывают экспорт российского сырья, то голландцы специализируются на зерне. Торговля зерном в мировом масштабе была сосредоточена в руках амстердамских купцов. До середины XVII века в России не было избытка зерна. Сто лет назад западные купцы, отмечая возможность хлебной торговли, не считали ее самым выгодным бизнесом в России. Только в XVII веке голландские представители начинают уговаривать московского царя резко увеличить экспорт зерна, поскольку это "увеличит доходы государя от пошлин". Голландцы просят у короля монополию на вывоз хлеба. Покупать зерно в России для голландцев было в принципе выгоднее, чем в Германии, потому что на Востоке можно было обменять хлеб на западные продукты: "Корабли, которые идут в Московию, нагружены ценными товарами, а не балластом, как те, что идут в Данциг, Ригу, Францию". Иными словами, именно отсталость производства в России сделала ее особенно привлекательной страной для мировой торговли.

Потребность в зерне в Нидерландах испытывали, прежде всего, для обеспечения внутреннего рынка. Сельское хозяйство Соединенных провинций было сосредоточено главным образом на более выгодных и важных для развития промышленности технических культурах. В свою очередь, когда голландские купцы начали импортировать большое количество продовольственного зерна из Восточной Европы, они быстро обнаружили, какие возможности открываются для них на мировом рынке. В XVII веке тысячи судов уже занимались перевозкой зерна, и Амстердам становился мировым центром хлебной торговли.

Проблемой для развития амстердамской торговли были зондские пошлины, наложенные Данией на любые товары, вывозимые из Балтийского моря в Северное.

Некоторое время только шведы могли вывозить товары в Северное море через Пролив, не платя пошлины датскому королю. Захватив город Мальме на северном берегу пролива, Швеция окончательно превратила Данию в второстепенную державу. В то же время устья многих немецких рек и торговые города Ливонии находились под властью шведского короля. Однако беспошлинная торговля через Сунд была доступна только шведским купцам, в то время как немецкие купцы из Риги, даже под властью шведской короны, не имели такой привилегии. Рига оставалась крупнейшим городом шведского королевства, и правительство в Стокгольме очень настороженно относилось к амбициям своих немецких подданных из Риги.

Одновременно с ростом мирового спроса подорожал и хлеб. В 1606 году последняя (1,92 тонны) ржи стоила в Данциге 16 гульденов, а в 1622 году-в десять раз больше. После оплаты транспортных и зондских пошлин цена взлетела еще больше. В 1628 году в Амстердаме за последнее зерно было отдано до 250 гульденов.

Совершенно ясно, что Россия представляла для голландцев большой интерес. С одной стороны, выбрасывая большое количество ржи на мировой рынок, она могла бы снизить цену. С другой стороны, маршрут из Архангельска в Амстердам проходил в обход пролива Саунд. Это делало его коммерчески привлекательным, несмотря на все трудности северного судоходства.

Уже в 1629 году было получено разрешение на вывоз 20 000 четвертаков для отправки в Амстердам и Бремен. В следующем году из Московии было вывезено несколько сот тысяч четвертей зерна.

Значительная часть ржи получалась в монастырских вотчинах, а одним из крупнейших торговых партнеров голландцев в середине XVII века был патриарх Никон. В свою очередь голландские купцы обязывались ежегодно снабжать его большим количеством рыбы, которую они покупали сразу же, на севере России.

Голландский представитель в Москве Исаак Масса подготовил царю записку о торговле зерном. В 1630 году в Москву прибыло посольство из Нидерландов для заключения особого договора о хлебе. Голландцы просили у царя монополию на вывоз русской ржи и даже предлагали организовать производство самостоятельно, распахивая пустоши.

Однако царское правительство не было готово довольствоваться экспортными пошлинами. Кроме того, перед моими глазами был пример Швеции, где такая торговля была сосредоточена в руках государства. Кремлевские чиновники тут же подготовили собственный проект создания царской хлебной монополии. В то же время они начали торговаться с голландцами, навязывая такую непомерную цену, перед которой бледнели все ужасы зондских пошлин.

Голландские планы не были реализованы, но начало было положено. Русский хлеб по-прежнему шел на Запад во все возрастающих количествах.

Крепостное право и рынок

"Вторичное порабощение крестьянства" - это не просто "феодальная реакция" или возврат к прошлому, это совершенно новая форма аграрной организации и принуждения. Не только в России крепостное право фактически сформировалось заново в XVI-XVII веках, достигнув кульминации в "просвещенном" XVIII веке. В Восточной Пруссии происходит аналогичный процесс, и для новых феодальных отношений даже необходимо ввести новое слово – Erbiintertaenigkeit вместо термина Liebeigenschaft, который использовался для характеристики традиционных феодальных отношений, существовавших на Западе. По мнению немецкого историка Хайде Вундера, это новое крепостное право "следует рассматривать как радикальное новшество в отношениях между крестьянами и помещиками".

Фернан Бродель признает, что в Восточной Европе, в отличие от Западной, "наемный труд, как только он появился, мог исчезнуть". Описывая развитие виноградников в Венгрии, он отмечает, что на рубеже XVI и XVII веков "крепостное право крестьянина восстанавливалось повсеместно", в то время как на Западе переход к наемному труду был "необратимым явлением". Откуда же, однако, берется это различие?

Официальные историки советского периода, рассматривавшие крепостное право как "пережиток" средневековья, не могли объяснить, почему порабощение крестьянства не ослабевало, а, наоборот, усиливалось в течение XVI-XVII веков. В разгар эпохи "просвещенного абсолютизма" в конце XVIII - начале XIX века помещики пытались перейти к полностью "плантационному" хозяйству, лишая крестьян остатков автономии. Крестьян переводили на "месячник", снабжая их продовольствием и отбирая себе наделы. "Тогда помещик превратился в какое – то подобие плантатора, а крепостной крестьянин-в какое-то подобие негра", - иронически заключает Покровский. Однако в России этот тип управления все еще оставался крайним, "предельной возможностью".

Либеральная традиция начала XX века склонялась к объяснению крепостного права ссылкой на необходимость государства обременять народ издержками, связанными с ускоренной модернизацией страны. Но это еще не объясняет, почему модернизация сопровождалась сохранением и укреплением средневековых порядков в деревне, а не привела к их разложению. На самом деле крепостное право было не "пережитком" средневековья, а продуктом Нового времени. С точки зрения государства связь между модернизацией страны и необходимостью усиления эксплуатации крестьянства была очевидна и тем более не скрывалась. И все же за интересами правительства и помещиков стояли менее очевидные, но не менее значительные интересы торгового капитала, как иностранного, так и внутреннего. Этот торговый капитал диктовал повестку дня модернизаторов, и он также нуждался в использовании принудительного труда.

Первый шаг к порабощению крестьян был сделан при Иване Грозном. До сих пор крестьяне имели возможность покидать помещичью землю и переезжать на другую землю каждый год после окончания работ, в течение двух недель, начиная с 20 ноября (Георгиевский день). Этот выход был не совсем свободен – крестьяне были обязаны платить своего рода пошлину помещику вперед – рубль стариков (немалая по тем временам сумма).

Однако в годы Ливонской войны власти предприняли первые шаги по отмене этого обычая. Военная необходимость всегда является идеальным предлогом для проведения "непопулярных мер", запоздалых с точки зрения правящего класса. "Временная мера", ставшая постоянной нормой, - типичное явление русской истории.

Исторические источники упоминают так называемые заповедные лета, когда переход крестьян ограничен. Однако такие решения, по-видимому, действовали не по всей стране, а лишь на отдельных территориях. Нет полного единства среди историков по вопросу о введенных Иваном Грозным "заповедных годах". Сам указ не сохранился ни в оригинале, ни в цитатах. Б. Д. Греков считал, что во время Ливонской войны крестьяне были порабощены повсеместно, в то время как академик С. Б. Веселовский считал, что речь шла только об отдельных территориях. Очевидно, экономические последствия царской политики имели большее значение, чем любые официальные решения. Разорение страны во время Ливонской войны привело к тому, что крестьяне, переселявшиеся на новые земли, не имели возможности платить старикам. Они бегали от одного помещика к другому в голодные весенние месяцы, и часто сами помещики забирали крестьян у соседей, также не считаясь ни с какими законами и обычаями.

"К началу 80-х годов, - пишет Скрынников, - значительная часть сельского населения либо бежала, либо вымерла. Деревня выглядела как огромная пустошь. Крестьяне пахали лишь малую часть пашни, которая кормила их прежде. Под тяжестью катастрофы старый порядок перехода к Георгиевскому дню был полностью нарушен".

Порабощение крестьян, однако, не прекратилось и после Ливонской войны. Напротив, после окончания боевых действий положение крестьянства продолжает ухудшаться. Решительные шаги к законодательному закреплению нового порядка были сделаны Борисом Годуновым (который фактически руководил страной уже при царе Федоре, а затем и сам стал царем). Другое дело, что это решение далось Годунову нелегко. Правительство колебалось. В связи с голодом 1601 - 1602 годов Борис Годунов объявляет о временном восстановлении Св. Георгиевский день (хотя и не для всей территории королевства и не для всех категорий землевладельцев). Однако уже в 1603 году политика была вновь ужесточена, и крестьянский "выход" был окончательно запрещен. Это дорого обошлось царю: массовая неприязнь к Борису, взявшему на себя ответственность за окончательное устранение Св. Георгиевский день, был использован Дмитрием Самозванцем в его триумфальном Походе на Москву [Как саркастически замечает Покровский, царь Борис погубил то, что многие другие политики, пытавшиеся нормализовать самодержавие, ввести его в рамки законов и постановлений: "Все полицейские государства сломали себе шею в неразрешимой задаче-совместить справедливость с полным бессилием подданных".

"Гражданская война, развернувшаяся в Российском государстве в 1604-1605 годах, была вызвана прежде всего глубоким социальным кризисом, возникшим на почве ломки прежнего общественного строя и формирования крепостного строя", - констатирует Скрынников. - Борис Годунов тщетно пытался смягчить остроту противоречий, временно и частично восстановив Юрьев день. Сопротивление феодалов-помещиков вынудило власти вернуться к старому крепостническому курсу. "Великий голод" 1601-1603 годов ускорил взрыв".

Порабощение

Ливонская война, террор опричнины, голод 1602-1604 годов и Смуты привели к массовой гибели и бегству населения из европейских регионов России. Однако ситуация в России в первой половине XVII века была типичной для всей Восточной Европы. В Польше и некоторых частях Германии после Тридцатилетней войны и череды военных и политических конфликтов, продолжавшихся даже после Вестфальского мира, потери населения также были огромны. Демографическая ситуация в Московии и других государствах Восточной Европы к середине XVII века сопоставима с той, что наблюдалась в Западной Европе после эпидемий чумы. "Крепостное право, - пишет Покровский, - быстро растет у нас на развалинах, созданных Смутой, точно так же, как в Германии оно росло на развалинах, созданных Тридцатилетней войной". Возникает вопрос: почему депопуляция в Англии в XIV веке способствовала развитию свободного найма, в то время как в Восточной Европе начинается обратный процесс "вторичного порабощения крестьян"? Американский историк Роберт Бреннер (Robert Brenner) объясняет это поражение крестьянскими восстаниями. Действительно, восстание Болотникова в начале xvii века и позднее восстание Степана Разина закончились поражением. Но то же самое можно сказать и о крестьянских восстаниях XIV века в Западной Европе: и восстание Ватт-Тайлера, и восстание Жакери во Франции потерпели поражение. Крестьянские восстания обычно всегда заканчивались неудачей. Более того, в Западной Европе после чумы феодалы тоже пытались ограничить заработную плату или прикрепить крестьян к земле, но эти попытки не увенчались успехом-не только из-за сопротивления масс, но и экономически, чего нельзя сказать о русском крепостничестве в XVII-XVIII веках.

Порабощение крестьян не может быть объяснено слабостью буржуазии. Даже отсталые, по голландским или английским меркам, московские купцы XVII века были сильнее буржуазных слоев Англии трехсотлетней давности. Кроме того, крепостное право укрепилось в Ливонии, где, несомненно, была сильна немецкая торговая буржуазия. На самом деле именно развитие международного рынка и буржуазных отношений на Западе явилось решающей причиной порабощения на Востоке. В XIV веке ни в Англии, ни во Франции не было потребности в массовом товарном производстве для внешнего рынка, а внутренний рынок был чрезвычайно узок. Города были относительно неразвиты. Нехватка людей привела к тому, что на рынке стали покупать то, что они ранее получали самостоятельно в рамках "натурального хозяйства". Поэтому дефицит рабочей силы привел к формированию рынка труда и к развитию товарного рынка в целом. Напротив, на Востоке в XVII веке уже были достаточно развиты и сформированы внешние и внутренние рынки. Из-за нехватки рабочей силы эти рынки стали испытывать острую нехватку товаров. А самым простым и, пожалуй, единственным способом резко увеличить поставки в кратчайшие сроки было усиление эксплуатации крестьян.

Западноевропейскому крестьянину, даже свободному, некуда было бежать от феодала, ибо "нет земли без сеньора."

Другое дело-Россия. Здесь не было недостатка в земле. Русский народ, отмечает Покровский, заселял свою землю "не оседлостью, а переселением". Периодическое переселение крестьян с места на место не подрывало натурального хозяйства, так как эти перемещения были вызваны не столько феодальным гнетом, сколько демографическими причинами и истощением почвы. В рамках первобытного крестьянского уклада в каждом данном месте было достаточно людей, чтобы прокормить и крестьян, и помещика. Но для коммерческого сельского хозяйства такое положение дел уже неприемлемо. Более того," ушедшие " крестьяне на Новой Земле воспроизводили натуральное хозяйство, тем самым ограничивая развитие хлебной торговли. Позднее этот конфликт между рыночным спросом и потребностями крестьянского хозяйства был проанализирован в работах А. Чаянова. Понятно, что порабощение стало "производственной необходимостью" в условиях, когда необходимо было обеспечить систематическое поступление товарного зерна на рынок.

"Во имя экономического прогресса, сокрушив феодальную вотчину, помещик очень быстро становится экономически отсталым типом: вот парадокс, которым заканчивается история русского народного хозяйства Грозной эпохи", - пишет Михаил Покровский. Аграрная революция XVI века произошла в Англии уже в то время, когда торговый капитал превратился в мощную общественную и политическую силу, а аристократия была истреблена в Войне Алой и Белой Розы. В России во времена Грозного наблюдались аналогичные процессы, но потребности рынка опережали общественное развитие, и огромную роль в этом отношении играла стремительно расширявшаяся международная торговля. Не менее значимым является тот факт, что формирование аграрного рынка в Западной Европе началось задолго до "революции цен", в то время как в Восточной Европе ценовая революция предшествовала и во многом стимулировала аграрные преобразования. Землевладелец должен был немедленно, при минимуме имеющихся ресурсов, увеличить коммерческую отдачу поместья, причем в условиях, когда деньги обесценивались. "Надо было обезопасить рабочих, бесконтрольно покидавших имение, но как это сделать без капитала, без серебра, которое обеспечивало крестьян? ".

Кризис, охвативший всю Европу в XVII веке, привел в Англии и России к совершенно противоположным результатам. Между тем внешние симптомы этого кризиса и, порой, даже конкретные события на первый взгляд поражают невероятным сходством. В то самое время, когда революция сотрясала Англию, в Москве развивался свой собственный социально-политический кризис. В 1648 году по стране прокатились беспорядки. Население не только отказывалось подчиняться приказам властей, но и проявляло свое недовольство в организованной форме. Как отмечает С. Ф. Платонов, после Смуты классовые советы стали неотъемлемой частью политической системы. Выборные представители сословий заявили властям свои требования. Конечно, эти формы классового представительства были далеки от английского парламента, но и игнорировать их власти не могли. Династия Романовых обязана своим существованием Земскому собору.

"К концу царствования Михаила Федоровича прочно утвердилась практика коллективных обращений к властям, и в то же время стало ясно, что правительство не в состоянии удовлетворить все пожелания сословных групп".

Платонов сравнивает московский бунт 1648 года с "революцией". Политический кризис развернулся на фоне затяжной экономической депрессии. Правительство, испытывая нехватку средств, пошло по классическому пути "жесткой экономии". "Боярин Морозов, фактически возглавлявший в то время царскую администрацию, повысил пошлины на соль и табак, сократил дворцовые расходы, уволил часть прислуги и уменьшил жалованье остальным. Неудивительно, что в Москве эти меры еще больше усугубили экономическую депрессию и вызвали всплеск ненависти к правителю. Недовольство правительством дополнялось раздражением буржуазии против духовенства, которое активно занималось коммерческой деятельностью, пользуясь при этом всевозможными привилегиями. Для" посадских людей" церковные иерархи были, прежде всего, конкурентами, причем недобросовестными конкурентами.

Пошлина на соль, введенная в 1646 году, была отменена в начале 1648 года, но было уже слишком поздно. Хотя недовольство имело вполне экономические причины, восстание столичных жителей приобрело политический характер. Требования бунтовщиков поразительно перекликались с лозунгами, вызвавшими народное негодование в Англии. К ужасу патриарха Никона, Москва добивалась равенства всех граждан перед законом (что означало конец судебным привилегиям духовенства). Шведские послы писали, что простолюдины в королевской столице хотели довольствоваться "хорошими законами и свободой". В сущности, в России сложилась революционная ситуация. Иностранные наблюдатели в Москве писали, что страна находится на грани крупного восстания, и правительство может пасть в любой момент.

Насколько власти были напуганы, видно из поведения царя, который пожертвовал всеми ключевыми людьми своего правительства. Судью Земского приказа Леонтия Плещеева приказали казнить, но возбужденная толпа расправилась с ним прежде, чем приговоренного привезли на место казни. Морозов был уволен и бежал, а его дом разграбили. Придворным людям не доверяли настолько, чтобы королевская гвардия состояла исключительно из иностранцев (позже их заменили русские, но под командованием голландских офицеров).

Паническое состояние королевского двора понятно, если учесть, что бунт, развернувшийся в столице, нашел отголоски по всей стране. "Предупреждение имело сильный эффект", - пишет Ключевский.  Двор испугался, стал умиротворять столичное войско и чернь; стрельцов поливали по приказу царя; царский тесть несколько дней подряд угощал в своем доме избранных из Москвы призывных жителей; царь во время крестного хода произнес речь перед народом, звуча извинением со слезами "умолял чернь иметь" шурина и дражайшего Морозова".; обещает не скупиться".

Царь смиренно оправдывался перед народом: "Я обещал отдать вам Морозова и должен признаться, что не могу вполне оправдать его, но не могу решиться и осудить его: этот человек дорог мне, муж сестры моей Царицыной, и передать его на смерть будет мне ненавистно".

Однако ограничиться обещаниями и кадровыми перестановками уже не представлялось возможным. 1 сентября должен был собраться Земский собор для принятия нового свода законов, вошедшего в историю как Уложение 1649 года.

Однако если фон Земского собора выглядит как классическое описание ранней буржуазной революции, то результатом кризиса стал порядок, разительно отличавшийся от западноевропейского. С одной стороны, Уложение 1649 года отменило судебные привилегии духовенства, положив, по словам Платонова, "начало равноправию середины московского общества с его аристократической верхушкой". А с другой стороны, тот же Кодекс, устанавливавший демократические принципы, закреплял и" право " помещиков на труд крестьян. Разрушение системы феодальных привилегий в России оказалось не шагом к гражданской свободе, а вехой в становлении крепостного права. И здесь нет никакого парадокса, ибо крепостное право родилось не из средневековой дикости, а из потребностей развивающейся рыночной экономики.

Как отмечает Платонов, новые законы показывают "все особенности сознательной классовой работы". Городские средние классы, восставшие в 1648 году, не имели никакого отношения к сельскому населению. Более того, сельские помещики, применявшие принудительный труд, были ближе к формирующейся русской буржуазии, чем крестьяне. Именно помещик был партнером купечества, а теперь он оказался политическим союзником.

Этот союз местного дворянства и торговой буржуазии победил в 1648 году, нанеся очередной удар по привилегиям духовенства и старого дворянства, унизив и еще раз ограничив монархию. События 1648 года свидетельствуют не об отсталости, а как раз о достаточном развитии московского общества, которое сумело организовать и добиться своего от властей. Но баланс интересов оказался совершенно иным, чем в Западной Европе.

Парадоксально, но социальный блок, победивший в России, не так уж сильно отличался по своему составу от тех, кто совершил революцию в Англии в те же годы. В парламенте Кромвеля также преобладал союз буржуазии и нового дворянства, союз, скрепленный теми же общими интересами, что и в Московском Земском соборе. Принципиальное же отличие состоит в том, что коммерческая деятельность нового дворянства, толкнувшая его в объятия буржуазии, основывалась на свободном найме и рентных отношениях, тогда как в России она основывалась на крепостном труде.

Россия и Англия переживали один и тот же глобальный кризис, но каждая страна – по-своему. Если Англия дала модель революционного выхода из "кризиса XVII века", то Россия – реакционную. При аналогичных обстоятельствах результаты были противоположными. И эти результаты отражали не только разный уровень социально-экономического развития или разные политические традиции, но, в гораздо большей степени, разные места, которые занимали эти две страны в формирующейся мировой системе.

Третье сословие Запада победило потому, что объединило в своих рядах большинство народа. Буржуазия, опираясь на крестьянские массы и городских плебеев, могла позволить себе не только конфликт с монархией, но и роскошь революционизма. Массы периодически выходили из-под контроля, что порождало кровавые конфликты внутри самого "революционного" лагеря. Но в России крестьянское большинство изначально было исключено из политического процесса.

В известном смысле неудавшаяся революция 1648 года предопределила расстановку сил, которая воспроизводилась во всех последующих социальных кризисах русской истории вплоть до 1917 года. "Середняки", победившие в 1648-1649 годах, объединились не с "низами", а против "низов". Совершенно ясно, что при всем своем стремлении к юридическому "равенству" она была неспособна к демократии и нуждалась в жесткой авторитарной власти для защиты своих интересов.

Буржуазия была тесно связана с помещиками и потому не могла сотрудничать с крестьянством. Модернизация могла быть осуществлена только сверху, только под надзором государственных солдат и чиновников, которые не дали бы сельским массам возможности ворваться в процесс. Царизм дожил до 1917 года потому, что при всех своих издержках он был более пригоден для развития капитализма на периферии, чем демократия. В 1905 и 1917 годах русские марксисты приписывали реакционность русской буржуазии страху перед поднимающимся пролетариатом. Но в 1648 году, когда о пролетариате не могло быть и речи, буржуазия следовала точно такой же логике, как и 250 лет спустя.

Русский капитализм основывался на помещичьем хозяйстве, внеэкономическом принуждении и жесточайшей эксплуатации сельского большинства. Именно это сделало его конкурентоспособным на мировом рынке. Именно это позволило нам динамично развиваться, несмотря на узость внутреннего рынка. Третьего сословия в России быть не могло. И вот буржуазная революция не удалась.

Порабощение в Восточной Европе, как и рабство в Америке, было тесно связано с развитием капитализма на Западе. Она стимулировалась все более широким вовлечением периферии в новую рыночную экономику, одновременно обеспечивая западную буржуазию дешевым сырьем и продовольствием, необходимыми для экономической экспансии. Эта точка зрения оспаривается Робертом Бреннером, который, как и большинство советских авторов, утверждает, что крепостное право было исключительно проявлением феодальной отсталости. По мнению Бреннера, развитие торговли просто не могло подорвать личную зависимость крестьянина от помещика, и поэтому рынок существовал как бы сам по себе, а крепостное право-само по себе. Как уже говорилось, русский крестьянин до конца XVI века просто не знал тех форм личной зависимости, которые сложились в Смутное время и Петровские реформы. Бреннер и другие представители теории "отсталости" не могут объяснить, почему по мере развития товарных отношений крепостное право не только не ослабевало, но радикально усиливалось, почему положение русского крестьянина в XVI веке было более или менее таким же, как у его западного однокашника, тогда как в эпоху Екатерины Великой оно уже мало отличалось от положения плантационного раба. Показательно, кстати, что Бреннер, как и советские историки, не рассматривает никаких параллелей в развитии помещичьего и плантационного хозяйства, хотя эти параллели буквально поражают. Можно сказать, что русский крепостной и плантационный раб своим трудом ссужали деньги западноевропейскому капитализму. Это, в свою очередь, привело к существенным различиям в формировании буржуазии. Капиталистические отношения развивались и на Западе, и на Востоке, но на Западе возникла промышленная буржуазия, а на Востоке развивался преимущественно торговый капитал. Западная буржуазия оказалась революционной и рассматривала оставшиеся элементы феодализма как тормоз развития, в то время как восточная буржуазия, напротив, жила в симбиозе с помещичьим хозяйством.

Русское крепостное право было подвержено той же динамике, что и американские рабовладельческие плантации. Если Иван Грозный ограничил действие Георгиевского дня, а Борис Годунов окончательно отменил его, прикрепив крестьянина к земле, то в XVIII веке крестьянина, как и плантационного раба, можно было продать без земли. Таким образом, именно с распространением европейского просвещения человек окончательно становится товаром.

Принудительный труд

В отличие от средневекового феодального сословия, североамериканская плантация и русское крепостное право XVII-XIX веков были тесно связаны с рынком. Производство здесь изначально носило коммерческий характер. В конечном счете принудительный труд на периферии обеспечивал накопление капитала в центре. И, конечно, гарантировал периферийным элитам достойное место среди мировых элит. Это особенно заметно на примере России, которой крепостное право не помешало занять важное место среди европейских держав.

Экономика, основанная на принудительном труде, была невозможна без сильного государства. Развитие сельского хозяйства требовало освоения огромных пространств, которые необходимо было защищать. В этой связи вновь напрашиваются параллели между историей крепостного права в России и историей рабства в Америке. Робин Блэкборн отмечает, что Голландия была уступлена Англии и Франции, потому что у нее не было достаточных средств для поддержания империи, основанной на рабском труде. "И в отличие от Нидерландов, Англия и Франция смогли мобилизовать и развернуть значительные силы для защиты своих колониальных завоеваний в Новом Свете". Наконец, необходимо было контролировать торговые пути, по которым продукция рабовладельческих плантаций поступала на мировые рынки. В противном случае он просто обесценился бы. Португалия, имевшая обширную колониальную империю, но не имевшая сильного флота, сама стала полуколонией Англии. Поддержание плантационного хозяйства требовало постоянного использования" военных и особенно военно-морских сил ".

Русское государство развивалось по той же логике, что и колониальные империи, созданные Англией и Францией. Принципиальное отличие состояло не в том, что русская экспансия XVII-XVIII веков была преимущественно сухопутной. Борьба за морские пути оставалась одной из главных задач Русского государства на протяжении всего XVI-XVIII и даже отчасти в XIX веке. Гораздо более важным отличием было то, что Россия, с одной стороны, отстояв свою независимость в годы Смуты, развивалась как самостоятельное государство, а с другой – входила в состав периферии. Эта периферийная империя была достаточно могущественна, чтобы самостоятельно, на своей территории решать те же вопросы, которые Англия и Франция решали в колониях. Россия была империей и одновременно объектом колонизации.

Это предопределило многие особенности последующей русской истории-не только в политическом и экономическом плане, но и в культурно-психологическом. Можно сказать, что с XVII века Русское государство осуществляет "самоколонизацию". Сильная власть, базирующаяся сначала в Кремле, а затем во дворцах Петербурга, систематически порабощает собственное население, защищая при этом свои границы от любых посягательств и обеспечивая торговые пути для вывоза на Запад продуктов, произведенных на основе принудительного труда. Русский народ становится одновременно и "имперским" народом, гордящимся своими историческими победами, и порабощенным, по существу колониальным народом.

Освоение Сибири

Оправившись от потрясений Ливонской войны и Смуты, Россия в середине XVII века вновь активно включилась в мировую торговлю в качестве поставщика сырья для развивающегося западного капитализма. Но по сравнению со временами Ивана Грозного ситуация на мировом рынке существенно изменилась. У Московии были серьезные конкуренты в виде североамериканских колоний, поставлявших примерно такую же продукцию. С другой стороны, в XVII веке Россия готова предложить мировому рынку больше ресурсов, чем сто лет назад. Первым приобретением русского государства в XVI-XVII веках была Сибирь. Показательно, что покорение огромных просторов Сибири начинается параллельно с Великими географическими открытиями и колонизацией Америки.

Почему русские не пошли на Восток раньше? Во второй половине XIII века здесь господствовали татары. Но в период расцвета Киевской Руси на востоке существовал политический вакуум. Тем не менее русские отряды упорно шли на север и северо-запад, в земли, не особенно пригодные для колонизации, совершенно безнадежные для земледелия, рискуя (и постоянно сталкиваясь) с мощными шведскими силами, движущимися в том же направлении.

Причина проста: север мог бы поставлять меха и другие товары, которые можно было бы выгодно продавать на европейских рынках. Восток не был привлекателен с точки зрения торговли. Зерно еще не было товаром. Россия сама себя кормила. Европейские страны-тоже. Меха с севера были в изобилии, и их легче было перевозить по реке на рынки Южной Европы. Сибирские реки текли с юга на север или с запада на восток и никак не были связаны с великими торговыми путями средневековья.

С развитием колонизации в Новом Свете и ростом городов на европейском и мировом рынках спрос на зерно резко возрастает. В то же время поток серебра из Америки увеличивает спрос на традиционный российский экспорт-меха, которые до сих пор остаются в цене. Емкость мирового рынка растет. В таких условиях российский торговый капитал все больше интересовался землями, расположенными "за Камнем", то есть за Уральским хребтом. Сибирь становится источником необходимых ресурсов.

Походы Ермака и его товарищей в Сибирь не просто совпадают с походами конкистадоров. Это части одного и того же мирового экономического процесса. Первоначально в поход отправляются не царские войска, а отряды, набранные из свободных людей на купеческие деньги. Это, прежде всего, коммерческое предприятие; расширение власти и военная слава являются лишь побочными продуктами этого процесса.

В 1574 году Строгановы выпросили у Ивана Грозного грамоту на обширные земли, лежавшие за Уральским хребтом. Проблема, однако, заключалась в том, что земли, столь щедро пожалованные московским царем, не принадлежали ему, а находились во владении сибирского хана Кучума. С точки зрения московской бюрократии, это была обычная канцелярская ошибка. Однако Строгановы, получив документ, поспешили вступить во владение. Закупив лучшее на тот момент оружие, они снарядили за Урал отряд наемников во главе с казачьим атаманом Ермаком.

Происхождение строгановских грамот вряд ли можно объяснить наивностью и географической безграмотностью московских чиновников. Советский экономист и историк С. Г. Струмилин подозревает, что дело не обошлось без взятки. "В Москве, жалуясь на чужие блага, возможно, не знали, что земли лежат за нашей границей, в границах Сибирского царства, ссора с которым вовсе не входила в расчеты Ивана IV. Но Строгановы, считая, что такие "подарки" с известной жадностью к взяткам московских приказчиков были не так уж и дешевы, не могли не знать, где и какой подарок они просили. Тем более вероятно известие летописи, согласно которому славное завоевание Сибири вольными людьми Ермака Тимофеевича следует рассматривать как одно из широко задуманных торговых предприятий Строгановского торгового дома".

Узнав о походе Ермака, московский царь и его окружение поняли, что натворили. В столице началась суматоха, стали писать свирепые письма Строгановым, требуя отозвать казаков. Участники акции пригрозили всех их повесить. Но к тому времени, когда письма дошли до Урала, Ермак уже покорил все Сибирское ханство и захватил его столицу Искер (ныне Тобольск). Царь сменил гнев на милость, и Ермака срочно переквалифицировали из преступника в национального героя,каковым он и числится до сих пор. Но Строгановы все-таки были наказаны. Казна забрала себе завоеванные Ермаком земли. Купеческому дому пришлось списать расходы на снаряжение сибирской экспедиции.

Вслед за торговым капиталом крестьянская масса двинулась на восток. Началась колонизация Восточного Урала и Сибири. Освоение "новых" земель русскими переселенцами происходит одновременно с включением этих территорий в мировой рынок. Уже в 70-е годы XVI века строгановские купцы вывозили сибирские товары в Антверпен и Париж.

Завоевание Сибири совершенно отличается от феодальной экспансии. На новых землях нет крепостного права. Более того, местное население иногда безжалостно истреблялось, но никогда не превращалось в крепостных или рабов. Предпринимательская инициатива Строгановских купцов имела решающее значение в завоевании Сибири. Получив от Ивана Грозного во временное владение земли на восточной границе России, они стали фактическими владельцами "на том пустом месте под Великой Пермью". Они могли вербовать и вооружать "охотничий народ", то есть формировать свое войско, и привозить сибирских татар "в качестве дани для нас".

Словом, полномочия Строгановых явно напоминают статус английских и голландских купеческих компаний, созданных для освоения Вест - Индии и Ост-Индии.

Действия Строгановых в Сибири были тесно связаны с развитием мирового рынка. Как отмечают историки, богатство Аникея Строганова произошло от того, что он " успел раньше других русских людей добраться до Оби и наладить обмен драгоценных мехов на дешевые "немецкие" безделушки и другие товары". На Алтае русские предприниматели открыли золото и серебро, что еще больше подогрело интерес "деловых людей" к освоению Сибири. В свою очередь, товары, полученные на Востоке, шли на Запад: "Для выхода на рынки Западной Европы отбирали торговых агентов из числа пленных" немцев и литвяков", содержавшихся в тюрьмах, приглашали опытных иностранных мастеров для постройки кораблей и матросов". В течение XVII века богатство и торговый оборот Строгановых постоянно увеличивались. Только в 1671 году их компания закупила в Архангельске "заморских товаров" на 30 тысяч рублей-огромную по тем временам сумму. В свою очередь, иностранцам продавались воск, кожа, шелк, соболиный мех, лисьи и песцовые шубы.

Если Колумб переплыл Атлантику, надеясь найти путь в Индию и Китай, то русские завоеватели Сибири действительно достигли этой цели. Поэтому с XVII века китайские товары, ранее двигавшиеся по Великому Шелковому пути, проходившему на юг, стали поступать в Москву через Сибирь. Однако то, что раньше торговые пути не проходили через Сибирь, не было случайностью. До строительства Транссибирской магистрали наладить успешную торговлю на этом направлении было невозможно-не было подходящих речных путей.

Можно сказать, что русское завоевание Сибири по своим социально-экономическим и культурным параметрам больше похоже на англосаксонскую колонизацию Северной Америки, чем на испано-португальское завоевание Южной Америки. Однако последствия сибирских походов сильно отличаются от последствий протестантской колониальной экспансии. Более того, в исторической перспективе российская экономика ближе к Латиноамериканской, чем к североамериканской. Можно, конечно, попытаться объяснить различия, ссылаясь на протестантскую этику или ее отсутствие. Но на самом деле была и другая, гораздо более веская причина. Европейская часть России оставалась крепостной. Буржуазия была маргинальной. Именно в попытке преодолеть свою маргинальность по отношению к царскому государству она начала свои походы на Восток. Но западные области страны, где господствовало крепостное право, просто не могли выделить ни достаточного количества переселенцев, ни свободного капитала для освоения новых территорий.

В общем, в XVI веке, когда начинается великое движение на восток, население Московии не было полностью порабощено. Парадокс заключается в том, что усиление крепостного права в центре страны сопровождалось формированием казачьей вольницы на окраинах. И то и другое оказалось двумя сторонами одного и того же процесса развития товарного сельского хозяйства и интеграции России в мировой рынок.

"Несмотря на интенсивное распределение и самовольный захват казенных населенных земель, - пишет Дружинин, - сословие государственных крестьян, феодально зависимых от казны, но обладающих личной свободой, официально признанной законом, сохранялось и постепенно увеличивалось. Наряду с порабощенными крестьянами в пермских и волжских лесах, на бескрайних просторах Сибири, в южной степной зоне оседали массы беглецов, которым удавалось избежать организованных обысков, правительственных переписей и насилия местных властей. Это были не только вольные казачьи общины,которые непрерывно росли за счет беглецов, но и самовольные переселенцы, гонимые сектанты и "неугомонные" элементы, сумевшие самостоятельно вернуть себе утраченную свободу. Так, в крепостной России XVI - XVII веков создавались центры свободного экономического развития, подобные американскому институту сквоттерства, который формировался за счет наличия огромных необитаемых пространств с неосвоенными природными ресурсами. Разница между такими самостоятельными хозяйствами и скваттерными хозяйствами заключалась в том, что они возникали в рамках феодально-крепостнической монархии, не могли пользоваться благами сложившегося капиталистического строя и жили под вечной угрозой преследования и уничтожения" .

Список литературы

1.  Борис Юльевич Кагарлицкий Партии труда. 1979 года...
2. Кагарлицкий Б.Ю. Марксизм 1978
3. Кагарлицкий Б. Ю. Периферийная империя: Циклы Русской истории 2009. 04. 024.