Реферат на тему: Формирование единого Российского государства и Византийское наследство

Содержание:

Введение

Понимание и ценностное восприятие Византийской империи в русском самосознании допетровского периода и, с другой стороны, в идеологии XIX-XX веков-весьма существенно, даже принципиально расходятся. Короче говоря, до XVIII века Византия воспринималась на Руси-в целом-в самом позитивном духе, а в последующее время наиболее влиятельные идеологи характеризовались отрицательным отношением к ней. Однако в конце XIX - начале XX вв. Начинает складываться противоположная тенденция (особенно ярко выраженная в период евразийства), но она, в свою очередь, встречает сильное сопротивление, и не будет преувеличением сказать, что и сегодня более или менее "негативная" оценка роли Византии в истории России весьма распространена.

Здесь мне почти наверняка возразят, что это не совсем так, ибо положительное значение принятия Русью христианства от Византийской церкви общепризнанно. Однако, взглянув на проблему во всей ее многогранности, мы увидим, что она гораздо сложнее и противоречивее.

Россия и христианство

Во-первых, растет желание переоценить само обращение в христианство, которое подавляло восточнославянские языческие верования, которые, по мнению сторонников этого взгляда, воплощали подлинно самобытные начала Руси.

Русские же, напротив, пытались и до сих пор пытаются доказать, что русские действительно приняли христианство не из Византии, а либо из Болгарии (см., например, труды влиятельного историка М. Д. Приселкова), либо из Моравии (Н. К. Никольский), либо из норманнов-варягов (Е. Е. Голубинский); в последнее время выдвигается специальная версия об ирландском происхождении русского христианства (наш современник А. Г. Кузьмин).

Наконец, очень многие из тех историков и идеологов, которые признают византийские истоки христианской Руси, в то же время стремились и стремятся подтвердить мысль о том, что Древнерусская церковь-как и Древняя Русь в целом-с самого начала якобы находилась в состоянии упорной борьбы с Византией за свою независимость, которой, мол, постоянно угрожал Константинополь.

Таким образом, великий деятель русской церкви и культуры XI века митрополит Киевский Иларион представлен как некий непримиримый борец с византийской Церковью, а гениальное "Слово о Законе и Благодати", созданное Иларионом с XIX века до нашего времени, трактуется как якобы анти-византийское по своему основному назначению и смыслу.

Все это не могло не иметь существенной причины. И дело здесь, как я постараюсь доказать, в том, что со времен Петра Великого Россия вполне реально, практически устремилась на Запад и в своем самосознании испытала сильнейшее влияние западной идеологии. А Запад уже давно-можно даже сказать, навсегда-непримиримо противостоит Византии.

Византия, крестоносцы и варвары

В V веке "варварские" племена ,создавшие впоследствии современную западноевропейскую цивилизацию и культуру, безжалостно разгромили ослабевший Рим. Как бы предвидя эту судьбу великого города, римский император Константин I Великий в 20-х годах прошлого, IV века перенес центр Империи на 1300 км к востоку, в древнегреческую Византию, получившую тогда названия "Новый Рим" и" Город Константина " (Константинополь). Этот город, в отличие от Рима, сумел отстоять себя в борьбе с "варварами", а Византия была единственной прямой наследницей древнего мира и жила своей богатой и сложной историей, длившейся более тысячи столетий. россия византия христианство история

Правда, в 1204 году-через восемь веков после разгрома Рима - в" Новый Рим " вторглись далекие потомки тех же варваров-крестоносцы. Основываясь на многолетних исследованиях, в книге М. А. Заборова "Крестоносцы на Востоке" (1980).

Они погибли в разрушительных оргиях... замечательные произведения древних художников и скульпторов, сотни лет хранившиеся в Константинополе. Варвары-крестоносцы ничего не знали об искусстве. Они умели только ценить металл. Мрамор, дерево и кость, из которых когда-то строились архитектурные и скульптурные памятники, были полностью уничтожены. Однако металл получил от них своеобразную оценку. Чтобы легче было определить ценность награбленного, крестоносцы превратили в слитки множество награбленных металлических художественных изделий. Такая судьба постигла, например, великолепную бронзовую статую богини Геры Самосской... Гигантский бронзовый Геркулес, творение гения Лисиппа (придворного художника Александра Македонского), был сброшен с пьедестала и разбит... Западных вандалов не остановила статуя волчицы, кормившей Ромула и Рема... даже статуи Девы Марии в центре города... В 1204 году западные варвары... Разрушались не только памятники искусства. Самые богатые книжные полки Константинополя превратились в пепел... произведения древних философов и писателей, религиозные тексты, иллюминированные Евангелия... Они легко сжигали их, как и все остальное... Византийская столица так и не смогла оправиться от последствий вторжения латинских крестоносцев ".

Картина впечатляет, но надо понимать, что слова "варвары" и "вандалы", используемые в этом тексте, вряд ли уместны; к XIII веку западноевропейская средневековая культура была уже достаточно высоко развита, потому что это время "Прото-Ренессанса"; архитектура, церковная живопись и скульптура, прикладное искусство и письменность в Западной Европе переживали период расцвета, как показано, например, в классической работе О. А. Добяш-Рождественской "Западное средневековое искусство" (1929).

Короче говоря, поведение крестоносцев диктовалось не их чуждостью культуре вообще, а их чуждостью и, более того, враждебностью по отношению к Византии и ее культуре, поэтому они вели себя во многом так же, как их действительно "варварские" предки, захватившие Рим в далеком V веке...

Чтобы признать справедливость этого утверждения, достаточно, я полагаю, ознакомиться с "позицией" основоположника ренессансной культуры Запада-Франческо Петрарки. Через полтора столетия после взятия Константинополя крестоносцами, в 1352 году, Византия в очередной раз сильно пострадала от генуэзских торговых пиратов (генуэзцы и венецианцы вообще сыграли большую роль в развале Византии; турки в 1453 году захватили Константинополь, который к тому времени был уже почти бессилен). И Петрарка (которого не заподозришь в недостатке культуры!) он писал в своем послании к дожу и Генуэзскому собору, что он "очень доволен" поражением "лукавой, трусливой гречки" и хочет, чтобы "их позорная империя и гнездо заблуждений были вырваны с корнем вашими (то есть генуэзцами.- В. К.) руками, если только Христос изберет вас мстителями за Его поношение и вверит вам возмездие, которое не тянется во благо (даже так? - В. К.) всему католическому народу" 

Здесь невозможно описать всю многовековую историю отношений Руси и Византии, начиная с визита в Константинополь первого (правившего на рубеже VIII-IX веков) киевского князя Кия, который, по свидетельству летописи, "принял великую честь" от византийского императора. Остановимся только на первом военном столкновении русских с византийцами. 18 июня 860 года русская армия осадила Константинополь (сведения о более ранних подобных нападениях недостоверны). Недавние исследования показали, что этот поход осуществлялся под диктовку Хазарского каганата. Это бесспорно видно, в частности, из того, что в том же 860 году Византия направила посольство во главе со святыми Кириллом и Мефодием не в Киев, а в тогдашнюю столицу Хазарского каганата-Семендер на Северном Кавказе (есть, однако, серьезные основания полагать, что на обратном пути это посольство также посетило Киев). Замечу также, что в одном из позднейших византийских сочинений предводитель похода на Константинополь (это был, очевидно, киевский князь Аскольд) точно определен как "воевода кагана" (то есть правитель Хазарии).

Рассказы непосредственного свидетеля и непосредственного участника событий-одного из самых выдающихся деятелей Византии за всю ее историю, Константинопольского Патриарха, святителя Николая, имеют для нас особое, даже исключительное значение. Фотий (он, кстати, называет русских "рабским" народом, имея в виду, как полагают, тогдашнее подчинение Руси Хазарскому каганату; именно по его инициативе было отправлено к хазарам посольство его великих учеников святых Кирилла и Мефодия).

Святой Фотий свидетельствовал, что в июне 860 года Константинополь "был почти поднят на копье", что русские "легко взяли его, и жители не могли его защитить", что " спасение города было в руках врагов и его сохранение зависело от их великодушия... город не был взят их милостью" и так далее. Фотий был даже уязвлен, как он заметил, "позором этой щедрости." Но так или иначе, 23 июня жители Константинополя вдруг "увидели врагов"... и город, которому грозило разграбление, был спасен от разорения."

Позже, в XI веке, византийские летописцы, не желая, по всей вероятности, признавать эту русскую "щедрость", выдумали, что буря по божественной воле рассеяла атакующий флот (эту выдумку приняла и наша летопись). Между тем летописец событий, Фотий, ясно сообщает, что во время нашествия русских " море тихо и безмятежно распростерло свой хребет, подарив им приятное и желанное плавание."

Позже патриарх Фотий писал, что "россы" приняли "чистую и подлинную христианскую Веру, с любовью поставив себя в ранг подданных и друзей, вместо того чтобы грабить нас и с великим дерзновением против нас, которое они только что имели" 

Правда, это обращение русских в христианство, имевшее место в 860-х годах, не было широким и продолжительным; действительное крещение Руси произошло лишь более чем через столетие. Но сейчас речь идет о другом - о том, что можно назвать "архетипом", изначальным прототипом отношения Руси к Византии. Нелегко, а то и невозможно дать однозначный ответ на вопрос, почему в 860 году русские, почти захватив Константинополь, добровольно сняли осаду и вскоре-пусть даже в лице немногих-обратились к религии византийцев. Но в любом случае ясно, что в девятом веке русские вели себя по отношению ко Второму Риму совершенно иначе, чем западные народы в пятом веке по отношению к Первому и в тринадцатом-ко Второму Риму.

Можно вспомнить, что после 860 года Русь неоднократно вступала в военные конфликты с Византией (походы Олега и Игоря, затем Святослава и, наконец, в 1043 году-Владимира, сына Ярослава Мудрого); однако недавние исследования доказали, что каждый раз ситуация была гораздо сложнее, чем казалось до недавнего времени (например, и Святослав, и Владимир Ярославичи отправлялись в свои походы по приглашению определенных сил самой Византии). В дальнейшем мы поговорим об этих разнообразных исторических ситуациях и их истинном значении.

Византия и Запад

Вернемся к теме "Византия и Запад". Наиболее существенным является тот факт, что Запад воспринимал и до сих пор воспринимает другие-даже самые высокоразвитые-цивилизации планеты только как не имеющие собственной безусловной ценности "объекты" приложения своих сил. Это присуще мировоззрению как "среднего" человека Запада, так и его крупнейших мыслителей. Так, в 1820-х годах Гегель в своей" Философии истории "утверждал, что, мол," Само Провидение "именно и только Западу" поставило задачу"... свободно творить в мире, опираясь на субъективное самосознание", и то-де в тех случаях, когда " западный мир устремлялся в другие страны в крестовые походы, в открытие и завоевание Америки... он не соприкасался с предшествовавшими ему "всемирно-историческими людьми" (то есть людьми, имеющими "самоценное "значение в мировой истории) и потому имел полное право" творить " все по-своему во всех "других странах", в частности, в Византии (здесь Гегель без всяких доказательств утверждал, что " история высокообразованной Восточной Римской империи... она представляет нам тысячелетнюю череду непрекращающихся преступлений, слабостей, низостей и проявлений бесхарактерности, самую страшную и потому наименее интересную картину".; естественно, грабеж крестоносцев вполне оправдан...).

В то же время нет никаких сомнений в том, что только благодаря этому геополитическому "эгоцентризму" и "эгоизму" Запад смог сыграть большую роль на планете. И было бы явно неправильно воспринимать ее роль в мировой истории только критически, только "отрицательно". Само желание "свободно творить в мире, опираясь на субъективное самосознание"-тем самым принимая на себя всю полноту ответственности - есть подлинно героическая сущность Запада. С этой точки зрения Западу действительно нет равных, и его последовательное овладение всей планетой-до самых отдаленных континентов и даже затерянных островов в мировом океане-является одним из ярчайших проявлений человеческого героизма вообще. Надо только осознать, что понятие "героическое", безусловно покоряющее души юношей, вовсе не сводится к "положительному" содержанию и не совпадает с критериями нравственности. Для" объектов " героического поступка он вполне может показаться чем-то крайне негативным.

Еще важнее понять, что, восхищаясь героизмом Запада с полным основанием, никогда не следует разделять его восприятие и оценку остального мира, других цивилизаций и культур. Крайне прискорбно, что в русском самосознании Запад слишком часто и прочно выступал и выступает как бесспорная, даже единственная "мера вещей".

Западное непризнание всемирно-исторической ценности всего "иного", "иного", чем он сам, особенно ясно проявляется по отношению к Византийской империи. Даже такой, казалось бы, широкий и терпимый (по сравнению, например, с французскими просветителями, говорившими о Византии в жанре грубой брани) западный идеолог, как Гердер, писал в своем фундаментальном трактате "Идеи для философии человеческой истории" (1782-1788), что Византия предстает как "двуглавое чудовище, которое называлось духовной и светской властью, дразнило и подавляло другие народы".. он едва ли может дать себе спокойный отчет в том, для чего людям нужна религия и для чего существует правительство... Отсюда все пороки, все жестокости отвратительные (даже так! - В. К.) Византийской истории...".

Мне могут возразить, что подобное отрицание чуть ли не самого права на существование Византии имело место два столетия назад, а сейчас Запад понимает дело иначе, потому что в его идеологии в XX веке начала утверждаться идея равенства или даже эквивалентности разных цивилизаций и культур. Это вроде бы верно: во-первых, в последнее время на Западе создано много более или менее объективных исследований истории Византии (и других "незападных" государств), а во-вторых, западная историософия в лице Шпенглера и Тойнби так или иначе провозгласила равенство цивилизаций (здесь стоит напомнить, что в России это было реализовано в XIX веке-в историософии Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева).

Да, казалось бы, величайший представитель английской историософии Арнольд Тойнби (1889-1975) уже в 1920-1930-е годы искупил грех западной идеологии, утвердив идею о десятках вполне "суверенных" и одинаково достойных внимания цивилизаций, существовавших и существующих на Земле, в том числе православных-византийских, а затем и Русских. Однако, обращаясь к конкретным рассуждениям Тойнби о Византии, мы сталкиваемся с поистине поразительными противоречиями. С одной стороны, британский мыслитель утверждает, что "изначально православие имело более многообещающие перспективы, чем Запад" и что Византия в целом "опередила западное христианство на семь-восемь веков, потому что ни одно государство на Западе не могло сравниться с Восточной Римской империей до XV-XVI веков" (это, по сути, простая констатация фактов, изученных западными историками Византии в течение XIX-начала XX веков).

И все же такие" лестные " для Византии суждения немедленно, по сути, полностью опровергаются. После первой из приведенных фраз Тойнби заявляет, что "византийские императоры неустанно искажали и уродовали свое истинное наследие", а в связи со второй фразой выражает свое сильное недовольство тем, что уже в VIII веке византийский император Лев III "смог повернуть православно-христианскую историю на совершенно незападный путь".

Здесь важно отметить, что, говоря о ряде других цивилизаций, Тойнби не упрекает их за явно "незападный" путь. А вот о Византии он неожиданно (ведь именно он, более последовательно, чем любой другой представитель западной историософии, провозгласил равенство всех независимых цивилизаций!) он начинает говорить точно так же, как и те идеологи, для которых Запад-это, по сути, единственная цивилизация, имеющая безусловное право на существование. И в конце параграфа " Восточная Римская империя..." Тойнби прямо осуждает, по его словам, "извращенную и греховную природу" этой империи.

Все это объясняется довольно просто. Византия была единственным прямым соперником Запада. Это ярко отразилось в том, что в десятом веке (именно-в 962 году) на Западе была провозглашена "Священная Римская империя" (то есть как бы еще один "Новый Рим"), которая на долгое время стала основой всей западной системы. И впоследствии Запад (как мы увидим далее) стремился отнять у своего восточного соперника даже это самое название "римлянин"...

При этом соперничество поначалу было явно не в пользу Запада. Тойнби, в приведенном выше высказывании, напомнил, что" вплоть до XV-XVI вв. "Византия" опередила " Запад... Важно отметить, что Тойнби, который в общетеоретическом плане как-то отказывается от прямолинейного понятия "прогресс", не смог в данном случае преодолеть западное искушение; ведь в глубоком смысле Византия никого не" опережала", а развивала свое самостоятельное, своеобразное культурное творчество, которое измеряется шкалой "прогресса" - занятие, прямо скажем, примитивное (вот выразительный пример: Франческо Петрарка и преподобный Сергий Радонежский были современниками, но решать, кто кого "опередил", не только неблагодарно, но и просто смешно-хотя сравнение этих двух личностей может многое прояснить).

Впрочем, Тойнби тоже говорит о своеобразии Византии, хотя сразу же трактует ее по существу как "уродство". Он сравнивает Запад и Византию в следующем рассуждении: "История отношений церкви и государства указывает на величайшее и серьезнейшее расхождение между католическим Западом и Православным Востоком"; на Западе эти отношения сложились в виде "системы подчинения многих поместных государств единой вселенской церкви" (находящейся в Риме). Между византийской историей произошло слияние церкви и государства-слияние, которое Тойнби едва ли адекватно определил как "подчинение церкви государству", ибо для истории Византии не менее характерно обратное-подчинение государства церкви.

Тойнби стремится представить империю, в которой было установлено безусловное "подчинение церкви государству", как заведомо деспотическую, основанную исключительно на голом насилии. В своих рассуждениях о Византии он постоянно говорит о "строгом контроле", "беспощадном подавлении", "государственном подавлении", даже "свирепости" и т. д. Однако, поскольку к моменту создания своей историософии западные исследователи уже более или менее объективно освещали действительную, реальную историю Византии, Тойнби, явно противореча собственным общим оценкам, говорит, например, что в Византии "использование политической власти в религиозных целях было, надо заметить, весьма тактичным по сравнению с кровавыми религиозными войнами, которые вел Карл Великий в аналогичной ситуации." В отличие от Византии, Тойнби также утверждает: "Западное христианство... я держу его в руках... все европейские земли... всю дорогу до Эльбы." Кроме того, он пишет: "на Западе безоговорочно верили, что латынь-единственный и универсальный язык литургии... Поразительным контрастом этой латинской тирании является удивительный либерализм православных. Они не делали никаких попыток придать греческому языку статус монополии " (в связи с этим стоит вспомнить, что в IX веке святые Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность, а в XIV веке-как бы продолжая их дело-русский святой Стефан Пермский создал зырянскую, то есть коми).

Итак, есть две совершенно разные "идеи" о Византии, одна из которых-совершенно тенденциозная западная идеологема, темный и часто даже зловещий миф о Византии, а другая-реальность византийской истории, которая каким-то образом просвечивает сквозь этот миф.

Основываясь на фактах, Тойнби пишет, например, что " восточное римское правительство традиционно отличалось умеренностью." Но он, резко критикуя византийское монашество за его отсутствие "активности", противопоставляет западноевропейское монашество как некий идеал: "Франциск и Доминик вывели монахов из сельских монастырей в широкий мир... Напрасно будем искать параллели этому движению в православии."

Но этот "уход" западного монашества в "широкий мир" выразился "ярче всего" в создании доминиканцами (и, конечно, францисканцами) "Святой инквизиции", пославшей сотни тысяч "еретиков" на пытки и казни! И в истории Византии действительно не было "параллели" этому явлению.

Не менее характерна судьба евреев на Западе и, с другой стороны, в Византии. В западноевропейских странах в XII-XVI веках, по данным "Еврейской энциклопедии", было уничтожено около 400 тысяч приверженцев иудаизма-то есть 40 процентов тогдашнего мирового иудаизма... И многие из выживших нашли убежище в Византии, где-несмотря на все конфликты между христианами и иудеями-ничего подобного западноевропейскому "геноциду" до сих пор не произошло.

Дело, конечно, не в том, что Византия была совершенна. Но совершенно необходимо преодолеть навязанное западной идеологией представление о Византии как о некоем "уродстве". Ведь даже Тойнби, имеющий репутацию апологета эквивалентности цивилизаций, постоянно употребляет по отношению к Византии такие "термины", как "уродство", "искажение", "дисгармония", "извращение" и т. д. Понятно, что якобы беспристрастный "критерий" взят здесь цивилизацией и культурой Запада.

Действительно, Тойнби с какой-то наивной откровенностью утверждает, что единственным" спасением " для Византии было бы превращение ее в прямое подобие Запада. Он пишет, например, что в Византии " в седьмом веке появились некоторые знаки... возвращение на путь, избранный для Запада папой Григорием Великим (590-604)." Однако "развития вселенского патриарха в духе папства" все же не произошло, и в результате, говорят, "Православие выглядело болезненно дисгармонично, что и стало платой за выбор неверного пути"." Совершенно ясно, что на "неправильном пути" не может быть достигнуто никаких действительно ценных результатов.

В 1984-1991 годах в Москве был издан фундаментальный труд (около 180 авт.). листов) трехтомный труд "Культура Византии", созданный первоклассными современными специалистами России. Богатое, чрезвычайно разнообразное и глубоко самобытное культурное творчество, происходившее в Византии на протяжении более чем тысячелетия, раскрывается здесь со всей очевидностью. Но мало кто изучал эту работу, и в сознании большинства тех, кто так или иначе занимается проблемой "византийского наследия", все еще существует заведомо ложное и по своей сути негативное" мнение " об этом наследии-мнение, которое в конечном счете восходит к идеологам Запада. Очень характерно, что на Руси-под влиянием западноевропейских идей - принято относить Византию к "Востоку", хотя Константинополь расположен к западу от Киева и, особенно, Москвы...

Повторяю еще раз, что нельзя и даже не нужно "идеализировать" Византию (хотя эта тенденция-хотя и очень узкая-имела место в русской мысли) и видеть в ее истории-в отличие от идеологов Запада - "превосходство" над западной цивилизацией и культурой. Речь может и должна идти только о том, чтобы иметь полное право на существование идентичности.

Если на Западе с древнейших времен центр церкви существовал (как говорит, в частности, Тойнби) сам по себе, "отдельно" - как специфическое теократическое государство (Stato Pontifico, то есть Государство Первосвященника, в Папской области возникшее в VIII веке), то в Византии, так или иначе, сформировалось единство церкви и государства. Византийскую империю поэтому вполне уместно определить как идеократическое (имеется в виду власть православных идей) государство; между тем для Запада характерно то, что следует определять термином номократия - власть закона (от греч. nomos - закон); с этой точки зрения целесообразно определять азиатские общества термином. 

И это именно то, о чем Гердер писал с враждебностью и сарказмом. В Византии, по его довольно меткой характеристике, христианская идея " смутила человеческий ум "("ум", конечно, понимается в чисто западном смысле. - В. К.) - вместо того чтобы жить на земле, люди научились ходить по воздуху... Долг людей перед государством был смешан с чистыми отношениями людей к Богу и, сам того не зная, положил начало Византийской христианской империи... религия монахов, - как же не утратить правильных отношений?... между обязанностями и правами и, наконец, даже между сословиями государства?... Здесь, конечно, богодухновенные мужи, патриархи, епископы, священники произносили речи, но к кому они обращались, о чем говорили?... Перед безумной, развращенной, необузданной толпой они должны были объяснить Царство Божие... О, как мне жаль тебя, О Златоуст, О Златоуст!.."7 (великий деятель Византийской церкви IV-V вв. Иоанна Златоуста).

Все это, повторяю, по-своему точно и даже-не побоюсь сказать-верно. И западные государства, целью которых было в конечном счете установление строго упорядоченных отношений "между правами и обязанностями" и "между сословиями", четкое утверждение "долга народа по отношению к государству" и т. д., предстают, по сравнению с Византией, действительно как нечто принципиально более "рациональное", всецело направленное на организацию реальной, земной человеческой жизни.

Русские русские идеологи (да и вообще русские люди) не могут не видеть, что большинство из них-русские идеологи (да и вообще русские люди). X1X-XX века относились к" благополучию " западной цивилизации с глубоким уважением или даже благоговением и, более того, острой завистью. Правда, в России нередко раздавались голоса, осуждающие" бездуховность " этой цивилизации, но можно утверждать, что подобные нападки чаще всего порождались желанием противостоять господствовавшему в России безусловному благоговению перед Западом.

Между тем в западной идеологии не только существовало принципиально негативное восприятие Византии (и-о чем пойдет речь далее-ее преемницы Руси), но, как мы видели, само ее право на существование было по существу отрицаемо. А поглощение Византии в XV веке Османской империей воспринималось Западом как совершенно закономерный исход. Гердер даже говорил о своем "удивлении" по поводу того, что "империя, устроенная таким образом, пала не намного раньше" (эту же точку зрения сто пятьдесят лет спустя отстаивал Тойнби, утверждавший, что Византия была "серьезно больным обществом"... задолго до того, как турки появились в исторической Сиене" - то есть задолго до XI века).

Как уже говорилось, действительная, реальная история Византии иногда заставляла Гердера и других западных идеологов впадать в прямое противоречие с мифом, который они утверждали о ней. Например, Гердер, хорошо знавший византийскую историю для своего времени, признавал, что главную роль в падении Константинополя сыграли чрезвычайно динамичные и мощные западные силы - венецианская (которая, кстати, нанесла наибольший урон Византии во время крестовых походов) и Генуэзская республики.; их набеги и грабежи (Гердер даже назвал это "позорным") продолжались несколько столетий, и (цитирую Гердера) "империя в конце концов была настолько ослаблена, что Константинополь легко пал перед турецкими ордами" (вспомним, что еще Петрарка столетием ранее призывал генуэзцев и Запад вообще "выкорчевать" Византию как можно скорее...).

Короче говоря, Византийская империя не прекратила своего существования из-за какой-то внутренней, имманентной неудачи; она была раздавлена между безжалостными жерновами Запада и Востока: такому двустороннему давлению едва ли могло противостоять какое-либо государство вообще...

То оправдание, которое я предпринял для Византийской империи, продиктовано желанием "противопоставить" не цивилизации и культуре Запада, имеющей свою собственную великую изначальную ценность, а тенденциозной дискредитации Византии, навязанной западными идеологами,-дискредитации, объясняемой тем, что эта страна сыграла огромную роль в истории, в том числе и в истории самой Западной Европы! -- цивилизация пошла по принципиально "незападному" пути.

Кстати, тот факт, что Византия сыграла великую и необходимую роль в развитии самого Запада, не может быть полностью проигнорирован ни одним из ее критиков. Так, по словам того же Пастуха, "благом для всего образованного мира было то, что греческий язык и литература так долго сохранялись в Византийской империи, пока Западная Европа не созрела для того, чтобы принять их из рук константинопольских беженцев", и даже" венецианцы и генуэзцы научились в Константинополе вести большую торговлю... и оттуда они перевезли в Европу много полезных вещей."

Однако, признавая" заслуги "Византии в развитии Запада и мира в целом (эти заслуги, конечно, не ограничиваются фактами, указанными Гердером), западные идеологи тем не менее всегда были готовы объявить ее тысячелетнюю историю в целом" уродливой " и бесперспективной.

И это западное неприятие Византии основывалось не только на том, что она была идеократическим государством; запад был также отталкиваем евразийской сущностью Византийской империи. Ибо даже самые "гуманистические" идеологи не были свободны от своего рода "западного расизма". Вот выразительный пример. В 1362-1368 годах Петрарка жил в Венеции, куда купцы-пираты привозили много рабов из Причерноморья; это были, как известно, люди, принадлежавшие к различным народам Кавказа, половцы и-в меньшей степени-русские. Многие из этих людей (что также хорошо известно) были христианами. Но Петрарка, чей гуманизм распространялся только на народы Запада (ведь он называл самих греков "малодушными гречками"), писал об этих людях как о каких-то полуживотных: "Странного вида толпа мужчин и женщин наводнила прекрасный город скифскими мордами..."(Венеция). И он выразил свое настоятельное пожелание, чтобы " узкие улицы не были заполнены мерзкими людьми... и в его Скифии... По сей день я рвал бы скудные травы ногтями и зубами ".

В Византии, однако, никто не рассматривал людей, принадлежащих к народам Азии и Восточной Европы, как "недочеловеков", и, в частности, любой человек, исповедовавший христианство, мог занять любой пост в Империи и добиться высочайшего признания: например, император Лев III Великий (VIII век) был сириец, Роман I Лакапин (X век) - армянин, а Константинопольский патриарх Филофей (XIV век) - еврей.

Между тем тот же знаменитый западный гуманист Петрарка отказывал в высшем "благородстве" даже самим грекам, утверждая, в частности, что "ни один самый наглый и бесстыдный грек не посмеет сказать ничего подобного", и "если кто говорит такое, пусть скажет при этом, что благороднее быть рабом, чем господином".

Гердер, живший через четыре столетия после Петрарки, не был склонен к такому вопиющему "расизму", но, говоря об "отвратительной византийской истории", он все же счел нужным сказать, что в основе этой истории лежала "та несчастная путаница, которую бросили в один кипящий котел... и варвары, и римляне" (византийские греки называли себя "римлянами", то есть римлянами). Таким образом, даже для западного идеолога XVIII века многоплеменный евразийский "котел" был неприемлем" Византией"...

Россия, единственное государство, по существу унаследовала евразийскую природу Византии. Характерно в этом отношении, что" крылатое " слово приписывается двум совершенно разным (это важно отметить, потому что, следовательно, мы имеем дело с западным менталитетом вообще) европейцам-Наполеону и его непримиримому противнику графу Жозефу де Местру: "Почешите русского, и вы найдете татарина." Отсюда не так уж далеко до нацистской концепции "неарийства" русских.

Я не могу не сказать в этой связи, что меня никоим образом, абсолютно не волнует проблема расовой и этнической "чистоты" русского народа, потому что тезис об особой ценности этой самой чистоты не имеет реального обоснования, это лишь один из характерных западных мифов. Например, сомнения в высшем человеческом совершенстве Пушкина вряд ли уместны, и все же, если обратиться к третьему (прадедовскому) поколению его предков, то пять из восьми его прадедов и прабабушек могли иметь "чисто русское"-или, шире, славянское-происхождение (хотя и не исключают такой характерной для русских "примеси" тюркской или финской "крови"): Александр Петрович Пушкин (дед отца поэта), его племянник-Алексей Федорович Пушкин (дед матери). Надежда Осиповна Ганнибал), Евдокия Ивановна Головина, Лукерья Васильевна Приклонская и Сара Юрьевна Ржевская. Однако другими предками Пушкина в этом поколении были эфиоп Абрам Ганнибал, немка Кристина-Регина фон Шеберг и Василий Иванович Чичерин, имеющий тюркское (по гораздо менее достоверной версии-итальянское) происхождение.

Кстати, есть все основания утверждать, что в далекие - "доисторические" - времена население Западной Европы само было "кипящим котлом", в котором спаривались самые разные этносы и расы; особенность Византии (а позднее и Руси) состояла лишь в том, что они были такими "котлами" в уже историческое время, в глазах уже сформировавшейся цивилизации Запада, которая хмурилась или просто с презрением смотрела на эту евразийскую "путаницу" (по Гердеру).

Подводя итог рассмотрению проблемы "Запад и Византия", я обращу внимание на, казалось бы, "формальное", но, если вдуматься, чрезвычайно существенное явление: само название "Византия" было (как мало кто теперь знает) присвоено Западом государству, называвшему себя "Империей Римлян" (то есть римлянами), как существенно принижающее прозвище (происходящее от древнего названия Константинополя). Западноевропейские эрудиты, которые не жаловались на это, называли его византийским; ученое прозвище... оно вошло в обиход, время от времени возвращая себе статус ругательства (например, в либеральной публицистике прошлого века)".

Нет смысла призывать к отказу от давно устоявшегося названия, но действительно необходимо освободить его от того отрицательного заряда, который был внесен в это название-и особенно в производные от него термины "Византизм" (или "Византинизм") и "Византия"-западными, а по их примеру и российскими либеральными идеологами. Еще в 1875 году К. Н. Леонтьев писал в своем трактате "Византия и славизм": "В нашей образованной публике распространены самые извращенные, или, лучше сказать, самые нелепые, односторонние или поверхностные представления о Византии... Византия кажется чем-то (скажем так, как иногда говорят в устных беседах) сухим, скучным, папистским, и не только скучным, но даже чем-то жалким и подлым." Между тем, продолжал Леонтьев, даже небольшого, но реального знакомства с наследием империи "достаточно, чтобы увидеть, сколько искренности, теплоты, героизма и поэзии было в Византии".

Именно тогда, когда Леонтьев писал эти строки, достигли научной зрелости выдающиеся творцы русского византиноведения-академики В. Г. Василевский (1838-1899), Ф. И. Успенский (1845-1928) и Н. П. Кондаков (1844-1923), труды которых подтвердили полную правоту Леонтьева.  Но мало кто из русских идеологов изучал или даже имел желание изучать эти произведения. А слова "Византия" и "Византия" все еще имели в их устах, по сути, "оскорбительный" смысл...

Это звучало явным диссонансом по отношению к "общепринятому" в интеллигентских кругах (кстати, после 1918 года эти строки были вновь опубликованы в России только в 1990 году); можно предположить, что уважение к "духу византии" поэтесса получила от своего отца А. А. Горенко (1848-1915), действительного члена Русского Собрания-православно-монархической (в бранном словоупотреблении - "черносотенной") организации, существовавшей с 1901 по февраль 1917 года.

Однако в наше время читатели могут "узнать" из журнала "Вопросы философии", что на Ахматову и других давил" сталинский византизм " (1989, № 9, с. 78). Вряд ли русская поэтесса согласилась бы с таким употреблением термина, хотя и говорила о" суровости " византийского духа. Дело в том, что действительно суровые проповеди Святого Иоанна Крестителя не так уж плохи. Иоанн Кронштадтский и, скажем, "Злые записки" Бухарина о Есенине или страницы доклада Жданова, "разоблачившего" Ахматову, - это не просто разные вещи, а несовместимые...

Нельзя исключать, что св. Иоанн Кронштадтский мог бы осудить некоторые мотивы поэзии Ахматовой (как некогда митрополит Московский Филарет осудил Пушкинский "Дар напрасный, дар случайный..." в стихотворной форме); но это был бы суд не во имя интересов власти, а совсем иной, подобный суду, законность которого сама Ахматова ясно признавала в своем стихотворении 1913 года.:

Россия-евразийское государство

Россия, как и Византия, развивалась и как евразийское, и как идеократическое государство. В евразийстве Русь-Русь часто рассматривается как следствие недолгого пребывания в Монгольской империи. Однако в действительности на этот раз произошло закрепление и углубление того качества, которое издавна было присуще России.

862 год (на самом деле событие, по-видимому, произошло на несколько лет раньше) ознаменовался в летописи известием о создании государства Руси, и в этом акте, согласно летописи, вместе со славянами в равной мере участвуют "уральские" (финно - угорские) племена ("Реша ... - сообщает летопись, - чудь, словен, и кривичи, и все..."). В X веке в походах князя Игоря принимали участие и европейцы-скандинавы, и азиаты-печенеги, и среди высших должностных лиц русского государства XI века те же скандинавы, и люди из различных тюркских и финно-угорских племен и т. д.

Да, задолго до монгольского нашествия существовала и постоянно растет "азиатская составляющая" русской истории. Это, в частности, ярко выражалось в династических браках, имевших прямое и непосредственное государственное значение. Если сыновья Ярослава Мудрого. они обручаются с невестами из династий Запада (Франции, Германии, Дании, Норвегии и др.). по крайней мере трое из девяти сыновей внука Ярослава (и, одновременно, внука византийского императора Константина VIII) Владимира Мономаха породнились (в начале XII века) с восточными династиями-половцами и Яссами (осетинами), и с тех пор это стало крепкой традицией на Руси.

Правда, глубокий смысл не в самих таких брачных союзах, они лишь одно из наглядных проявлений русского "евразийства". Это примитивное и в конечном счете просто ложное представление о том, что это евразийство трактуется прежде всего и главным образом как взаимодействие русского и, скажем, тюркского народов. Если говорить о сути дела со всей определенностью, то русские - эти наследники византийских греков - как будто изначально, по самому их определению, были евразийским народом, способным вступать в органические отношения как с европейскими, так и с азиатскими этносами, которые - если они действительно входили в магнитное поле России-России-и сами приобретали евразийские черты. Между тем, если бы они покинули это поле, они снова стали бы в конце концов "чисто" европейскими или" чисто " азиатскими народами; русские не могут не быть евразийским народом.

Евразийская сущность Руси ярко отражена в летописном рассказе о том, как Владимир Святославич, не предрешая заранее исхода, выбрал одну веру из четырех-западное и византийское христианство и, с другой стороны, азиатский ислам и иудаизм (выбор-что было вполне естественно - пал на религию "евразийской" Византии). Причем в данном случае не так важно, имеем ли мы дело с легендой или с сообщением о реальном выборе; действительно показательно, что летописец, так или иначе воплотивший в своем рассказе идеи русского народа XI - начала XII веков, не увидел ничего противоестественного в таком поступке, который явно подразумевает равенство западной и Восточной религий (хотя избрание византийской веры было, повторяю, закономерным результатом). И если не забывать о высшем и всеобъемлющем значении религии в существовании обществ того времени, то становится ясно, что такое восприятие верований Европы и Азии как равно достойных внимания имеет чрезвычайно существенное значение:" евразийская " природа русского духа выступает здесь с наибольшей определенностью.

Но не менее важно и характерно другое: будучи воспринято, христианство становится определяющим и всепроникающим ядром бытия в России. Ведь невозможно, например, переоценить тот факт, что не позднее XIV века основная часть населения Руси приобрела имя-и самоназвание-крестьяне (вариант слова "христиане"). Более того, уже из памятника начала XII века ясно, что слово "христианин" ("хрстянин") имело, помимо обозначения принадлежности к определенной религии, значение "житель земли русской".

Естественно, что сама государственная система России, как и византийская, была представлена как идеократическая. Выше были процитированы иронические слова Гердера о Византии, где "вместо того, чтобы жить на земле, люди научились ходить по воздуху" и т. д.

Надо полностью, безоговорочно признать эту "критику": и в Византии, и, впоследствии, на Руси люди действительно не создавали и никак не могли создать такого совершенного земного устройства, как на Западе. А русские идеологи, как уже отмечалось, остро, иногда даже болезненно осознавали" неустроенность государства " (в самом широком смысле-от институтов государства до внутренней жизни) России. Именно это осознание породило чрезвычайно острое "Философское письмо" Чаадаева, сыгравшее огромную роль, опубликованное в 1836 году. Глубоко изучив западную жизнь (он объездил за три года-в 1823-1826 годах-весь Запад от Англии до Италии), Чаадаев предпринял резкое сравнение двух цивилизаций, вызвавшее негодование людей "патриотического" склада и восхищение тех, кого впоследствии называли "западниками". Но обе реакции на статью Чаадаева были, в сущности, совершенно ложными.

Возражая "патриотам", Чаадаев писал в следующем, 1837 году, что статья, появившаяся годом раньше, "статья, так странно задевшая наше национальное тщеславие, должна была послужить введением" - введением к большому произведению, "которое осталось незаконченным.

Однако это "объяснение" было опубликовано только в 1913 году (впрочем, и тогда о нем почти никто не задумывался), и " введение было фактически единственным источником общепринятых представлений о чаадаевской историософии России... В результате многие "патриоты" проклинали и до сих пор проклинают этого блестящего философского сподвижника Пушкина, а "антипатриоты", с точки зрения которых единственно возможный путь для России-это превратить ее в страну западного типа (пусть даже" второсортную"), считают Чаадаева своим самым славным предшественником.

Между тем еще в 1835 году (то есть еще до публикации "злополучной"-таково определение самого мыслителя - "вводной" статьи) Чаадаев писал с полной уверенностью (эти слова, увы, были вновь опубликованы в России только в 1913 году и тоже остались непонятными):"...Мы не Запад... Россия... У него нет привязанностей, страстей, идей и интересов Европы... И не говорите, что мы молоды, что мы отстали от других народов, что мы их догоним (вот идея, лежащая в основе явно утопического русского западничества! --В. К.). Нет, мы так же мало представляем Европу шестнадцатого или пятнадцатого века, как и девятнадцатого. Возьмите любую эпоху в истории западных народов, сравните ее с тем, что мы себе представляем в 1835 году, и вы увидите, что у нас другое начало цивилизации, чем у этих народов... Поэтому нам не нужно бегать за другими; мы должны открыто оценивать себя, понимать, что мы есть, выйти из лжи и утвердиться в истине. Тогда мы пойдем вперед... " .

Позднее, в 1846 году, Чаадаев вновь обратился к этой историософской теме. И-как это может быть неожиданно для всех тех, кто верит в" западничество " мыслителя! -- он говорил в письме французскому публицисту Адольфу де Циркуру о засилье" чужих идей " как о серьезном препятствии, которое необходимо преодолеть для плодотворного развития России. Он заявил:

"Эта уступчивость внушениям других, эта готовность подчиниться навязанным извне идеям... есть... существенная черта нашего характера",-и он тут же убеждал:" этого не следует ни стыдиться, ни отрицать: мы должны попытаться понять это наше свойство... через непредвзятое и искреннее понимание нашей истории." И тут, совершенно парадоксальный с точки зрения" западников" ход рассуждений. Считается, что "традиционное" отсутствие свободы слова в России мешало, прежде всего, воспринимать "прогрессивные" идеи Запада. Чаадаев, сам испытавший тяжкое давление русского "деспотизма", писал о прямо противоположном печальном результате: "Можно ли ожидать, что при этом... общественном развитии, где с самого начала все направлено к порабощению личности и мысли, народному уму удалось свергнуть иго вашей (напомню: Чаадаев обращается к европейскому Сиркуру. - В. К.) культуры, вашего просвещения и авторитета? Это немыслимо. Поэтому час нашего освобождения еще далек... Мы будем по-настоящему свободны от влияния чужих идей только с того дня, когда полностью поймем пройденный нами путь... " .

Русские, в отличие от западных стран, были державами идеократическими ("великий народ, - писал Чаадаев, - сформировался всецело под влиянием религии Христа"; что же касается номократии, то есть правового государства, то Чаадаев прямо заявил: "Идея законности, идея права для русского народа есть бессмыслица" - и последнее слово выделено им самим) и евразийскими (идея Чаадаева такова: "элементы Азии и Европы будут переработаны в самобытную русскую цивилизацию").

Однако историософское содержание произведений Чаадаева очень богато и сложно, его анализ требует отдельного разговора. Здесь я преследовал только одну цель: показать, насколько ложны господствующие представления об этом основателе новейшей (XIX-XX вв.) русской философской культуры.

Нельзя, однако, не сказать, что Чаадаев-в отличие и от западников, и от славянофилов-стремился понять Россию не как нечто, попросту говоря, "худшее" или, наоборот," лучшее " по сравнению с Западом, а именно как самостоятельную цивилизацию, имеющую свое зло и свое добро, свою ложь и свою правду. Он ни в коей мере не закрывал глаза на самые плачевные "последствия" как русской идеократии, так и русского евразийства, но и писал в 1837 году: "...Я глубоко убежден, что мы призваны... завершить большинство идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, занимающие человечество. Я часто говорил это и готов повторить: мы, так сказать, по самой природе вещей обречены быть настоящим добросовестным судом во многих тяжбах, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества".

Русская литература (неразрывно связанная с самыми глубокими исканиями русской мысли) была, по сути, оценена таким образом самыми проницательными западными наблюдателями лишь полвека спустя. И здесь, вполне естественно, возникает вопрос: если идеократическая и евразийская Россия была так несовершенна по сравнению со странами Запада, то как ей удалось создать духовные ценности мирового значения? Уже давно общепризнано, что величайшими эпохами в истории культуры являются классическая Греция, западноевропейское Возрождение и русский XIX век.

В этом отношении весьма показателен трактат современного представителя еврейско-еврейской историософии американского раввина Макса Димонта "Евреи, Бог и история" (I960). Россия вообще изображена здесь, надо прямо сказать, в крайне негативном свете. Хотя бы один характерный иронический тезис: "Пятеро Романовых правили Россией в 19 веке. Им удалось остановить развитие просвещения в России и благополучно вернуть страну в лоно феодального деспотизма" и т. д. Вот почему, резюмирует Даймонд, " когда пять белых армий вторглись в Советскую Россию, чтобы восстановить царскую власть (едва ли цель белых армий была таковой. ), евреи присоединились к Красной Армии, созданной Львом Троцким."

Однако в том же трактате мы читаем: "За пять тысяч лет своего существования мировая литература знала только четыре великие литературные эпохи. Первой была эпоха книг пророков в библейские дни (это вполне понятно, а затем-две эпохи, названные выше-В. К.) ... Наконец, четвертой была эпоха русского психологического (вряд ли уместного "ограничения". - В. К.) роман 19 века. Всего за пятьдесят лет Пушкин, Гоголь, Тургенев, Достоевский и Толстой создали одну из величайших литератур мира"12 (и это несмотря на приостановку "развития Просвещения" и "феодального деспотизма"...).

Русская литература 19 века-это естественный плод тысячелетнего развития, а ствол, на котором пышно росла поражавшая весь мир крона в прошлом веке, существовал уже в X - XI века, когда были созданы русский героический эпос, "Слово о законе и благодати" митрополита Илариона, "Сказание о святых Борисе и Глебе", и надо только уточнить, что для человека, действительно изучившего историю России и ее культуру, нет сомнения, что русская литература XIX века является естественным плодом тысячелетнего развития, а тот ствол, на котором покоился венец, поразивший весь мир в прошлом веке, существовал уже в X-XI веках, когда русский героический эпос, Слово о законе и Благодати митрополита Илариона, и были созданы Легенды о святых Борисе и Глебе. В этих произведениях уже ясно воплотились основные духовные принципы, имевшие решающее значение для творчества Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого (и, конечно, для философского творчества Чаадаева, Константина Леонтьева и других).

Так что, в принципе," незападный " путь России не лишал ее возможности возвести одну из трех (или четырех) высочайших литературных вершин. Однако прагматически настроенные люди могут возразить, что литература-это все еще "только" слово, а власть должна измеряться делами или, что более важно, делами.

Странно, но многие люди склонны-особенно в последние годы-забывать или, вернее, не помнить, что за двенадцать столетий существования России-России было три попытки трех народов - монголов, французов и немцев-завоевать и подчинить себе остальной мир, и - это до сих пор не оспаривается-все три мощнейшие армады завоевателей были остановлены в России...

На Западе-и здесь (особенно сегодня) - есть, однако, и те, кто готов оспаривать эти факты: монголы, мол, вдруг решили не идти дальше России, французы погибли от необычных северных морозов (хотя беспорядочное бегство наполеоновской армии началось сразу после ее поражения под Малоярославцем, 14/26 октября, когда, как известно, температура не опускалась ниже 5 градусов по Цельсию, и, еще позже, 1 ноября, Наполеон заметил: "Осень в России такая же, как в Фонтенбло" 13), а немцы проиграли войну из-за непогоды. Англо-американские воздушные налеты на их города... Но все это, конечно, несерьезно, хотя в то же время нельзя не сказать, что исход трагических былин XIII, начала XIX и середины XX веков не так-то просто понять, и то и дело мы говорим об иррациональном "русском чуде". В своем последнем стихотворении Пушкин так говорит о 1812 году: Россия обняла наглого врага, И московское зарево осветило Его полки готовым снегом.

Это, казалось бы, неуместное "обнял", пожалуй, еще более подходит для описания отношений Руси к ордам Батыя и его преемников. Все три невиданные армады, стремившиеся покорить мир (других в этом тысячелетии не было), потеряли свою мощь в "русских объятиях"... Естественно вспомнить строки Александра Блока.

Русская история и русское сознание, которое можно сравнить с чем угодно другим, раскрывается с полной неопровержимостью на двух очень разных "полюсах"-от грандиозного акта русского национального тела-конечно, не бездуховного-до высочайшего духовного творчества в русском слове (многие плоды этого творчества давно нашли свою инаковость во всех языках мира), хотя мировое значение России, конечно, не ограничивается этими двумя аспектами.

Поэтому любая острейшая "критика" (которая, безусловно, имеет свою обоснованность) идеократической и евразийской природы России-России никак не может поколебать высочайшего (сравнимого, повторяю, ни с чем в мире) значения ее цивилизации и культуры.

Правда, "критика" России имеет под собой веские основания; это отчетливо проявляется, например, в своеобразной уникальной, беспрецедентной уязвимости российского государства. Итак, в начале XVII и в начале XX века она рухнула, как карточный домик,-что было обусловлено, как видно из непреложных фактов, именно ее идеократической природой, а также ее многонациональным евразийством.

В. В. Розанов заявил в 1917 году со свойственной ему "доблестью" (речь шла о февральском перевороте): "Россия исчезла в два дня. Самое большое число-три. Даже" Новое время "(эта "черносотенная" газета выходила до 26 октября.-В. К.) не могло быть закрыто, как только закрылась Русь... Не осталось ни Королевства, ни Церкви, ни армии... Что осталось? Странным образом-буквально ничего"14.

И в то же время Розанов спрашивал: "Как это мы всю Россию просмотрели и всю Россию уничтожили, сделав с ней ровно то же самое, что сделали с ней поляки когда-то в Смутное время, в 1613 году!"

Василий Васильевич был не совсем точен, когда говорил о Смутном времени; поляки пришли в страну с уже развалившимся государством. Но он совершенно прав в своем беспощадном диагнозе: российская государственность во всех ее аспектах и гранях прекратила свое существование в 1917 году сразу, потому что для ее краха достаточно было решительно дискредитировать господствующую идею (то самое "Православие, самодержавие, народность"...).

В начале XVII века господствующая идея как бы исчезла, потому что династия Рюриковичей, воплощавшая ее (для того времени это было своего рода необходимостью), была подавлена-вследствие последовательной смерти всех трех сыновей Ивана Грозного, умершего в 1584 году. Можно сказать, что подавление династии было "наложено" на глубокий социальный кризис, имевший место в стране. Впрочем, подобные кризисы случались и в другие времена (как раньше, так и позже), но наличие воплощенной (буквально-в своей "царской плоти") идеи Божьего помазанника предотвратило полный крах государства.

Заключение

Россия " - единственный в истории пример огромной империи, сама мощь которой, даже после достижения мировых успехов, всегда принималась на веру (выделено мной. ), а не признавалась фактом. С начала XVIII века и до наших дней (написано в 1857 г.) ни один из авторов, собирался ли он восхвалять или хулить Россию, не считал возможным обойтись без предварительного доказательства самого ее существования".

Этот аргумент принадлежит Карлу Марксу, но следует иметь в виду, что в своем отношении к России он выступает чаще всего, по сути, не как марксист, а как западный идеолог вообще - очень проницательный, но характерно тенденциозный (Маркс, например, говорит там же, что " чары, исходящие от России, сопровождаются скептическим отношением к ней, которое есть... он высмеивает само ее величие как театральную позу, принятую для того, чтобы произвести впечатление и обмануть публику"; знаменитый маркиз де Кюстин говорил о принципиальной "актерской игре" русских еще до Маркса).

Утверждение о том, что Россия-не "факт", а только объект "веры", может показаться чисто риторическим поворотом (ведь перед нами шестая часть планеты, миллионы людей и т. д.). И все же в этом есть глубокая правда, ибо при крахе идеи вся мощь и все богатства огромной страны мгновенно обращаются в ничто, и, кроме всего прочего, разваливается ее евразийская многонациональность. .. И ощущение, что Россия основана на идее, рождает ее опыт, который запечатлен знаменитой тютчевской линией.

Вряд ли можно сомневаться в том, что именно идеократическая и евразийская сущность России определила ее небывалые коллапсы и падения; однако не может быть сомнения в том, что именно эта сущность выразилась в ее великих победах и взлетах, в ее, говоря словами Маркса, не одобрявшего Россию, "мировых успехах".

Маркс, кстати, больше всего нападал на Россию, даже прямо проклинал ее за отношения с монголами-отношения, которые, по его-в общем-то правильной-мысли, точно определили ее очередной "взлет" в XV веке. К этой теме мы сейчас и обратимся.

Список литературы

1. Тихомиров М. Н. Русская культура X-XVIII вв.-М., 1968, с. 131.
2. Заборов М. А. Крестоносцы на Востоке. - М., 1980, с. 250-252.
3. Из сочинений патриарха Фотия. - В кн.: Материалы по истории СССР. Вып. 1. - М., 1985, С. 267-270.
4. Гегель. Эссе. Том VIII. - М., 1935, с. 323, 318 (далее - по тому же изданию).
5. Пастух Иоганн Готфрид. Идеи для философии истории человечества. - М., 1977, с. 499 (далее - в том же издании).
6. Тойнби А. Дж. Понимание истории. - М., 1991, с. 317 (далее-в том же издании). Цит. Изд., с. 499.
7. Петрарка Франческо. Текст песни. Автобиографическая проза. - М., 1989, с. 322.
8. Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности. / "Новый мир", 1988, № 7, с. 214.